Арлекин : Фотографии голых старух

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - http://litprom.ru/text.phtml?storycode=25162
ЧАСТЬ ВТОРАЯ - http://litprom.ru/text.phtml?storycode=25194
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ - http://litprom.ru/text.phtml?storycode=25222
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ - ЗА ЖИЗНЬ

Мадя уворачивается от струи спермы и поспешно натягивает трусики.
- Ты как бревно.
- Чёртовы грибы всё ещё здесь.
- Совершенно не умеешь получать удовольствие.
- А доставлять?
- Ну, это не твоя заслуга. Твой член - самое необдолбанное в тебе.
Она вся взмокла, и трусики похотливо прилипают к её телу.
- На самом деле это я тебя трахнула.
- Знаю, и меня это тревожит.
Она закуривает и пальцем убирает пот с верхней губы.
- Откуда твой акцент?
- Я жила там. На самом деле меня зовут Мадлен.
- А Мадя?
- От "Мадежда". В метриках что-то напороли. Кто умер?
- Да никто. А, у меня?
- Ну.
- Мой друг.
- Повесился?
- С чего ты взяла?
- Ты пытался меня душить.
- Да, вообще-то, да... А ещё одного прямо перед отъездом вынул из красной ванны. У людей тотально едет кровля. А тебя зовут Мэд.
- Ты не в себе.
- Мы можем отсюда уйти?
- Выпей пива.
- Я от него загнусь.
- Нифига. Попей.
- Пойдём отсюда.
- Ладно, а то ты засыпаешь. Не думай даже, тебе нельзя спать.
- Подожди, нет, давай останемся. Блядь, я сам не знаю, чего хочу.
- Ты говоришь, ты приехал, чтобы проветрить голову. Ты ошибся городом, Кин.
Она открывает бутылку, суёт её мне в руку.
- Мне будет только херовее.
- Это диалектика, придурок. Ты должен двигаться. Но ты тяготеешь к дискретности, и потому никогда не блюёшь. Во-от, молодец. Ещё глоточек.
- Ну и говно.
- Тебя не тошнит?
- Нет.
- Фак.
- Что?
- Нет, ничего. Полежи, я скоро приду.
Мадя одевается и сваливает, оставив меня одного в этой берлоге.
Знаю, что пожалею, но закуриваю, и мои внутренности с первой же затяжкой раздираются ржавыми крючьями дыма.
В висках отдаётся неравномерный стук молотка, загоняющего в моё лёгкое ещё один гвоздь.
Походу, сердце барахлит.
Тщетно ищу свои трусы, но это засранное помещение не создано для обысков.
Размалёванные стены плывут радужными бензиновыми пятнами.
Нахожу чёрный маркер и, припав к стене, пытаюсь писать, бездумно концентрируясь на появляющихся буквах.
Принять её раз и навсегда, претерпев неминуемые катаклизмы духа, и вставить в себя незначительную крупицу средневековой патетики. Здравствуйте, серые кошки, вот, спустя без малого три года, вы и вернулись в этот чумазый мирок, накрытый небрежной ладонью с глазом Мирокла между холмом Венеры и линией Судьбы. Я почти отрёкся от вас и почти отвык от ваших нахальных повадок, любвеобильные, свободолюбивые твари. Причитайте, недовольные, шевелите обожженными усами и причиняйте мне мою боль. Я же люблю вас, чудовища сумерек. Голодные железные свиньи уже роют своими пятачками землю. Ещё месяц или два, или ещё, самое большее, три месяца, и они выкопают мой труп из благоухающей плодородной пыли кусочков человеческой кожи и слюны серых кошек, которые хоронили мои останки заодно с собственными экскрементами.
Вот и пойман взглядом потомства тирании террора плоти и гендерных изысканий в никому не известных областях, не имеющих практического применения. И, как обычно, плевки на стекло, исцарапанное и покрытое неравномерным слоем сала, загрунтованное полотно маргинального отпрыска семитского богача. В аду.
Таким образом прячусь от реальности и кутаюсь в нетёплый прокопчённый плед, более привлекательный с изнанки, как и всё в этой псевдовселенной. Здравствуйте, милые, спасибо, что приходите, несмотря на моё презрение. Вы должны понять и простить.
Бросьте меня в один из ваших колодцев и подождите выхода Девятой Луны. Дайте мне возможность стать церковной свечой, плывущей по реке в бумажном фонарике, чтобы воск пропитал мой плафон. Возможно, он и был бы единственно верным спасением, но с тех пор, как все в один голос заявили, что мутация необратима, я уже не уверен ни в чём.
Оптимистически шагая в пропасть и громкими бодрыми возгласами шугая костлявую, всё время норовящую высунуть свой крючковатый нос из ящика, распахнутого беспечной госпожой П. Ну так что же, я ведь не против, идём, показывай дорогу, я доверяю мёртвым существам. Где-то здесь закопаны миллионы человеческих тел - но могу уверить тебя, бабуля, по своей воле я с ними не лягу. Хотя, несколько моих знакомых уже повесили себя на деревья или перешагнули балконные ограды в надежде уберечь свои хрупкие, набитые мрачными мыслями бошки. Поступки без смысла и оправданного мотива.
Иногда у них есть тайная подпись, ключ или печать, с помощью которых они безболезненно вскрывают сундучок сухого черепа и преображают человеческое существо в нечто более осмысленное и жизнеспособное, чем только отодвигают сроки доставки под кору. Но, в любом случае, им необходим подход, правильный угол поворота, нужная фокусировка взгляда. Что же тут происходит и к кому идти за водой после всего, что не сделано? Обиды обиды обиды. Все и каждый упрекают своих катализаторов в собственной неспособности осмыслить цель и не умереть. Плюнуть в морду костлявой и остаться здесь из тупого упрямства. И не пойти следом за теми, кто не знал и не умел, делал, но не понимал, к чему приближался. Кто они, кто требовал раскаяния и искупления, а сам втихаря поправлял на необъятном пузе крепкую верёвку?
Перестать бояться и избегать. Для этого достаточно стариков, впавших в серый маразм и уподобленных крикунам из непролазных джунглей, что отделяют твёрдое от мягкого и женщин от мужчин, один из которых совсем недавно попытался изъять себя громко и красиво, но вместо этого был отрыгнут из вод обратно и теперь весь остаток никчёмной жизни будет подавлен. Нет, кошечки, эти игры не для нас. Мы лучше пройдёмся прогулочным шагом. И пусть осуждают тактику и стратегию и привычку обходить, а не переступать. Просто, как всё генитальное.
Прочие, совершенно не имея повода злить и злиться, и... глупости всё это, но как объяснить это им, чтобы не опуститься до уровня эктоплазмы и чтобы кошки, выдвигая опасные стальные когти, шипели не слишком яростно, предоставляя шанс вернуть кредит доверия и доказать правоту и право на поиск собственного метода, неизвестно почему так претящего невыразимо тупому плебсу, вобравшему в свои ряды всех от мала до велика и отнявших близких друзей и дальних родственников заодно с некоторыми ценными источниками материи и рядом недееспособных конечностей. И превратить сакрализованное вначале и десакрализованное затем пострижение в новый вид искусства. Кошечки, выйдя из сумерек, создали первый классический шедевр этого направления, придумав остроумное эстетическое оправдание шокирующего зрелища, когда ими же искромсанные волосы на моей голове сочились алой кровью стыда и тоски. Но боли не было.
Они спасут или уничтожат. Всё будет зависеть лишь от сиюминутного их настроения, от импульса, от их судорог и внезапного озарения, которое вдруг разорвёт на куски их головы образом моего скелета с кожей вместо савана. Вот, почему я не тороплюсь. Ночь очень скоро рассеется и выветрит дурь из башки, и тогда мы все будем смотреть друг другу в глаза.
Почему она смеётся?
- Да твой тощий голый зад меня смешит.
Я оборачиваюсь. Она сидит на диване и, смеясь, роется в своей сигаретной пачке.
Перестаёт смеяться и поднимает на меня глаза.
- Сколько ты выкурил?
- Э-э, не знаю.
- Кажется, ты употребил мой косяк.
- Я?
- Ох и пиздец, это же химарь!
- Что?
- Как ты себя чувствуешь?
- Медленно разлагаюсь.
- Я добыла нам немного кокоса. Если тебя начнёт тошнить, сразу предупреди меня, понял? Ты должен выпить.
- Я должен накрыться простынёй и ползти на кладбище.
- Не говори ерунды. Ты будешь жить. Кто же вместо тебя нажмёт на кнопку?