T-34 : ПЛИ!

Я шел по улице быстрым шагом. Не потому, что было прохладно, или я боялся намокнуть под дождем, просто, когда кто-то медленно идет под дождем, без зонта, то он привлекает внимание. Мне этого не хотелось. Какие-то две девчонки заржали прямо над моим ухом так, что я аж подскочил от неожиданности. Задумавшись, я не заметил, как они оказались у меня за спиной. Мое вздрагивание еще больше рассмешило их. Смелись они как-то вульгарно, но мой спокойный тон пристыдил их. Я, не останавливаясь, пошел дальше тем же направлением, однако они продолжали идти за мной, и обсуждали меня нарочито громко. Я не реагировал. Через какое-то время я услышал, как они попрощались, одна из них догнала меня и взяла пол локоть. Мельком бросил взгляд на нее – красивая.
- Нельзя грустить, - говорит, поправляя модные очки, - Я, - говорит, - тоже только из депрессии вышла.
Какие-то анекдоты стала рассказывать. Я улыбался. Потом спросила, чего я все время молчу.
- А давай завтра встретимся на этом же месте, и поболтаем, а то спешу очень, - зачем-то соврал я.
- Ну ты и еж! – у нее зазвонил телефон.
- Ага, в тумане. – она уже с кем-то говорила по телефону, а я, отходя быстрым шагом, вспомнил, почему-то, Тумана.
Помню, Ваня Туманов очень нервничал, когда его кто-то называл Туманом после этого казуса, хотя поначалу он очень гордился своим прозвищем. Он сам его придумал себе. Мы его с детства Персиком называли. Лет, наверное, до десяти. Отец его как-то персиков купил ящик, он всю дорогу с этими персиками ходил и всех угощал. Но Персик, все-таки, как-то не солидно для парня 13 лет, поэтому стал Туманом. А позже произошла эта хохма с Зойкой. Она все шепталась с Танькой, попивая вино на Новый Год. А потом, захмелев, вдруг возьми и брякни при всех: «Туман меня ни разу не ибал!» Причем так отчетливо сказала последнее слово, через «и», а не «е». Все на секунду замешкались, а потом со смехом переспрашивали Тумана. Он-то нам месяц рассказывал про свои ночи с Зоей. Мы долго ему это припоминали.

χχχχ

- Понимаешь, это нечестно жить иллюзиями. Нечестно давать жить другим иллюзиями.
- А ты вспоминаешь?
- Нет. Ладно, рой яму, а то вдвоем засрем тут все, прошамкал он, -зубов у него почти не было.
- Жить тогда зачем? Надо помнить, чтобы другие тоже знали.
Взгляд у него был такой: не то, что бы злой, из-под нахмуренных бровей, напротив, - края его глаз как бы улыбались. Как у человека, который не ржет во все горло, не заливается в крик, а наоборот, - словно смеется, еле открывая рот, одними глазами. Так, что у него сбоку каждого глаза - морщинки, тоненькие. На грязном лице они были белыми. Но все равно, он злился.
- В двух словах и не объяснить, - вздохнул он. Тут, как бы тебе сказать… Как объяснить тебе вкус мяса, если ты его ни разу не пробовал?
- Ну, просто возьми и скажи, похоже на шампиньоны, немного сои и фасоли, сочное там, волокнистое, четам еще…
- Вот сам послушай, что ты говоришь. Поймет тебя человек, который мяса не пробовал? Что же такое, - вкус мяса, сможешь ты передать ему свои ощущения словами, если он ни разу не пробовал нежной баранины или телятины? Какова она на вкус? Вот ты смотришь на небо. Или вокруг. Видишь людей там, спешащих и гуляющих, хмурых и улыбающихся, машины там, деревья, - и все! Это и есть все! Больше не надо. Я, как, выберусь, - все забуду. Ходить буду везде. И смотреть.
χχχχ

Воду спускали в пластиковой двухлитровой бутылке. Я разучился себя жалеть. Я перестал задумываться о несправедливости своей судьбы. А поначалу было дело. Я еще и уважал себя, что самое смешное уважал я и других!!! Ха-ха! Я не мог сидеть в метро, когда рядом стояли взаимовежливые дамы и пенсионеры. Еда, девушки, книги, кино, деньги. И впрямь какая-то искусственная жизнь была. Просто возмутительно противоестественная! Работа, учеба - какие-то дурацкие цели. Второстепенное – главное. Я завтракал кофе и сигаретой, хоть в холодильнике была куча продуктов! Мечтал о власти, богатстве! Тогда я искал причину. Будто алкоголик, который признался себе после мучительного разговора с самим собой, что он - алкоголик, и это уже не просто штамп. И сразу после признания начислил сто виски из бара, задумываясь, когда же он стал алкоголиком. Все на самом деле просто: в яме главное, сразу, пока не дошел, - вырыть яму поглубже, чтоб спать и жрать с одной стороны, а срать - с другой. Тогда, минимум, три недели еще человеком оставаться будешь. Но, увы, когда в яму попадаешь, как правило, не роешь в ней еще одну яму. А иногда и стоило бы. Это мне рассказал Петя. Мы с ним много в яме говорили. Мы три дня вместе сидели. Потом его забрали.
χχχχ

Туман лежал на мне. Я не чувствовал его дыхания. Но чувствовал вкус и запах его крови. Меня выдернули из-под него и, протащив по комнате, закинули на кровать. В той комнате, в общаге, мы знали только Петю,- пару раз играли в баскет и раскуривались. А потом как-то Новый год справляли вместе. Когда он за нами зашел, позвать на деняру, то сразу в жилу попал. Мы как раз решали, что делать. Как-то так, естественно все получилось.
Я зашел первым, не обратив внимания, что Туман не сам за собой дверь закрыл, а Петя сразу, сука, расслабился. Я повернул голову, когда услышал хрип. Туману резали горло, как барану. Даже не помню, чего я испугался больше: второго туманского рта на шее, или спокойного, сосредоточенного лица режущего. От удара я упал. Следующее, что я увидел, было падающее тело Тумана.
В комнату, где праздновал Петя свой день рождения зашли трое хулиганов. Они положили пять человек ножами и руками. Рты заткнули носками. После, издевались, насиловали бутылками и убивали. Вошли во вкус. На Петиных глазах убили троих человек, с которыми он прожил два из восемнадцати лет своей жизни. Четвертого насиловали. Пригрозили убить и его, если не приведет еще товарищей.
- Живой, сука! Ватный, сейчас взбодрим – услышал я, лежа на кровати с пружинным матрацем. Я лежал поперек, на животе, чувствуя, как кто-то режет сзади мои джинсы. Над кроватью темнели стекла окна. Глухой крик разрезал мое сознание, за доли секунд я вспомнил, где я нахожусь.
- Шварцнегер, нах! – вслед за голосом кто-то порвал мои штаны сзади, вдоль шва. До окна было меньше метра, я прыгнул лицом вперед. Пара сломанных ребер, нога и царапины на лице, - все! Вот как отделался, - в комнате осталось 4 трупа, Туман и Петя выжили. Петя пытался повеситься, потом ушел в зону бакланом, за драку в общественном месте. Туман выкарабкался, но через год умер двадцатилетним от инсульта, не сразу. Помню, зимой тогда, я его в больнице спросил, чего он хочет, он уже совсем плох был. Оставалось ему неделя максимум. Он, мне тогда это показалось жутко странным, ответил: «Вот веришь, блять, для меня сейчас главное, вот больше всего хочу, - персик, такой спелый, спелый, с гладкой кожей, Взять его, так вот, и сожрать, чтоб по щекам текло. Даже два».

χχχχ

В институт не ходил с осени. Весной ушел в армию. Благодаря занятиям стрельбой в ДЮСШОР, молока в мишенях не было. Дальше – больше. В третью командировку попали в засаду.
- Пли! Сука! – сказал я, сняв его из эсвэдэшки, - Что ж ты, сука, не пли! – каждый раз за секунду до выстрела из миномета он успевал сказать «Пли!», я сначала думал, что он «бля!» говорит, но потом понял, что все-таки «Пли!». И все, и дальше яма эта треклятая. Как там Петя оказался, - чудо.
Отец его девятку свою продал, он и откинулся по УДО, рванул на юг. В Краснодаре бродяги тему во Владикавказе предложили, там недалеко от кинотеатра «Терек», ночью, тазик их тормознули автоматчики, мешок на жбан, готово. Из ямы меня Петя вытащил, пробил где-то лавэ, проплатили. Его старики деньгами помогли.

χχχχ

Петя уехал в Канаду, звонил как-то раз, говорил, что на крыше какой-то. Я не въезжал тогда еще совсем. Когда чекисты меня нашли, говорят, хотели пристрелить из жалости. После Склифа в Сербского полгода подержали. Сейчас вот уже три месяца дома. Гулять хожу в парк, когда тепло. Дышу.