Красная_Литера_А : Старый чердак

"Священен, увлажняющ полумрак чердачный.
Приют для безнадежных фантазеров"
(с) Фарг Генрих фон Гротцест

Еще в детстве я подозревала, что люди прячут на чердаке нечто важное и ценное. Все то, что дорого сердцу, но по каким-то причинам мозолит глаза. Такие вещицы и предметы, которые маленькими невидимыми лапками-крючьями прицепились к памяти. Со временем хватка слабеет, и лапки, одна за другой, выпускают свою "жертву" и это даже можно услышать. Как звук лопнувшей струны, из ниоткуда - снаружи ломкий и звонкий, а внутри полый абсолютно, как елочная игрушка, такой похожий? на слово "дрян-н-н-нь!!!". И всё - вещи уносят на помойку, раздаривают знакомым, или просто забывают под толщей пыли и других таких же ненужных. А на памяти остаются лишь чуть заметные шрамики-звездочки, их так сложно разглядеть на прямом солнечном свете. А вот в полусумраке чердака - самое то.

Так вот, я иду по лестнице на свой чердак. Мне немножко страшно, как в детстве. Предвкушение таинственного мурашками бродит между лопаток… Странно. Никогда не замечала, что третья ступенька встречает басовитым "Кто-о-о" а четвертая подхватывает почти дискантом "В-ы-ы-ы?". Замираю совсем по-кошачьи. Нюхаю воздух. Тепло пахнет пылью и сосновой смолой. Такое бывает в жару, когда сосновые балки начинают плакать. Я люблю этот запах - солнца и лета.

Открываю дверь. Она поддается не сразу, с легким всхлипом, словно сетуя на то, что я её потревожила. Окунаюсь с головой чердачную прохладу, как прыжок в тихую заводь. Здесь все иначе - времени нет, но одновременно оно во всем. На моем чердаке всегда темно, точнее сумрачно. Сутки меняются по непонятному мне механизму. Сегодня вот, полуденное солнце сквозь слуховое окно шарит по пыльному полу, и мнится мне, что там, за пределами старого дома - рыжий август раскачивает сосны и дует на гладь дремлющего озера. Значит сегодня сосновый бор, берег озера, а я - маленькая пылинка - бледная балерина в облаке тюлевой пачки, танцующая в солнечном луче, который скальпелем режет чердачный сумрак. В своих безыскусных па, цепляюсь за балетные юбки других пылинок, поблескивающих под терции времени, которое вместе с полуденным зноем льет свою музыку через слуховое окно. Соскальзываю с луча, что бы упасть в сгущенный полумрак, чуть затхлый и тленный. Моя балетная юбка, томно поблескивающая паетками - работает, как парашют, оттого, падаю мягко и совсем не больно.

Дерево, пахнущее лаком и почему-то "дэтой". Это мой старый этюдник. Точнее почти новый, я его все лишь один раз брала на пленэр. Его алюминиевые ножки еще пахнут машинным маслом, его лакированные светлые бока не знают кнопок, лишь в верхнем правом углу маленькими буквами накарябано мужское имя, и чуть заметное пятнышко рядом. Я провожу рукой по гладкой структурной прохладе этюдника, кончик указательного пальца с наслаждением задерживается на вырезанных бороздках. Я нежно шепчу имя, первый слог как вдох, ныряю - второй - на выдохе, что бы потом еще раз жадно, ртом схватить просмоленный соснами горячий воздух...

Он несет мой этюдник - я горда! Сегодня у меня всё самое лучшее - новое красное платье, настоящий профессиональный этюдник, и самый красивый мальчик в мире несет его. Я рву цветы, ветер рвет мою соломенную шляпу, мальчик срывает завистливые взгляды моих подруг…
- Пойдем дальше, на озеро, - как можно равнодушнее говорю я, не оглядываясь, но зная, что глупые девчонки будут теперь перемывать наши сахарные косточки еще не один день.
- Как скажешь.
Мы идем совсем рядом. Солнце слепит, льется на наши плечи тягучим жаром. "Солнце любит тебя, как я. Вон как ласкает твои выгоревшие до белизны волосы!" - так думаю я, глядя на своего возлюбленного. Ремень этюдника режет ему плечо, оставляя красные полосы на загорелой и еще такой детской коже, пот бисером блестит отраженными солнышками промеж острых лопаток, и мне так хочется коснуться этих капель!
- Подожди, - достаю из кармана платок.
- Зачем? - ставит мальчик этюдник на разморенную солнцем траву.
- Да пришли уже. Ты весь мокрый, возьми, - протягиваю платок, так и не решившись коснуться самого лучшего в мире мальчика.
- Спасибо, - улыбается он.
Мы пьем прохладную воду прямо из бутылки, жадно, словно не пили несколько дней кряду. Удивительно касаться губами влажного горлышка, из которого только что пил самый лучший в мире мальчик. Почти поцелуй! Потом мы рисуем. Точнее рисует он, а я просто смотрю на него и перочинным ножиком выцарапываю его имя. На этюднике. Имя самого лучшего в мире мальчика. Он улыбается мне. И ножик выскальзывает из потных пальцев и… Мне совсем не больно. Даже смешно. Улыбаюсь, глядя, как растет маленькая алая ягодка на кончике пальца. Размазываю капельку по выцарапанным буквам. Он вопросительно смотрит на меня.
- Да порезалась. Просто царапина, - смеюсь, протягивая руку. Он целует кончик моего пораненного пальца. Потом целует все пальцы. Мне щекотно. Каждое его прикосновение - маленький разряд. Маленькая молния. Мне хорошо и странно...
- Поцелуй меня, - тихо прошу его.
Он губами прикасается к моим губам. Просто прикосновение, еще один маленький разряд.
- Не так!
И он целует меня, как целует мужчина женщину. Я знаю, что это надо делать с языками, и отчаянно пихаю в его рот свой язык, обнимаю за шею, что бы прижаться всем телом. Маленькие молнии бегут по мне. Начиная с кончиков пальцев на ногах, согревая ступни, бегут по бедрам вверх, сплетаясь в шаровую молнию внизу живота. Что бы крошечными токами разбежаться по телу. Мне немного страшно. Разве так бывает? Разве можно выжить после такого разряда?

Назад мы идем, держась за руки.

Я раскладываю этюдник. Краски, должно быть, высохли, и смятый платок… Но твою акварель прекрасно сохранил мрак моего чердака. Все ярко, как тогда. Я заберу её с собой, что бы поставить на самое видное место в моем доме. Рядом с фотографией сына. Которого зовут как тебя, самого лучшего мальчика на свете!

Ухожу с чердака на цыпочках, словно боюсь потревожить кого-то. Тихонько закрываю дверь. Прислушиваюсь. Слышу, как оживают все мои забытые вещи. Я так долго была там сегодня! Бедняжки, должно быть устали.

Спускаюсь.

Диалог ступеней:
- Выыыыы-ы-ы?
- Кто-о-о-о?