НевозможнаЯ : Метаморфоз

Себя я помню с самого начала. Смешным и безликим. С тонким нелепым хвостиком.
Метаморфозы моего тела были непредсказуемо увлекательны, я сразу решил стать философом, созерцателем жизни, хотя тогда ещё я не знал значения этих слов. Я довольно активно варился в собственном соку, любознательно ощупывал окружающий меня тугой мир и сердце ритмично и гулко билось где-то глубоко в моих мембранах. Самый первый раз мой покой был бесцеремонно нарушен еще на заре моего генезиса, когда такие же, каким был когда-то и я внезапно окружили меня и молча полезли мне в жабры. Они всегда появлялись внезапно, с какой-то цикличной регулярностью, которую я, как не пытался, никак не мог для себя определить, я часто был не готов, но когда меня всего трясло и колыхало, часто под звонкие, бубнящие и временами резкие орущие звуки снаружи, я знал точно, что сейчас они обязательно появятся вновь, дурные, наглые и бесшабашные, воняющие чем-то резким и удушливым (по видимому, сивушными маслами и немытым хуем - прим.корректора).
Эти твари доставали меня до тех пор, пока мои жабры не закрылись, правда, потом постепенно я к этому привык и, филосовски мысля, с этим даже смирился, ибо истинное счастье, представлялось мне, много ярче и значительнее видится именно на фоне перманентных несчастий. Наивный, я не знал, что ждёт меня впереди.
Через шесть месяцев примерно я, нащупав ногами, определил, что выход находится прямо напротив моего лица. Но радость моя несколько омрачилась, когда оттуда прямо в лоб мне упёрлось нечто твёрдое и тупое. Угрожающе постучавшись мне по лбу, оно внезапно выстрелило мне в голову, и чем(!!!)... миллионом, наверное, тех самых тварей. Немного оправившись от шока, я сразу решил для себя стать в дальнейшем убеждённым пацифистом и до кучи вегеторианцем.
На седьмой месяц абсолютно никаких сил терпеть это у меня уже не осталось. Каждый раз оно совершенно неожиданно врывалось ко мне, чаще всего когда я ещё не проснулся или уже крепко спал, и бесцеремонно начинало тыкать мне в лицо, поначалу вроде робко и несмело, но с каждой новой секундой всё более ускоряясь, становясь жёсче, агрессивнее и под конец уже неумолимо долбило меня в лоб, в нос, в крепко стиснутый мой рот, мучительно методично и беспощадно, как будто с некоторым даже остервенением и особой извращённой жестокостью. Все лицо моё обжигающе горело, пульсировало тупой нескончаемой болью, я силился отвернуть голову, но шея еще не гнулась и мне оставалось лишь страдать и ждать бурного окончания экзекуции.
Положение моё было крайне удручающим и под конец того же месяца я рванул наружу. Из когда-то тёплого и уютного мира, ставшего мне теперь мучительным и ненавистным, я рвался на волю, шуруповёртом вворачивая большую голову в тоннель, яростно помогая себе цепкими руками, ногами судорожно отталкиваясь от липких и жарких стен моего тесного жилища. Уже у самого выхода совершенно внезапно и болезненно огромную голову мою несколько раз сжало такой нечеловеческой силой, что всего и смог я лишь при этом импульсивно дёрнутся тщедушным своим тельцем и, осознав, что я, жутко терзаемый несчастьями с самого своего начала под занавес ещё и застрял, прощально пискнул и неловко потерял сознание.
Очнулся я от удара об пол, ибо акушерочка, только взглянув, утробно вскрикнула и выпустила меня, липкого, из своих покрытых кровавой слизью волосатых рук. Я обиженно заорал и пришел в норму.
Время, проведенное в родильном отделении я искренне считаю своим звёздным часом. Я весь купался во внимательных взглядах врачей, в украдком шопоте (лишь обо мне, только обо мне одном, бля!) медперсонала, отражался в удивлённых, трогательных аж до слёз и ласковых глазах сиделок. Однажды утром я, разомлевшый от сна, услышал чье-то мужское "Еба-ать!!!" и после этого жизнь моя перестала быть радостной.
Родители назвали меня Геной, в честь акушерочки, но папа долго отказывался верить, что я его сын, пока мама не призналась ему, что в во мне может течь кровь нанайцев (правда, она при этом не уточнила, что имеет в виду не что иное, как ублюдочную группу "На-На", с которой она один раз ездила на гастроли в туалете их автобуса). Папа немного успокоился, но любить меня так и не начал. По вечерам он сажал меня на колени и руками пытался выправить мне лицо. С моим лицом у него ничего не получалось. Во дворе мне дали кличку "Впуклый".
Вчера я попросил Вадика дать мне поиграть хотя бы одного индейца. Их у него несколько. Когда я услышал от него "хуй тебе по всей морде", я даже не обиделся, потому что внезапно осознал, ЧТО на самом деле является причиной моих несчастий.
Теперь я ненавижу своего отца. Да и хуй с ним.