Арлекин : Евангелие от Арлекина

Цезарович бросался в глаза - распространённое боевое вероломство, до которого часто опускаются слабаки и трусы. Будучи сильным и смелым, Цезарович прибегал к этому приёму исключительно в силу своего сучьего нрава. В очередной раз доказывая, какой же он, на самом деле, гондон, Цезарович ещё раз зачерпнул в ладонь песка и швырнул Егошуеву в лицо. Тот зажмурился и стал как попало размахивать дубиной, одновременно стараясь проморгаться. Воспользовавшись замешательством противника, Цезарович подскочил к нему сбоку, легко увернулся от дубины и вогнал нож Егошуеву между рёбер.
Дубина описала несколько вялых дуг и выпала из расслабленной руки. Егошуев пробормотал несколько слов, после чего умер, оставшись твёрдо стоять на ногах. Его глаза подёрнулись голубоватой пеленой и замерли, из них исчез влажный живой блеск, их затянула матовая поволока отчуждения и беспристрастности. Его руки повисли, голова упала на грудь, колени слегка подогнулись и он застыл окончательно, больше не двигаясь.
- Ах ты сукин сын! - прорычал возмущённый Цезарович. - Что же ты, блядь, не падаешь? Брехня это всё, что про тебя говорят! Гнилой пиздёж и провокация! Галимый пиар! Я Машку-целочку сорок лет знаю - она не то, что такое говно как ты родить бы не смогла, она же бы и от роты солдат бы не залетела! Эта сучка родилась с климаксом, так что все эти сказки - сплошное наебалово!
Желая сбить труп Егошуева с ног, Цезарович метнулся в его сторону, но споткнулся о валявшуюся в песке дубину и грохнулся оземь, разбив свой римский нос о колючие жёлтые гранулы. Кровь Цезаровича, перемешавшись с песком, стала похожа сразу и на забродившее клубничное варенье, и на подбой его плаща, а перемазанное этой чачей лицо наводило на мысль, что он принимал варенье через ноздри. Рядом с лужицей клубничного темнело несколько литров вишнёвого - подсохшая кровь Егошуева, который всё так же стоял вполоборота к свирепому Цезаровичу, занявшему положение ниц.
- Раньше с ней было здорово порезвиться, - ностальгировал Цезарович, загребая песок и высмаркивая красные сопли. - И хуйня, что у неё там всегда сухо, как в пасти поутряни. Зато любой мог без лишних уговоров дать ей в голову, и в этом ей не было равных. Слышишь, ты, говноед? Этим она компенсировала всё! Я уж не знаю, какие загоны заставляли её оставаться старой девой...
Егошуев молчал, неуловимо разлагаясь.
- Я тебе говорю, ты, пиздюк! Я Машку-целочку знал, ещё когда её столяр на письке хихичпок делал! И я тебе базарю: она к себе между ног никого не пропускала. Максимум, на что ты мог рассчитывать, если уж совсем невмоготу - это испить белого вина из её мохнатого бокала. Да и то, если перед этим все мозги из неё повытрахаешь. И после этого ты мне будешь говорить, что она тебе мамка?
Цезарович презрительно фыркнул и отхаркнул кровавый сгусток. Он перевернулся на спину и лежал подле стоящего Егошуева, уставившись на ультрафиолетовое небо. Солнце уходило всё глубже под горизонт, пока не сделалось совершенно темно, и две фигуры освещались лишь слабым флуоресцирующим мерцанием песка. Цезарович уснул и видел сон. Проснувшись, он с удивлением обнаружил, что солнце снова клонится к закату, из чего он сделал вывод, что проспал почти целые сутки. Он задумчиво почесал подбородок и тут же замер в изумлении: накануне пиздилки с Егошуевым он был гладко выбрит, а сейчас его рожа щетинилась трёхдневной порослью.
- Сука, как же ты меня утомляешь, - проворчал Цезарович, недобро зыркая в сторону истукана с посеревшей кожей. - Вот объясни, на кой хуй тебе понадобилось провозглашать себя смотрящим? Что, типа ты лучше понимаешь? Да ни хуя ты не понимаешь! Был бы живой, если б понимал. Ничего по сути не разрулил, а только и знал, что напрячь покрепче да спрыгнуть на новую разводку. Вот я из-за тебя, козла, трое суток продрых, как малой под сиськой. Ты, блядь, хотел пример показать, а в итоге смертельно накосячил. Так и не вкурил ты, сосунок, как жизнь свою потратить. Да, мы здесь для того, чтобы уйти, но надо же быть таким тупоголовым долбоёбом, чтобы трактовать эти слова буквально! Ох, знал бы ты, как меня вся эта современная молодёжь парит...
- Тебя парит твой конь. По выходным.
Цезарович вздрогнул и вскочил на ноги. Егошуев вдруг пошевелился и издал неприличный звук анусом.
- Что ж ты, падла, не дохнешь? - возмутился Цезарович и по его лицу пробежала судорога.
- Подыхают лишь однажды, - философски заметил Егошуев, разминая затёкшие за три дня члены.
Обоссываясь от страха, Цезарович набрал побольше песка и стал бросаться в глаза Егошуеву, но тот не реагировал на этот бычий фуфел. Терпеливо подождав, пока Цезарович исчерпает свой запас дешёвых уловок, он улыбнулся и провозгласил:
- Да наступит тебе пиздец от руки моей!
Окончательно потеряв контроль над собой, Цезарович разинул ельник и трясся от ужаса.
Продолжая улыбаться, труп Егошуева вынул из своего бока нож, в два прыжка оказался перед дрожащей мразью и вбил лезвие ему под солнечное сплетение. Цезарович булькнул и вылупил на Егошуева красные глаза, полные тоски. Он уныло всхлипнул и обмяк, оставаясь твёрдо стоять на ногах.
- Богу богово, блядь, а кесарю, блядь, - кесарево!
С этими словами Егошуев рванул нож вниз и разрезал Цезаровича от диафрагмы до паха.
- Сам ты ни хуя не понял, гнида, - изрёк раздражённый Егошуев, стирая с лица клубничное варенье. - Всё я правильно замутил - про меня теперь бестселлер напишут, а про тебя - хуй.