Дуня Распердяева : Детская онкология

ч. 1-я
В начале девяностых разрушительный ветер перемен уже не казался, как в конце восьмидесятых, пьянящим ветром свободы. В транспорте, очередях и на лавочках у подъезда народ, получивший долгожданную свободу слова, без устали ругал правительство. Развалили, растащили, разворовали… И еще множество всяческих не всегда цензурных рас- и раз-.

Там, где волею злого рока оказались Настя с Кристиночкой, политику не обсуждали. Не до того. Говорили только о своих детях. Какими они были раньше. Что с ними случилось сейчас. И несмело, с робкой надеждой, о том, что их ожидает в будущем. Некоторые о будущем не говорили, ибо оно было предельно ясно и ужасно одновременно. Имя этому невеселому месту – детская онкология. Четвертый этаж самого дальнего корпуса республиканской клинической больницы на Ленинском проспекте в Москве. Перед входом в отделение на грязно-розовой стене масляными красками был намалеван гигантский Микки Маус. Его бессмысленные глазенки-плошки отчаянно косили в разные стороны. Алый вампирский рот осклабился в хищной ухмылке. Ручонки-лапки в белых дутых перчатках гостеприимно распахнулись. Оставалось только приписать рядышком: «Добро пожаловать в ад!»
Настя поняла, что это далеко не райский уголок, едва переступила порог отделения больницы, куда её двухлетнюю дочку направили на обследование. Крепко прижимая к себе Кристиночку, она с ужасом вглядывалась в бледные личики ребятишек, разместившихся в холле перед экраном черно-белого телевизора. У многих из них отсутствовали волосы на голове. У одного из малышей глаз был закрыт марлевой повязкой. Этот мальчик с растрепанными остатками волосиков напоминал неоперившегося птенчика. Он совершенно по-птичьи выворачивал головенку, чтобы лучше рассмотреть происходящее на экране. Никто не обратил на Настю с дочкой внимания, кроме девочки-подростка лет тринадцати-четырнадцати. В результате лечения она потеряла не только волосы, но и брови с ресницами. Под глазами залегли огромные темные полукружья. А кожа на лице приобрела голубовато-серый оттенок, какой бывает по весне у тающего снега.
– Как себя чувствуешь, Свет? – в холл, бойко стуча каблучками, впорхнула молоденькая медсестричка и склонилась над девочкой.
Света обеими руками обхватила медсестру за шею и уткнулась в её плечо своей безволосой головушкой. Прядь русых волос, выбившись из-под сестринской шапочки, упала девочке на макушку. Девушка ласково провела ладонью по Светиному гладкому затылку и сказала:
– Сейчас приду. Новеньких только устрою.
– Пойдем, тебе во вторую палату, – запросто, безо всяких церемоний, обратилась медсестричка к Насте. В общем-то, ясно почему. Насте не исполнилось еще и двадцати, а на вид – так и вовсе Светкина ровесница. А медсестра, как потом выяснилось, была на четыре года старше Насти.
В тесной палате друг напротив друга стояли две никелированных кроватки. В одной из них, держась ручонками за решетку, раскачивался из стороны в сторону годовалый малыш с бледным, равнодушным ко всему происходящему вокруг, личиком. На кушетке, обитой обшарпанным дермантином, сидела молодая полная женщина в застиранном цветастом халате.
– Вот, располагайся, – заученным тоном отчеканила медсестра, – Меня зовут Таня, завтра с утра медбрат Сережа придет на смену (тут Танин голос потеплел). А с девчонками, Жанной, Наташей и другой Наташей, потом познакомишься.
– А где мне ночью спать? – Настя растерянным взглядом обвела палату – кроме кроваток, двух тумбочек и кушетки, мебели больше не наблюдалось.
– Стулья возьмешь в холле, – спокойно ответила Таня, – поставишь в рядочек возле детской кроватки – и будешь спать.
– Врач вас посмотрит только в понедельник, – добавила она, уходя, – а сегодня пятница, так что – отдыхайте.
Настя посадила Кристиночку в кроватку, присела на корточки и уперлась лбом в холодную никелированную решетку.
– Ой, зачем же я тогда сегодня приехала? – жалобно прошептала она.
– А ты что ль москвичка? – низким, но довольно приятным голосом поинтересовалась женщина в цветастом халате.
– Мам, поехали домой! – захныкала Кристиночка, – я не хочу тут спать.
Настя, боясь проронить хоть слово, чтобы не разреветься, ничего не ответила ни дочке, ни женщине. И та пришла на выручку. Успокоила Кристину: домой она поедет скоро, вот только добрый дядя врач её немножко полечит. Протянула малышке пирамидку из яркого пластика: «Это из игровой, там все игрушки такие красивые – спонсоры из Германии привезли». Потом рассказала, что сама она из Сургута, зовут Лена, а сына – Витя. Ему год и месяц, заболел полгода назад. «Химия им не помогла», поэтому недавно «им убрали мочевой пузырь». Настя слушала, широко раскрыв глаза от ужаса, и ничего не говорила.
А потом пришел Дима – муж Лены. Оказалось, что в отделение вот так запросто пускают до девяти часов. И Дима ходит каждый вечер. Днем на стройке вкалывает, а ночует в гостинице. Он объяснил Насте, что её нарочно перед выходными положили, чтоб обвыклась и в понедельник на обходе врачам истерик не устраивала. Потом стал рассказывать, как им с Леной не везет с сыновьями. Первенец умер при рождении. Через полтора года родилась девочка. Ей сейчас четыре годика, с бабушкой в Сургуте осталась. Как Дима ликовал, когда на свет появился Витька! Имя ему дал – Виктор, победитель. А теперь вот его победитель – инвалид. И неизвестно еще, что дальше будет. Саркома все-таки, а «химия им не помогает».
Когда Дима ушел, пожелав, чтобы не подтвердился предварительный Кристиночкин диагноз, Настя вспомнила о стульях и, побрела в холл. Там было пусто – ни детей, ни стульев. Оглядевшись, увидела в углу Таню со Светой. Они о чем-то оживленно беседовали.
– Что так долго не шла? – спросила Таня, – Другие мамашки все разобрали, будешь теперь на двух стульчиках спать, и то мы со Светкой их для тебя сберегли.
Настя молча забрала обе части будущего спального места и пошла в палату. Сзади послышалось цоканье Таниных каблучков – побежала по палатам проведать пациентов. А затем тоненький ехидный Светкин голосок:
– Мамашка, ха-ха!
Оглянувшись, Настя увидела, как Светка, старательно вихляя тощим задом, удаляется по коридору, продолжая дразниться: «Хоть бы спасибо сказала, мамашка!» Желтые больничные лампочки бросали тусклые блики на лысую Светкину голову. От худенькой фигурки тянулась едва заметные тени, ускользающие в темноту и вновь появляющиеся по мере её продвижения по коридору. Замерев со стульями в руках, Настя растерянно смотрела вслед уходящей девочке. Знала бы она в этот миг, сколько ей предстоит намотать кругов страшными бессонными ночами по этому коридору с плачущей Кристинкой на руках.

Маленький Витя всю ночь кричал, не умолкая. То ли у него что-то болело, то ли просто капризничал – разве ж он скажет? Кристиночка всё повторяла, держась за мамину руку: «Поехали домой». А Настя, сидя рядом с кроваткой на одном из двух стульев, успокаивала дочку предательски дрожащим голосом. После завтрака, который никто, кроме Витиной мамы, не пожелал съесть, Настя сбегала в холл за третьим стулом и благополучно вырубилась, устав от переживаний и бессонной ночи. Уснула и Кристина, обеими ручонками уцепившись за мамины волосы (это её всегда успокаивало). На кушетке похрапывала Лена, затих в кроватке охрипший от многочасового крика Витя. Спустя некоторое время полюбоваться на сонное царство забежала Света. Разряженная в пух и прах, чтобы утереть нос новенькой сопливой мамашке. В тщательно завитом светло-русом паричке, джинсовой юбчонке с широким кожаным ремнем, капроновых колготках, собравшихся в гармошку на ножках-палочках, и большом белом свитере, скорее всего, взятым напрокат у матери. Настя приоткрыла один глаз.
– Светка… – сказала она таким тоном, словно они были знакомы тыщу лет, – не сейчас, вечерком заходи, ага?
– Можно, я возьму посмотреть? – девочка протянула руку к косметичке, лежащей на тумбочке.
– Бери, смотри, красься, – пробормотала Настя, проваливаясь в сон, полный дурных кошмаров-предчувствий. Во сне ей привиделась Кристиночка, горько плачущая и такая же безволосая, как Света.

Врач, с которым Настя познакомилась в понедельник, ей не понравился. С детьми он был неприветлив. Беседуя с родителями, смотрел мимо, а слова как будто цедил сквозь зубы. На вопрос Насти, как он думает, в чем причина заболевания, ответил громким криком чуть не на все отделение.
– Откуда я знаю? Вы их такими рожаете! Одна в шестнадцать лет, другая одного за другим каждый год!
– В семнадцать! – возмущенно прошептала Настя, чувствуя, как приливает кровь к щекам.
– Неправда! – поддержала её Лена, – три года – нормальная разница.
– Да ну?! – изумился доктор, – Забеременела ты в шестнадцать, тогда ребенок и начал формироваться! А Вам, женщина, я бы вообще не советовал рожать в Вашем загаженном Сургуте! Кого ни пришлют оттуда – все с саркомой.
– И что же нашим женщинам делать, доктор? – тихо спросила Лена.
– А это не ко мне – что делать! У меня, как в восемьдесят шестом Чернобыль долбанул, народ валом из Украины повалил. Весь коридор был кроватями заставлен полгода. Так что сами решайте, где жить и кого там рожать.
– Да, насчет вашего диагноза, – врач обернулся к Насте, уже открывая дверь в коридор, – анализы будут готовы послезавтра, но я и сейчас могу сказать точно: приготовься здесь лежать долго и упорно! Так что советую тебе запастись терпением и перестать пускать сопли по поводу и без него.

Через неделю выписали Витю. Умирать. Сначала отправили на операцию. А едва она успела начаться, лечащий врач, сопровождаемый свитой ассистентов и медсестер, неожиданно появился в палате.
– Возьми ребенка и выйди за дверь, – с порога бросил он Насте.
Стены в больничных палатах наполовину стеклянные. Наверное, чтобы медперсонал мог наблюдать, как себя чувствуют больные, не заходя вовнутрь. И Насте было отлично видно, как доктор, нервно расхаживая из угла в угол, что-то говорил родителям Вити. Лена медленно осела на кушетку и закрыла лицо руками, а Дима стал кричать на врача, отчаянно рубая ладонью воздух у него перед носом. Коллеги хирурга молча теснились в углу и не вмешивались. Тогда доктор резко толкнул разбушевавшегося Диму в грудь и тот плюхнулся на кушетку рядом с женой.
– Я все сказал! – рявкнул врач так громко, что Кристиночка, спящая на руках у Насти, проснулась и заплакала.
Затем доктор махнул рукой свите и удалился, на прощанье громко хлопнув дверью.
– Можешь заходить, – сообщила Насте замыкающая цепочку покидавших палату медиков пожилая сухопарая медсестра с каким-то равнодушным, усталым лицом и таким же голосом.
Настя приоткрыла дверь и замерла в нерешительности. Теперь рыдал Дима. А Лена молча стояла у окна, уткнувшись лбом в стекло. Увидев плачущего дядю Диму, Кристиночка сразу же перестала реветь.
– А где Витя? – спросила она. (Малыша забрали в операционную, пока Кристина спала).
– В реанимации, – Дима ухватил Настю за руку и насильно усадил рядом.
– Знаешь что, девочка, ты беги отсюда куда подальше, к бабкам каким-нибудь, знахаркам, – сбивчиво забормотал он, – Не лечат они ни хуя, козлы, а опыты над нашими детками ставят, как над кроликами подопытными. Я спросил сейчас, зачем он Витьку резал, если там саркома во все стороны дальше поползла. А он говорит, что на УЗИ не было видно, а только когда разрезали. Хрен там – не было видно! Да просто надо было студиозусам показать, как метастазы выглядят.
– Я не хочу в реамацию, – на всякий случай предупредила Кристинка.
– Не бойся, детка, мамка тебя не даст никому, – Дима нервным, быстрым движением пригладил лохматые после сна светлые волосики девочки, – А мы теперь домой поедем. Помирать. Опухоль разрастется и перекроет кишечник. И наш Витюша будет долго мучиться. А мы на это будем смотреть, блядь! И ни хуя не сможем сделать!!!
Дима опять заплакал. Лена, всхлипывая, села рядом. Настя решила, что им надо побыть одним. Подхватила Кристинку и вышла в коридор. Там она увидела немолодую миниатюрную женщину, которая сидела, сгорбившись и подперев голову руками, глядя перед собой невидящим взором. Настя сразу признала в ней Светкину маму. По белому свитеру, в котором видела саму Светку. И по остренькому вздернутому, как у Светы, носу.
– А где Света? – спросила у женщины, точно так же, как Кристинка недавно спрашивала про Витю.
– В палате. Который час стенку разглядывает и не разговаривает. По крайней мере, со мной, – не поднимая головы, ответила мама Светы.
– Вы что, поругались?
– Нет, она всегда мне бойкот объявляет, когда ей очередной курс делают, – женщина выпрямилась и с интересом уставилась на Настю, – а ты правда всего на пять лет старше моей Светки?
– Правда, если ей четырнадцать. А что у неё, если не секрет?
– Какой там секрет, – Светина мама тяжело вздохнула, – нас тут каждая собака знает, уже пятый год лечимся. То же, что и у вас. Почка. Только левая. Удалили четыре с половиной года назад. Прохимичили, облучили.
– А что потом?
– Ничего, дальше пошло. Четыре года на химии держимся. Из последних сил. А оно уже в печени, селезенке, под сердце заглянуло… И никакая, даже самая жестокая отрава, не действует. Кровь то и дело переливают. Доктор обещал, что скоро из Германии какие-то новые лекарства привезут. Может, помогут, хотя я уже мало на что надеюсь…
– А откуда Вы знаете, что у нас? – Настя решила сменить тему, опасаясь, что мама Светы тоже начнет сейчас плакать.
– Я про всех знаю, – ответила женщина, – Светке Татьяна рассказывает, а Светка – мне. И не надо мне выкать, ты не школьница, а я не училка. Обе мы женщины, и беда у нас одинаковая, сколько бы лет нам ни было. Так что зови меня просто Тоня. И еще: завтра ты со мной в буфете дежуришь. Вместо Лены.