Sara Leigh : La Confession или Валька, Маква , Зульфия...

( e-mail)

Лёля, ma chere, моя дорогая, незабвенная подруга, в своём e-mail спрашиваешь меня за между прочим, почему я до сих пор не женат, несмотря на свои 45 лет?

Мy dear! Я всей душой люблю семейную жизнь и не женат потому только, что прохвостке судьбе не угодно было, шобы я женился. Жениться собирался я раз 25 и не женился потому, что всё на этом свете, в особенности же моя жизнь, подчиняется случаю, всё зависит от него! Случай — ёкарный бабай! Привожу несколько случаев, благодаря которым я до сих пор влачу свою жизнь в презренном одиночестве...

СЛУЧАЙ ПЕРВЫЙ

Был охренительнейшей вечер в Тель-Авиве.На небе, как всегда, ничего нового. Закат отблескивает на лысинах мароканских горячих парней, торгующих фалафелем. Пейсатые мирненько переминаются перед входом в Бен- Ехуду и записывают входящих в свои блокнотики, как подлежащих клеймению развратников. «Наташки» пихаются со своими фалестинскими подельницами за фартовое место в баре.

Лабухи пели, как по нотам... Мы сидели в углу и пили Дайкири. Местные зоны смотрели на нас так ласково, шептали нам что-то такое, должно быть, очень хорошее, нежное... Рука Вальки Груздовской
(которая теперь за сыном Бирга) покоилась на моих новых джинсах... Щёчки её горели от выпитого, а глаза... О, ma chere, это были чудные глаза! Кабы не след прожитых лет в совке, три эмиграции и злоупотребление польской косметикой, эти бледно-голубенькие
глазки свели бы меня с ума! Я любовался её крашенными под Мерилин Монро волосами и умилялся...

— Жизнь свою, Валентина, посвятил я канадуре,— шептал я, боясь, чтобы её мизинчик не сполз с
моей ширинки.— В будущем ожидает меня модераторство... На моей совести флуд... Жизнь трудовая,
полная забот, высоких... как их... Ну, одним словом, я буду админом... Я честен, Валя... Я не богат, но...
Мне нужна подруга, которая бы своим присутствием (Валюха сконфузилась и опустила глазки; мизинчик
задрожал)... которая бы своим присутствием... Валюша! взгляни на эту бутылку Хортицы! Она чиста...
но и жизнь моя так же чиста и прекрасна...

Не успел мой язык выкарабкаться из этой чуши, как Валька подняла голову, рванула от меня свою руку и захлопала в ладоши.
Навстречу нам шли Додик Гоцман с Фимой. Валька подбежала к ним и, звонко хохоча, протянула к ним свои полные руки... О, что это были за ручки, ma chere! Какие браслеты! Пол Одесского Ювелирторга
ушли на эти браслеты!

— Тер... тер... тер...— заговорили эти халявщики, поднимая стаканы и искоса поглядывая на Вальку.
— Стриптиза стриптиза, стриптиза! — закричала Валька и потянула трусы у молоденького тайманца.

Йеменец был умён не по летам. Он побежал от Валькиной руки к своей бандерше Мане, очень большой и глупой бывшей киевлянки, и, по-видимому, пожаловался ей. Маня растопырила пальцы. Шалунья Валька
потянулась за другим йеменцем. В это время случилось нечто ужасное. Маня, уперев руки в боки и, шипя, как змея, грозно зашагала к Вальке. Валя взвизгнула и побежала, не заплатив за напитки, Манька
за ней. Валюха оглянулась, взвизгнула сильней и побледнела. Её подпитое сороколетнее личико исказилось ужасом и отчаянием. Казалось, что за ней гналось триста чертей.

Я поспешил к ней на помощь и хлопнул по голове Маню менюм ( менем) в деревянной рамке. Мане негодяйке таки удалось цепануть Вальку и заставить ее заплатить за стриптиз с попыткой членовредительства работников Бен Ехуды . Валя с исказившимся лицом, дрожа всеми своими стопятидесятью килограммами, упала мне на грудь...

— Какая вы трусиха! — сказал я.
— Побейте Маню! — сказала она и заплакала...
Сколько не наивного, не детского, а идиотского было в этом испугавшемся личике! Не терплю, ma chere, малодушия! Не могу вообразить себя женатым на малодушной, трусливой женщине! Маня
испортила всё дело... Успокоивши Вальку, я ушёл домой, и малодушное до идиотства личико застряло в моей голове... Валя потеряла для меня всю прелесть. Я отказался от неё.

СЛУЧАЙ ДРУГОЙ

Ты, конечно, знаешь, мой друг Лёля, что я флудер. Боги зажгли в моей груди священный огонь, и я считаю себя не вправе не браться за ноутбук. Я жрец Билла Гейтца... Всё до единого биения сердца моего,
все вздохи мои, короче — всего себя я отдал на алтарь флуда. Я пишу, пишу, пишу... Отними у меня интернет
— и я помер. Ты смеёшься, не веришь...
Клянусь, что так!
Но ты, конечно, знаешь, ma chere, что интернет — плохое место для искусства. Интернет велик и обилен,
но флудеру жить в нем негде. Флудер — это вечный сирота, изгнанник, козёл отпущения, беззащитное дитя...
Человечество разделяю я на две части: на флудеров и завистников. Первые пишут, а вторые умирают от зависти
и строят разные пакости первым. Я погиб, погибаю и буду погибать от завистников. Они испортили мою жизнь.
Они забрали в руки бразды правления на канадуре, именуют себя модерами, админами и всеми силами стараются
утопить нашу братию. Проклятие им!!

Слушай сюда...

Некоторое время я ухаживал за Зульфией Абрамовной. Лёля, ты таки знаешь, конечно, эту флудершу в паранже... Она теперь замужем за каким-то поцем... (но не говори этого Зульфие, она обидится). Зульфия любила во мне флудера. Она так же глубоко, как и я, флудила каждый день. Она жила канадурой. Но мы в один прекрасный день... погибли.

Я жил как во сне. Меня считали женихом, Зульфию — невестой. Я писал, она читала. Что это за критик, ma chere! Она была несправедлива, как третейский судья в арбитраже, и так же остроумна, как ее жoпы с ручками. Флудоизлияния свои посвящал я ей... Одно из этих произведений вдруг сильно понравилось Зуле.
Абрамовна захотела видеть его в «Русском Экспрессе».
Я послал весь свой флуд туда. Послал первого апреля и ответа ожидал через две недели. Наступило 15 мая.
Мы с Зулей прочли в почтовом ящике ответ. Она покраснела, я побледнел. В e-maile напечатано было по моему
адресу следующее: «Село Торонтуевка Онтарийского уезда. Ивану Ахмедовичу Кацману . Таланта у вас ни капельки. Чёрт знает что нагородили!Не тратьте времени понапрасну и оставьте нас в покое. Займитесь чем-нибудь другим».

Ну и глупо... Сейчас видно, что дураки писали.
— Мммммм...— промычала Зульфия.
— Ка-кие мерр-зав-цы!!! — пробормотал я.— Каково? И вы, Зульфия Абрамовна, станете теперь улыбаться моему разделению всех этих эмигрантских отщепенцев на предателей и сионистов?

Зулька задумалась и зевнула.
— Что ж? — сказала она.— Может быть, у вас и на самом-таки деле нет таланта! Им это лучше знать.
В прошлом году БИРГ со мной целое лето на даче грибки мариновал , а вы всё пишете, пишете... Как это скучно!

Каково? И это после бессонных ночей, проведённых вместе над писаньем и читаньем! После обоюдного
жертвоприношения интернету... А?
Зульфия охладела к моему флуду, а следовательно, и ко мне. Мы разошлись. Иначе и быть не могло...

СЛУЧАЙ ТРЕТИЙ

Ты, конечно, Лёлечка, знаешь, что я страшно люблю музыку. Музыка моя страсть, стихия... Имена Витаса, группы "Фабрика", Киркорова и Бьянки — имена не людей, а гигантов! Я люблю русскую попсу. Оперу я отрицаю, как отрицаю балет.

Как я жалею, что я не знаком с певцами! Будь я знаком с ними, я в благодарностях излил бы пред ними свою душу. В прошлую зиму я особенно часто ходил в найт клабы. Ходил я не один, а с семейством Циперовичей.
Жаль, что вы не знакомы с этим милым семейством! Циперовичи раз в год ходят в найт клаб на какой-нибудь концерт с подарочными билетами от Адика, троюродного брата Солта,который служит тут же в найт клабе посудомойщиком... Они преданы музыке всей душой...
Украшением этого семейства служит дочь пиццевоза Солта Циперовича — Маква.

Что это за мадам, я плачу, моя дорогая! Одни её розовые юбки 56 размера способны свести с ума такого человека, как я!
А ее вэлфер, личная комнатушечка в бэйсменте Батурст Стрит с тюльпанчиками над подвальным окошком! ...
Я любил её... Любил бешено, страстно, ужасно! Кровь моя кипела, когда я говорил с ней.

Ты улыбаешься, Лолка... Улыбайся! Тебе незнакома, чужда любовь вэлфераста... Любовь одинокого мечтателя —
Этна плюс Везувий. Маква любила меня... Мы были счастливы.
До свадьбы был один только шаг...

Но мы погибли.

Давали «Коли тебе нема». «Коли тебе нема», ма шери, написал Океан Эльзы, а Океан Эльзы — величайшие лабухи канацкой современности. Идя в Найт Плазу, я порешил дорогой объясниться с Маквой в
любви во время первого отделения на украинском языке, которого я не понимаю. Великий квартет Океан Эльзы напрасно пели на украинском!

Концерт начался. Я и Маква уединились в углу. Она сидела возле меня и, дрожа от ожидания и счастья, машинально играла соткой.
При вечернем освещении, когда не видно ни прыщиков, ни отросших корней волос, ma chere, она прекрасна, ужасно прекрасна!

—"Там, де нас нема" ,— объяснялся я в любви,— навела меня на некоторые размышления, Малка Соломоновна
... Столько чувства, столько... Слушаешь и жаждешь... Жаждешь чего-то такого и слушаешь...

Я икнул и продолжал:
— Чего-то такого особенного... Жаждешь неземного... Любви? Страсти? Да, должно быть... любви...
(Я икнул.) Да, любви...

Маква улыбнулась, сконфузилась и усиленно замахала соткой. Я икнул. Терпеть не могу икоты!

— Малка Соломоновна! Скажите, умоляю вас! Вам знакомо это чувство? (Я икнул.) Малка Соломоновна!
Я жду ответа!
— Я... я... вас не понимаю...
— На меня напала икота... Пройдёт... Я говорю о том всеобъемлющем чувстве, которое... Чёрт знает что!
— Вы выпейте водки!

«Объяснюсь, да тогда уж и закажу»,— подумал я и продолжал:

— Я скажу коротко, Малка Соломоновна... Вы, конечно, уж заметили...
Я икнул и с досады на икоту укусил себя за язык.
— Конечно, заметили (я икнул)... Вы меня знаете около года... Гм... Я честный человек, Малка Соломоновна!
Я вэлфераст! Я не богат, это правда, но...

Я икнул и вскочил.
— Вы выпейте водки! — посоветовала Маква.

Я сделал несколько шагов около дивана, подавил себе пальцами горло и опять икнул. Ма chere, я был в
ужаснейшем положении!
Маква поднялась и направилась в туалет. Я за ней. Впуская её в кабинку, я икнул и побежал в мужской.
После туалета икота как будто бы немножко утихла. Я выкурил джойнт и отправился за столик. Брат Маквы
поднялся и уступил мне своё место,место около моей Маквы. Я сел и тотчас же... икнул. Прошло минут пять
— я икнул, икнул как-то особенно, с хрипом.

Я поднялся и стал у бара. Лучше, ma chere, икать у бара, чем над ухом любимой женщины! Икнул.
Канадол с соседней стола посмотрел на меня и громко засмеялся... С каким наслаждением он, скотина,
засмеялся! С каким наслаждением я оторвал
бы ухо с корнем у этого реднека-мерзавца! Смеётся в то время, когда на сцене поют великую
«Хочу Напитись Тобою»! Кощунство!
Нет, ma chere, когда мы были детьми, мы были много лучше.

Кляня бандеровца канадола, я ещё раз икнул... на соседних столах засмеялись.

— Bis! — прошипел бандеровец.
— Чёрт знает что! — пробормотал пицевоз Солт мне на ухо.— Могли бы и дома поикать, Ваня!

Маква покраснела. Я ещё раз икнул и, бешено стиснув кулаки, выбежал на пятачок. Начал я танцевать .
Танцую, танцую, танцую — и всё икаю. Чего я только не ел, чего не пил! В начале четвёртого утра я
плюнул и уехал домой. Приехавши домой, я, как назло, перестал икать... Я ударил себя по затылку и
воскликнул:

— Икай теперь! Теперь можешь икать, облажавшийся жених! Нет, ты не облажавшийся ! Ты не
облажал себя, а... объикал!

На другой день отправился я, по обыкновению, к Солту. Маква не встала с нами обедать вчерашними
списанными пиццами и велела передать мне, что видеться со мною не может, а Циперович тянул
речь о том, что некоторые ашкелонцы не умеют держать себя прилично в обществе... Болван! Он
не знает того, что органы, производящие икоту, не находятся в зависимости от волевых стимулов.

Стимул, ma chere, значит двигатель.

— Вы отдали бы свою дочь, если бы таковая имелась у вас,— обратился ко мне Соломон
Моисеевич после обеда,— за человека, который позволяет себе в обществе заниматься отрыжкой?
А? Что-с?
— Отдал бы...— пробормотал я.
— Напрасно-с!

Маква для меня погибла. Она не сумела простить мне икоты. Я погиб.

Не описать ли вам ещё и остальные 22 случая?

Описал бы, но... довольно! Жилы надулись на моих висках, слёзы брызжут, и ворочается
пропитая печень... Оооо, в моей эмигрантской судьбе что-то лежит роковое! Позволь,
ma chere, пожелать тебе всего лучшего! Жму твою ручку и шлю поклон твоему Марику. Он,
я слышал, хороший муж и хороший отец... Хвала ему!
Жаль только, что он пьёт горькую и не работает (это не упрёк, ma chere!).
Будьте здоровы, ma chere, счастливы и
не забывайте, что у вас есть верный друг

Иван Ахмедович Кацман

( по мотивам Антона Павлыча)