Симон Молофья и Мясные зайки : Анархи я мать

Поздно ночью я шел из ЦПКиО домой. Так меня соблазнившие синие бочки с клофелиновым разливным в парке меня же и подвели, вкупе с жадностью и алкоголизмом. Очнулся я в полной темноте в каких-то кустах, в жидкой грязюке. К чести своей обблеван я не был. Я стал выбираться из парка. Луна, висевшая у меня строго над головой, успела за это время скатиться к левому моему плечу. Итак, я шел по Екатерининскому проспекту в зыбком и неверном свете газовых фонарей.
На пути у меня лежала гостиница “Пальмира” (на углу ул. Серова и пр.К.Маркса. – Прим. пер.) Сама гостиница сияла всеми окнами, так же ярко был освещен подъезд. Сегодня в гостинице был аншлаг – сугубо и воочию. У входа стояло с дюжину обычных черных извозчьих повозок, однако с привинченными почему-то на них пулеметами – жуткимим, ободранными, похожими на самоварные трубы.
Сумрачная личность с пархатыми патлами до плеч и в офицерской фуражке кормила лошадей из мешка овсом. Вокруг ходили такие же индивиды, одетые в живописнейшие лохмотья. Вида они были совершенно ханыжного, к тому же непереставая чесались. Кто был не с винтовкой, тот был с наганом, у кого не было нагана, был маузер. Шашки были у всех.
Облупившийся синенький фасад гостиницы был щедро размалеван. Неведомые кабалические знаки вроде буковки “О” в буковке “А”, жирные надписи “ГрОб” ну и все, что положено на стенах.
На гранитных стуепнях сидел волосатый ублюдок с гитарой. Несколько голосов нестройно пели:
“ А своей судьбе я обещал покой,
Я обещал ей участвовать в военной игре,
Но на фуражке на моей серп и молот и звезда,
Как это трогательно-о-о-о!!!”
Венчало все это дело черное знамя над входом. На знамени был вышит Большой Черно-Белый Инь-и-Янь, и вокруг него – гордая надпись: “Сила ночи, сила дня – одинакова хуйня!”
“Ого! Друг мой Пелевин умилился бы. Где ты, закон об авторском праве?” – подумал я.
На проспекте горели костры. В грязнейших котлах булькало варево. Селедка, судя по запаху. Причем гнилая. Икры астраханской тут не ели, зато уважали пулеметную кашу (полусваренная перловая крупа без масла и соли. – Прим. пер.)
Вокруг костров наблюдалась идиллия, пастораль и романтика. Волосатики прилежно давили вшей, пили самогон, играли в нарды и точили шашки. Один из них, спустив портки, мазал низ живота чем-то желтым, щедро зачерпывая ладонью из литровой баночки.
–Бензилбензоат – это хуйня! – говорил он товарищу, который в это время разматывал черные липнущие портянки.
–Вот серная мазь, только не десятипроцентная, а тридцати трех – вот это да, это я понимаю! Особенно если в аптеку принести нутряного жира, и чтоб на нем сварили – мандавши на раз дохнут. А у меня они как тараканы. Во гляди! На черепаху похожа, да?
–А, мандавши! – уважительно сказал третий, весь покрытый коростой, – ага, ага! Возьмешь, бывало мандавошь за задние ноги и дро-о-о-очишь!
–Кому, себе милай?
–И себе и ей!
–Слышишь, Молофья, а ты для кого дрочишь?
–Как – для кого?
–Ну, для мужчин или для женщин?
–Для души! – солидно отвечал Молофья.
–Вождь, сигаретки не будет у тебя? – сипло спросили от костра.
–Будет, – я подошел к костру и достал пачку “Беломора” – как раз для таких вот случаев.
–Оооо, шмаль! – обрадовалась толпа. – Уже забитые! Га-га-га!
–П-п-понимаешь, – говорил мне немытый-нечесаный хлопчина с перебитым носом, выковыривая черными корявыми пальцами папиросу из пачки, – н-на х-хижку п-приехали, т-только вот ст-ст-с трассы. П-прайсов нема, к-края ваще, во, вписка, т-только и в-в-всё!
Пачку расстреляли.
–Да ты садись, садись! Э, самогону пассажиру налейте! Будешь?
Я вспомнил крымскую бочку, и небо кувыркнулось куда-то.
–Та не, – слабеющим голосом сказал я. – Покурю вот.
Кто-то затянул песню.
“Только не смеет время
Вынуть из песни слова,
Наши патроны как семя
Всходят снова и снова.
В новых полках и ротах
В черных тачанках наших,
В новых твоих походах,
В новых железных маршах
Вижу иные лица,
Штык и строку Устава,
Старая слава длится,
Новая зреет слава!”
–А кто вы такие?
–Мы – анархисты! Верные махновцы!
–Анархия – мать порядка!
–Все, что не анархия, то фашизм!
–Хой!
–Хой!
–Мы, анархисты, не признаем власть, живем свободно, живописно, карсочно. Я – Симон Хуйня. Этот вот – Залупоглазик. Вон, у костра – Сосихуй Ебитович, те двое – Пизда-Волосата и Молофья. Воон тамотко – Сральный Дядя. Был у нас еще арапчонок Мазафака, только его Котовский шашкой рубанул.
Из тьмы выплыл Маленький Толстый Анархист. Он чесал яйцо.
–Пасанэ, ебаться идет кто-нибудь? – сказал он.
–Куда?
–На Проспект.
–Кого ебать?
–Меня! – расплылся в чеширской улыбке Маленький и Толстый, и глазки его замаслились.
Тем временем чахлый прыщавый полудурок по имени Андрейка-Гонорейка рассказывал, пуская слюни, что-то необычайно смачное:
–… Ну вот, короче. Я эту герлицу заюзал. А там персон один был, говорит : Чё? А я: Аничё! Ну, он там феньки плел, вписочный на флэту на этом. Я говорю: Ты меня не динамь, короче, меня и так стриты стремают. Ага, а он раздуплить не может, ну, он толканутый на всю голову, и под винтом к тому же. И трассой не ходит, на собаках сугубо. Менты трусанули его, затележил о них или нет? А они у него ксивник забрали, ну, прайсы и тю-тю. Ну а он такой хип олдовый, им говорит: Заебали, дескать, стебки ваши. А они ему – раз, и почки отбили. А счас цивил сделался. Схаерился и пиздец.
(В общих чертах, друзья мои, этой девушкой я воспользовался. А там был некий молодой человек. И он спросил, что случилось. А я ответил, что все в порядке. Он рукодельем занимался в той квартире, где временно гостил. Я попросил его меня не нервировать, потому что я и без того боюсь выходить на улицу. А он не совсем меня понял, так как он большой поклонник писателя Толкиена, и к тому же был под воздействием наркотических веществ. И на машинах автостопом не ездит, только пересадками на электричках. Его обыскала милиция, он смог их обмануть, или нет? А они у него отобрали сумку с документами, и деньги исчезли. А он был старый хиппи и он им сказал, что он устал от их шуток. А они ему очень быстро отбили почки. А сейчас он стал нормальным, состриг длинные волосы, и на том всё кончилось.
Перевод Корнея Чуйского)

Все помолчали.
–Нда…
–Бывает…
–Жизнь, она разная…
Что-то жалобно дзякнуло.
–Ой, бля! Струна порвалась!
–Дупло!
–Сам дупло! И мама твоя, и папа!
–Ну всё, пиздарики тебе!
Начиналась Большая Анархистская Драка. На востоке небо розовело.