Франкенштейн (Денис Казанский) : Рома-Кактус

Рома рос нелюдимым и малообщительным мальчиком. Едва ли можно было с точностью сказать, почему вышло именно так. Возможно, причиной этому послужила какая-то моральная травма, пережитая им в раннем детстве, или же просто звезды случайно встали не так как нужно. В умственном развитии Рома не только не отставал от своих сверстников, но даже несколько опережал их, видимых изъянов в его внешности тоже не было, напротив, он был бледен и красив, как мечта борца за чистоту белой расы. И тем не менее, не смотря на все достоинства мальчика, к восемнадцати годам он так и не приобрел ни единого друга, и даже дворовые ребята с трудом узнавали его в лицо.
В школе Рома учился хорошо, и только чудом не получил серебряную медаль по окончании, виной чему, конечно же, послужила его незаметность и замкнутость. Немного рвения – и на одну четверку в его аттестате могло бы стать меньше, но Рома никогда не проявлял к школьным предметам излишнего интереса. Как не проявлял интереса к спелым, симпатичным одноклассницам, от которых всегда пахло духами и месячными. Как был равнодушен к алкоголю, табаку, спорту и практически ко всему, что окружало его бытие.
В жизни Ромы была лишь одна страсть – кактусы. И этой страсти он жертвовал всего себя без остатка.
Все подоконники в квартире Ромы были заставлены маленькими и большими горшочками, из которых выпирали колючие уродцы. Кактусы были самых разнообразных родов, расцветок и форм. Тут были и практически идеальной формы шары, и полусферы, и цилиндры. Некоторые растения напоминали пирамиды и колонны древнегреческих руин, поросшие густым волосом и пупырышками. Встречались и антропоморфные экземпляры, вызывающие ассоциации с небезызвестным «Розовым клубнем», а то и совсем немыслимые сущности, словно только что сошедшие с картин художников-кубистов. Покрытые сосочками маммилярии, свисающий из горшка апорокактус, не слишком почитаемые кактусоводами опунции, лесные рипсалисы, гигантские, загораживающие свет цереусы - вот были настоящие Ромины друзья. Их он любил нежно и трепетно, и подолгу, часами, мог разговаривать обо всем на свете, переставляя цветочные горшки.
На каждом горшке была специальная наклейка, с латинским названием вида. Кактусы из Мексики, Перу, Боливии, Бразилии, Уругвая и Аргентины стояли аккуратными, стерильными рядами в московской квартире своего хозяина. Возвращаясь домой, Рома первым делом бросался к своей плантации и поливал тех, кому это полагалось по графику, создавал с помощью пульверизатора нужную влажность, отмечал температуру на градуснике. Все щели в оконных рамах он забил поролоном и заклеил газетными полосками, чтобы холодный зимний ветер не вредил его любимцам.
Но то ли от унылого, серого заоконного вида, то ли от гадкого столичного воздуха, то ли по какой-то иной причине - кактусы болели и не желали цвести.
В своих многочисленных справочниках, на красочных глянцевых фотографиях Рома часто рассматривал красивые цветы, словно приклеенные к мясистым, похожим на слоновьи ноги, стеблям. Желтые, пушистые, похожие на одуванчики, белые уменьшенные копии ромашек, крошечные цветы-жемчужинки, разноцветные колокольчики. Он переворачивал страницы, и нарисованный мир увлекал его, затягивал и переносил в далекие, южноамериканские страны. И чем дольше Рома витал в облаках, тем обиднее было ему возвращаться в свое тщательно выстроенное сейчас.
Начиная с совершеннолетия, из лица, рук и ног Ромы стали расти первые колючки.
Поначалу, он принимал их за жесткие, необычные волосы и даже заподозрил у себя некоторые эндокринные нарушения, но в последствии, хорошенько разглядев и сравнив их с теми, что росли из его питомцев на окне, понял, что стал жертвой аномального явления.
Идти с такой проблемой к врачу было бессмысленно и страшно. Число колючек увеличивалось с каждым днем, и только бритва спасала Рому от надвигающейся дендромутации. С каждым днем шипы крепли и все туже поддавались лезвию. Росли они угрожающе скоро. Столкнувшись с такой чертовщиной, Рома стал еще более нелюдим и практически не покидал пределы своего жилища, целыми днями просиживая у подоконника с любимцами. Единственным человеком, к которому Рома сохранил хоть какой-то интерес, была женщина-растение в инвалидном кресле, постоянно торчащая в окне напротив и безразлично сверлящая взглядом микрорайон.
Всю зиму за окном кружили пушистые снежинки. Иногда Рома проветривал комнаты с кактусами, и снежинки, залетая внутрь, ложились на колючие тушки. Пока они таяли, Рома смотрел на них, и представлял, что это цветы.
- В Америке тоже бывает снег – говорил он сам себе – это редкое явление, но все же так случается периодически. Кактусы должны непременно знать, что такое зима.
В январе Рома стал бриться дважды в день, и использовал для этих целей теперь только опасную бритву. Шипы на его лице стали толстыми, закостенелыми и большими, как у Myrtillocactus geometrizans. Он пробовал вырывать их плоскогубцами, но это причиняло невыносимую боль, а раны остававшиеся после процедуры долго гноились и нарывали. Все его тело чесалось и саднило от раздражений, так как колючки распространились практически по всей его поверхности.
Первого февраля из головки Роминого члена вылез первый шип. Рома аккуратно срезал его маникюрными ножницами, но на следующий день шипов было уже двое. Потом Рома вообще бросил бриться и стричься, и стало немного легче. Пришлось, правда, совсем отказаться от одежды и бродить по квартире в неглиже.
- «Слово "кактус" происходит от греческого "кактос", которым в древней Элладе называли растения с колючками» – читал Рома в предисловии к своему справочнику и добавлял шепотом – но я… я ведь не растение… я человек.
Он быстро оброс длинными, десятисантиметровыми шипами с ног до головы и стал походить на огромного дикобраза. Часто останавливаясь перед зеркалом, он находил свое отражение красивым и необычным, и всякий раз улыбался себе больной, нечеловеческой улыбкой. После произошедших с ним перемен, Рома неожиданно полюбил звонить по телефону абсолютно незнакомым людям из других городов и слушать в трубке их далекие бесцветные голоса.
Кактусы отреагировали на превращение Ромы бурным ростом.
В марте, когда на улицах еще лежали отвратительные серые ломти льда, наконец зацвел Parodia punae. Вслед за ним выбросили жирные тугие бутоны Submatucana paucicostata и Pyrrhocactus glabrescens, после чего стало покрываться разноцветными цветами все кактусовое царство. Склонившись над растениями, Рома плакал от счастья, и слезы его капали на тонкие, дрожащие лепестки.
Спустя еще несколько дней Рома перестал есть. Иглы на его теле становились все длиннее, а сам он превратился уже в нечто совсем неземное и странное. По своему тесному жилищу хозяин передвигался медленно, с видимыми трудностями, чувствуя во всем теле приятное поскрипывание и одеревенение.
Иногда Роме звонили из университета, но он игнорировал звонки. Человеческая жизнь более не представляла для него интереса. То, что раньше приходилось принимать через силу, скорее по инерции, чем из надобности, теперь казалось ничтожным и проходящим.
Рома ждал.
Он знал, что должно было произойти с ним в ближайшее время.
И светлые, добрые мысли с каждым днем все больше наполняли его душу.
Солнечным майским днем, ровно в полдень он зацвел. Резко и неожиданно взорвался кроваво-красным цветком на груди, раскрывшимся навстречу бушующему светилу.
И люди во всей Москве в этот день были удивительно вежливые и счастливые.