Hren Readkin : Игра в ящик. The End.

14.
Я вышел из дома, когда во всех окнах... Идти было некуда, и я пошел на автостоянку. Я хотел просто лечь в салоне, но понял, что спать не хочу, а хочу еще выпить. Пешком до ларька было далеко. Чего уж теперь – я повернул ключ зажигания. Коктейль Молотова. Я дернул крышку, как чеку гранаты, и промахнулся. Из пальца хлынула кровь. По фиг. Однако через минуту пришлось присосаться губами к ране – так и весь салон можно залить. Демиург-мазохист пьет свою кровь. Не все ж чужую. Светало. Я вспомнил, что еще несколько дней назад встречал рассвет вместе с Гошей. На мост по пустым улицам форд донес меня минут за семь. Я остановился прямо посередине. Машин не было. Сбитые ограждения так и не успели восстановить.

Телефон зазвонил звонком телефона. Номер не определился. Но я и не хотел никого слышать. Абонент за базар не отвечает. Абонент ни за что не отвечает. Большим пальцем, из которого до сих пор сочилась кровь, я зажал динамик телефона и нажал на "ответ":
-Абонент за себя не отвечает и навсегда недоступен!

Сброс. Вокруг не было полицейских машин и сверху не пикировали вертолеты. Но я, словно косоглазый из «Апокалипсиса» слышал в небе звуки «Полета Валькирий». Мир устроил на меня охоту. Тот парень смог, а я что, не смогу? Тут мне в голову пришла одна мысль. Я вставил телефон в держатель на торпеде, включил функцию видеокамеры, таймер, паузу и передачу данных по окончанию съемки. Глаз мобильной камеры нацелен на меня. Шесть секунд разгон, три секунды полет. Телефон водонепроницаемый. Базовая станция рядом. Файл успеет улететь адресату. Такого реалити мир еще не видел. Я поколебался несколько секунд, думая, кому отправить мой последний телепроект. Директор. Решишься ли ты поставить это в эфир? Или закинешь на западные порталы, чтобы получить свои 10 процентов в электронных евро за каждое скачивание? Это будет самый дорогой видеоролик в истории, если считать доход с одной секунды. Мою смерть смогут увидеть миллионы. Слава 3 G технологиям! Мысли мелькали как на ускоренной перемотке. Мобильный секс. Мобильный экзамен. Мобильные выборы. Смс-голосование за президента. Мобильный прием избирателей в чате. Мобильная демократия.

Восходящее солнце било свежими лучами прямо в лицо. Отлично. Свет в порядке. Режимная съемка, мечта оператора. Качество будет на высшем уровне. Задний ход. Остановка. Тишина. Двигатель заглох. Я дернул ключ зажигания. Никакого эффекта. Еще! Ноль. Я взглянул на приборы. Бак был сух, как попа младенца в памперсе.

Я вышел на мост и увидел, что ко мне приближаются первые утренние машины. Да ну ее к чертям. Бросив форд посреди дороги, я сбежал с моста и пошел по набережной.

Через несколько минут дорогу преградил строительный забор. На заборе висел рисунок храма в ложнорусском стиле. Восстановление Успенского собора, взорванного в 37-м, было главным проектом губернатора на ближайшие годы. Стройку мы не раз показывали в новостях. Я дошел до больших деревянных ворот и закурил, любуясь восхитительно безлюдным пейзажем. Времени было, наверно, часов пять.

- А ну-ка стой, - услышал я за спиной чей-то голос.- Стоять не двигаться, – обладателем голоса был мужик двухметрового роста, в обычной строительной одежде, с богатырскими ручищами и физиономией, не менее пьяной, чем моя.

- Выпить хочешь? – богатырь подмигнул с улыбкой ушкуйника – то ли пойдем грабить с нами, то ли ограбим тебя.
- Варум нихт?
- Ну, тогда пойдем. Слышь, фашист, щас мы зайдем в вагон, и ты скажешь мужикам, что ты наш новый сторож. Что ты искал работу и где пожить, и типа пришел сюда. А я тебя нашел. Понял? Потом можешь пить с нами, а как надоест, вали на все четыре.

- А если не надоест?
- В смысле?
- А если я и вправду хочу работать сторожем и ищу где пожить?
- Че, в натуре?
- Да.
- Ну и денек сегодня, то есть завтра, то есть вчера. Бля, забыл уже. Паспорт-то есть?
Я пошарил по карманам.
- Есть.
- Ну тогда вообще нет вопросов – работай сколько хочешь, живи сколько хочешь. Зарплата хорошая – три тысячи рублей, в ведомости, если доживешь, за восемь будешь расписываться, но ты не обращай внимания, это так, для отчетности. Ты только, это, никого не убил? Тебя менты не ищут? А то был тут у нас такой…

- Да не, я…
- Ну, ладно-ладно, пошли, там разберемся.
«Ну че, бля, а кто тут сомневался??? Привел!!!!»

Мой новый знакомый распахнул ударом ноги дверь строительного вагончика, в котором можно было вешать топор и где сидели три таких же, как он, бухих вдугаря мужика.

Наш приход был встречен дружной овацией, после которой я узнал, что помог выиграть спор на ящик водки. Михалыч, так звали нанявшего меня мастера, поспорил, что найдет нового сторожа взамен уволившегося «прям щас, да прям щас, да в 5 утра». Времени ему было дано полчаса, но он управился всего за пять минут.

- Ты кто вообще? И откуда? – спросил меня Михалыч, когда мы приняли по пятьдесят из несвежих пластиковых стаканов.
- Я то? – а действительно, кто я теперь? – Я, мужики, рок-музыкант. Непризнанный гений. Зовут меня Диогеном, живу я в бочке, точнее, в ящике жил до сегодняшнего дня.

- Музыкант? Ну, играй музыкант! – кто-то достал из угла облупленную гитару «Турист», в точности такую же я купил себе в 15 лет на первые деньги, заработанные продажей газет. Струны больно резанули пальцы левой руки. Но я крепко зажал «первый блатной» ля-минор, ударил по струнам пару раз и, не обращая внимания на то, что гитара расстроена, запел пронзительный русский блюз:

Я сижу на крыше
И плюю в прохожих
А они не знают
Думают, что дождик
Никому нет дела до меня
Никому нет дела до меня

До меня нет дела
Никому на свете
Надо мной летает
Космонавт в ракете
Я ему махаю
Чтоб он приземлился
Я ему желаю
Чтоб он, блядь, разбился
Никому нет дела до меня
Никому нет дела до меня

Песню я услышал и запомнил в начале 90-х, на сейшене в городском театре кукол. Пел ее Ганц – полунаркоман-полуалкоголик, наверное, давно уже сдохнувший от передозы. Во время песни засохшая уже было рана на пальце открылась, и теперь гитару украшали пятна свежей крови.

Приняв с новыми коллегами еще два раза по пятьдесят, я вырубился и был транспортирован в свой новый дом. «Куда заносить-то? - прозвучали в угасающем сознании чьи-то слова. - Куда-куда, в ящик, я тебе говорю, в ящик!»

*****************************

15.
Вынырнув из кошмарного сна и обнаружив себя лежащим на грязном матрасе, я испытал острое чувство стыда за вчерашнее. Я подумал, что еще долго буду отвыкать от привычки работать на камеру.

Все формальности уладили быстро. Михалыч сходил в вагончик прораба с моим паспортом, вернулся оттуда с трудовым договором, в котором стояла сумма 8 тысяч, и, заполучив мою подпись, исчез. Строили собор москвичи, а потому все здесь было по-серьезному.
Каморку, куда меня отнесли накануне, строители действительно называли «ящиком».

Это была самая плохая бытовка на стройке, маленькая, тесная, ни одного окна. Обитали здесь сторожа. Сделана она была из допотопного железнодорожного контейнера, и потому сильно напоминала ящик для почтовых посылок.

Вокруг ящика лежали груды человеческих костей. Строительству собора предшествовали масштабные раскопки, в ходе которых археологи и наткнулись на братскую могилу. Считалось, что это заживо сгоревшие горожане 13 века, погибшие во время нашествия Батыя. И хотя большая часть костей была перезахоронена, строители продолжали находить следы огромного погоста, которым был весь центр. Здесь, я припомнил, хоронили местных князей. Среди них попадались как святые, так и подлецы вроде меня. Попадались и святые подлецы. Кроме элитных костей сторожить, в общем-то, было нечего. Работы велись круглые сутки, и строители сами присматривали за своим инвентарем.

Денег оставалось немного, и потому вечером я дошел до ближайшей аптеки и безо всяких размышлений купил десять пузырьков боярышника. Боярышник на кладбище Невинноубиенных. Покопался в памяти: Александр Дюма, «Королева Марго». В детстве я бредил книгами Дюма. Мушкетеры, виконты, короли, герои и злодеи. Дюма был настоящим писателем. А теперь литераторов не осталось, одни литературоеды. Книги их читаешь как учебник для третьего курса филфака, и героев их не хочется ни любить, ни ненавидеть. Тот же «Дом-2», и то вызывает больше эмоций. Кстати, не тем ли самым я занимался несколько дней назад, снимая телепередачу о съемках телепередачи? Игра в Ящик. Игра в Я…

Опрокинув жгучую жидкость боярышника, я снова вспомнил Гошу и подумал, что поминки вчера я справлял не по нему. Какое мне было дело до этого мужика из позапрошлой жизни? Конечно, он мне нравился. В отличие от меня, Гоша знал, где черное, а где белое. Но это был ЕГО бизнес. А я? Я провожал в последний путь себя, такого, каким был раньше.

Рядом с вагончиком грохотала стройка: ухал филином сваебой, урчал кран, гастарбайтеры переругивались с собственным эхом. Но в моей жизни наступила тишина, как будто в квартире с видом на автостраду закрыли пластиковое окно.

Строители прозвали меня «Музыкант». Мне нравилось новое имя. День за днем я проводил, терзая раздолбанную гитару, покуривая на крылечке, зарываясь в приятные воспоминания и старые сны.

Когда это было? Лет пятнадцать назад. Мы с Дюшей выгрузились из поезда одни на той станции. Станции Нея. Разбитый полустанок, несколько домов в дали.

- Станция «Не я». Я не я, и лошадь не моя.
- Жил был варяжский князь, и как-то раз прислал он в эти лесные края сборщика податей…
Порой мы с Дюшей прямо на ходу сочиняли такие истории. Полудетская привычка-игра. Один начинал, другой подхватывал.
- Но местным дикарям это, ясен пень, кстати, пень был их богом, не понравилось. И убили они налогового инспектора - посланника варяжского князя.
- Князь, как водится, приехал на разборки. Но по простоте новокрещенной души (ибо страшен ад и скрежет зубовный) решил не истреблять всех жителей варварского селения, а искал подлинного убийцу.
- Рассудив, что дикие лесные жители, испугавшись мести, выдадут его добровольно, князь собрал их у пня - древнего капища. Пообещав наказать всех, если шельмеца не выдадут на праведный суд, он спросил, кто поднял руку на власть.

- Варвары молчали. Удрученный викинг решил допросить лесных людей по одному. Но на вопрос князя каждый твердил: «Не я». Устав биться с таежными олухами, князь произнес:
- «Глупы жители этой земли. Жалость к грешнику преступна, ибо усугубляет грех. Глуп тот, кто покрывает грех и боится правды, боится мира, а не Бога. И пока будет так, не будет правды на этой земле, и будете вы мучиться во веки вечные. И терзать себя, говоря князю и Богу «Не я». И за это я сжигаю вашего идола, и нарекаю селение ваше «Нея».

От Неи начиналась почти тайга – по берегам сонной реки с тем же именем стояли сосны, щемяще красные на закате. Из поваленных стволов на третий день пути мы соорудили плот. Мы хотели проплыть и пройти до другой, такой же неведомой станции Яя – тоже найденной на карте между третьей и четверкой бутылками портвейна.

Пара ножей, топор, донка, несколько пачек гречки, свинина тушеная и сгущенка, соль, спирт «Рояль», разлитый в пластиковые бутылки, пачка чая – вот и все, что у нас было. И белые грибы, которые мы, обнаглев, рубили топором на стоянках. Они спускались к воде из тайги как хозяева. Царство грибов в этих краях не знало, или забыло о других царях природы, от которых нужно прятаться под еловые лапы и в густую траву опушек. Проклятие князя действовало до сих пор – в этом мы убедились, доплыв до первой брошенной деревни. Пара домов сгорело, будто спаленных дыханием дракона с носа норвежского драккара. В остальных двери дай Бог болтались на одной петле. Вдоволь наевшись одичавшей смородины и набив рюкзак зелеными орехами, мы дошли до бревенчатой ветряной мельницы на околице. Ее крылья давно обвалились, так и не дождавшись Дон Кихота. Светло-черный сруб накренился, понурив облысевшую голову. В щели-морщины древних бревен можно было просунуть ладонь.

- Смотри, что я нашел, - Дюша позвал меня из глубины мельницы.
- Что там?
- Газеты. Опа – тысяча девятьсот какой-то седьмой год! «Спасли кулака, но погубили других». Статья неразборчиво, все стерлось. А вот это, как тебе? «Пролетарский террор беспощаден к врагам трудового народа». Ага, тут есть кое-что:

"Кулацкие элементы до сих пор тихо саботировали продразверстку, на которую, словно славные соколы, вылетели из гнезда лучшие сыны пролетарско-крестьянской семьи. Но подлая кулацкая душонка не могла смотреть на то, как свято исполняют свой долг честные коммунары 25-тысячники. Тов. Прозоров Иван и Пузнов Глеб пришли в храм «Димитрия на Крови» деревни Голодново Неинской волости в страстную пятницу и, согнав с амвона попа на проповеди, стали агитировать народ сдавать зерно на Красную Армию для борьбы с мировым империализмом. На что несознательные кулаки стали бить коммунаров прямо в храме, оттолкнули попа, а потом вытащили за околицу и привязали к крыльям кулацкой мельницы. Товарищи нашли погибших коммунаров только на третий день. Комиссия ГубЧК спросила жителей, кто причастен к расправе над коммунарами. Но кулаки молчали даже под угрозой расстрела…"
Так, тут не разобрать ничего. Дюша отковырнул от газетного листа кусок присохшей пыли и нашел конец статьи.

- … комиссар тов. Циммер, в целях борьбы с кулацким элементом приказал свести всех кулаков к реке и расстрелять. Вечная память героям, погибшим за святое дело мировой Революции!

- Слушай, дай мне.
- Да бери, тут их сколько хочешь. Смотри, вот еще «Монастырь под личиной коммуны». Начало тоже ничего не понятно. А вот здесь, слушай:

"…заняли второе место на Всероссийской выставке достижений советского хозяйства. Четыре года никто не знал, что члены женской коммуны, не принимавшие в свои ряды пролетариев и крестьян, были тайными монашками и прятали в риге попа Никона, который проводил обряды причащения и исповеди. Когда комиссар тов. Голопятов призвал женщин и девушек расстричься из монашек и выйти замуж за членов рабочее-крестьянского класса, все жительницы тайного монастыря ответили отказом. Решением суда Тройки поп Никон был расстрелян. А монашки Аглая, Серафима и Никандра, как наиболее злостные антисоветчицы и разлагательницы молодой крестьянской поросли, сосланы в Нарымский край."

Потом мы уже не удивлялись брошенным деревням. Скорее, удивились, что в одной из них кто-то жил – картофельное поле на околице было окучено, а через деревенскую улицу тянулась веревка с рваными простынями. Хозяев было не видно, но мы предположили, что здесь поселилась хиповская коммуна, сбежавшая из бетонных городских нор. Мы и сами дали зарок вернуться сюда, хотя бы на лето. Конечно, не вернулись.

Лучше всего было ночью, когда гречка с тушенкой или грибы с картошкой (с того самого поля) бормотали в котелке о сытости и уюте. Когда разведенный речной водой Рояль приятно обжигал глотку, сушеные мухоморы щелкали в папиросах, а где-то далеко в небе мерцающие огоньки самолетов скользили по Млечному пути. Холод и сырость подбирались из тайги, но жар от костра пек лица, а к спине мы подкладывали нагретые в костре булыжники. Мы с Дюшей лежали на земле, смотрели в небо, думали о сосланных монашках, повешенных комиссарах и мечтали о первом альбоме. Тогда казалось, что нам есть чем удивить мир.

До Яи мы так и не добрались. Это только на карте бывают прямые как стрела реки. На исходе второй недели мы вышли из поймы реки, чтобы найти кого-нибудь и спросить – далеко ли до обетованной земли. Из леса вышел бородач с посохом, лайкой и ножом размером со штык.

- Яя? Ну вы, ребята, даете. Верст двести отсюда по прямой. А по реке все четыреста. Но по прямой дороги нет.
- А от Неи тогда до сюда сколько?
Я удрученно уткнулся в карту. Мы полагали, что через пару дней сядем на поезд в Яе и еще через день будем дома.
- От Неи? Ну, километров тридцать…

Мы подарили бородачу остатки спирта, часа через четыре поймали трактор на чудом уцелевшей дороге и вернулись в Нею. А там купили билет и сели на поезд домой…

Организм пытался бунтовать против спокойной жизни на стройке. Привычка к ежедневным впрыскам адреналина укоренилась так глубоко, что я испытывал что-то вроде ломки. Но погасить ее было несложно. После окончания дневной смены я отправлялся в вагончик к Михалычу и пил с рабочими, почти всегда за их счет. За полночь доползал до своего ящика и сваливался на кровать прямо в одежде. Спать я теперь мог сколько угодно – в мою бытовку не проникал ни один луч света, и только грязная лампочка создавала и убивала день по моему желанию.

Впервые лет за пять мне снова стали сниться сны не про работу. Не про начальников и подчиненных, упущенные новости и сорванные прямые эфиры. Мне снилось, что я снова играю рок-н-ролл. Небольшие прокуренные залы, бьющий из-под сцены свет, девочки, танцующие в проходах. И, чего не бывало никогда, мне снилась мощная и чистая музыка. Наша музыка. Которую мы так и не смогли сыграть как хотели, ни во сне, ни наяву.

***************************

16.
На этот раз я проснулся от какого-то знакомого звука, похожего на щелканье фотозатвора. Открыв глаза, я увидел направленный мне в лицо ствол Кэннона. Фотограф отвел камеру от лица. Жеглов едва сдерживал довольный смех. Лицо прямо-таки светилось счастьем, как будто он поймал как минимум Усаму Бен Ладена. Косуху мент сменил на костюм.

- Доброе утро, - произнес Владимир и протянул мне руку помощи. Ухватившись за массивную ладонь, я сел на кушетке.
- Чем. Обязан.
- Ну ни хера себе, он еще спрашивает. Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Ты в курсе, что ты в федеральном розыске? Что тебя ищет милиция, прокуратура и ФСБ всего Центрального Федерального округа?

«За что? Гоша – дело моей совести, а не их уж точно… Или, может быть, я опять чего-то не догнал, и он – Великий Инквизитор, а я член Ордена Инфотеймента, не прошедший все ступени посвящения. И теперь буду сожжен в прямом эфире как отступник и еретик?»

- Ты что, не понял? Неделю назад к нам поступило заявление о том, что пропал журналист, да даже не журналист, а главный редактор телекомпании. Твою машину нашли на мосту через Волгу. Всю в крови! Твоей, между прочим. Водолазы все дно прочесали! Возбуждено уголовное дело о твоем убийстве! О ходе расследования мы докладываем лично замминистру внутренних дел! Вставай, давай, поехали.
- Никуда я с вами не поеду. Я никаких заявлений не писал. Вы убедились, что со мной все в порядке? До свидания.

Зачем он меня фотографировал? Вроде, для отчета, но... По привычке я представил, что сделал бы раньше, если бы мне в руки попали такие снимки. Заголовок в газете: «Бухое ТВ», это как минимум. В этом свете и мое увольнение можно было бы подать совсем по-другому. Главный редактор телекомпании ушел в запой и спустя неделю был найден в непотребном состоянии на стройке. Вот они какие, наши акулы пера! И они еще берут наглость рассуждать о том, что такое добро и зло?
Жеглов присел рядом со мной, покосился на гитару и вздохнул:

- Не хочешь ехать, давай здесь поговорим. Ты не против? – и достал пачку Кента. Я вытащил Балканскую звезду. Чего с нами, люмпенами-то разговаривать? Закурили.
- Я знаю, Антон, что у тебя проблемы. Так вот, мы хотим тебе помочь. Ты вернешься на работу и будешь работать, как раньше. Встречаться с теми же людьми, что раньше… – Я понимал, к чему он клонит. Тоже мне, моссад деревенский.
- И стучать на всех, да? Я, конечно, предатель, но не до такой же степени!
- Не прав ты, Антон. Мы Родину защищаем. И заметь, не за такие деньги, за которые некоторые ее продают.

Жеглов стряхнул пепел с кентины в жестяную банку. Я смахивал балканку прямо на пол. Может, он и прав. Но в нашей стране ни один нормальный человек сотрудничать с органами за идею не будет. Цифра 37 не позволит.

- Извините, если что, я ничего такого не хотел. Просто я завязал с телевидением. Мы ведь теперь коллеги – вы Родину сторожите, а я вот стройку.
- Ну, смотри, - он поднялся. – А я ведь тебя давно знаю. Ты в «Вопреки» играл.
- А ты в «Тотенкопф».
- А у нас, кстати, в отделе своя группа есть. Нам как раз басиста не хватает – забрали в Москву на повышение. В клубы, конечно, не пускают, а вот по колониям ездим. Зекам нравится.
- Нет уж, ты лучше кассетку подгони. Хотя здесь ее слушать не на чем.

Когда Жеглов ушел, я испытал легкое чувство разочарования. Ведь мне предлагали войти в орден Серых Плащей. Тот же Жеглов, я уверен, не раз рисковал жизнью во имя… во имя чего – не бабок же наверно? Я похмелился остатками вчерашнего боярышника и вновь упал на кушетку.

************************

17.
Следующий гость пришел ко мне ночью.
- Эй, окосевшее ТВ, хорош бухать, встречай друзей. Это я тебе как труп трупу говорю! – видимо, на почве боярышника и всех последних событий крыша у меня здорово подсъехала. В бытовке стоял Гоша.

- Слушай, что тебе надо? Ты же умер? Ну и отстань от живого человека. Я не хотел тебя убивать.
- Умер-умер, у меня и справочка есть – читай. – Гоша с видимым удовольствием протянул мне бумажку, и я взял ее за край, чтобы не дай Бог не коснуться призрака. Свидетельство о смерти было оформлено по всем правилам – фамилия, причина, дата, подпись начальника ЗАГС, печать. Раньше мне не приходилось встречаться с привидениями, но ни один из источников не упоминал, что тень должна предъявить бумагу из ЗАГСа. Что-то в этом было не так. У меня, привыкшего не доверять государству, закрались сомнения в подлинности смерти Гоши.

- Так ты что, живой что ли?
- А вот щас в табло дам, узнаешь, живой или нет. Пять минут у него уже стою, а он даже выпить не предложил. Сторож, е-мое, называется. Че пьем-то? Боярышник? Поминки, что ли, по себе справляешь? – и Гоша на самом деле саданул меня по плечу. Сомнений не было – Игорь Чертиков, свидетельство о смерти которого я только что читал, был живее всех живых, буянил и просил выпить.

- Но как ты...
- Да выплыл я, выплыл. К спасательной станции. Спасатели – я их давно знаю - меня подобрали-обогрели, налили. Прости-прости, про телевизор твой забыл я тогда совсем. Но ведь ничего страшного не произошло? Ну и я так думал. Решил я у них остаться. А они доложить-то забыли, что человечка спасли, в управление. А че, если б не водка, я может быть замерз где-нибудь по дороге. Точно, спасли, на то они и спасатели. А когда я узнал, что дурра похороны замутила, ну тут уж я не мог объявиться никак. Мы вечером на моей могиле такой сабантуй устроили! Как я плясал на собственных похоронах, ты б видел, Антоха!

- А свидетельство ты в ЗАГСе попросил?
- Ага, бля, тупым не притворяйся. Зашел домой и взял на тумбочке. Буду я его дурре оставлять. Она щас со справкой-то быстро бы наследство оформила да хахаля в дом пустила. Но я вообще подумал, и решил не возвращаться. Мертвому в нашей стране жить куда лучше, чем живому. Запор мой вчера подняли вечером. Гаишник меня тормозит – а я ему с правами справку о смерти. Штрафуйте, говорю, гражданин начальник! Он охренел просто.

- А жить-то на что? Работать надо как-то!
- А я на станции так и работаю. Иваныч оформлен на две ставки, а дежурю я за него. Буду теперь людей спасать.
- Лучший спасатель – мертвый спасатель! – к этому времени мы уже открывали вторую бутылку «Беленькой». – Слушай, а че ты про меня говорил, что я тоже труп?
- Ха, а ты газет-то что ли не читаешь?
- Нет.
- Так везде писали, что убили тебя где-то на набережной. Чуть ли, бля, не терроризм. Я охренел даже, три дня по тебе поминки справлял.

Вот ведь пишущая братия. Менты им наверняка говорили: «пропал». Но разве из этого сделаешь сенсацию? Сразу появились достоверные сведения, и вот тебе, готова жертва: для кого бандитского беспредела, для кого тоталитарного государства, для кого сексуальных нравов на нашем ТВ.

-Ну, так давай помянем друг друга. Скажем заупокойные речи. Как много мы потеряли с уходом… Не чокаясь!
- Про тебя ЕЩЕ в газетах-то писали. На-ко посмотри. – Гоша вытащил из-за пазухи заляпанный газетный лист. Видно было, что на нем раскладывали закуску. В середине полосы я мирно спал на диване в моем ящике. Стрелка от моего лица вела к более крупной фотографии: из края рта стекала слюна, и вообще было заметно, что пьян я в хламину.

Статья называлась «Окосевшее-с ТВ», и была напечатана в газете, входившей в один пул с главным нашим, пардон, уже не нашим конкурентом – телеканалом «Местный». Текст пространно излагал мое озарение во время последней встречи с Жегловым в этой самой каморке, что наводило на нехорошие мысли о техническом вооружении спецслужб.
Вот я и попал. Правда, не на первую, а на вторую полосу. Рядом со статьей на развороте начиналась телепрограмма. Сегодня газеты – всего лишь приложение к телику. А сам телик скоро станет приложением к мобильнику. Убойным приложением. Killer application. 3 G killer power.

Как я понял, из статьи Гоша и узнал, где меня искать. Благо спасательная станция была напротив - на другой стороне Волги.

- Ну ладно, Антоха, Гондоном больше тебя не буду называть, ты мужик. Молодец, что послал всех. Пора мне, я ж моторку здесь оставил, на берегу. Ребята будут беспокоиться. Ну, пока, покойник!

Мы попрощались.

На этот раз меня разбудил Михалыч.

- Эй, Музыкант, к тебе еще какой-то поклонник.

На этот раз я вышел сам и увидел на дороге метрах в пятидесяти черную Тойоту Лэндкрузер. Директор не признавал маленьких машин, просто в них не помещался. Что и говорить, большой человек. Водитель просигналил. А с какого, спрашивается, хрена? Я достал сигарету, медленно закурил и даже стал смотреть в другую сторону – на огромный рекламный щит за забором.

Там висел баннер с изображением яйца на кроваво-красном фоне. Ими завешен весь город. Да что там город, вся страна. Рано или поздно из этого яйца рано кто-то должен вылупиться. Я представил, что овал разлинован черточками, наподобие параллелей и меридианов, на боках смутно проступают очертания материков. Из района Северного полюса вниз бежит трещинка. Она становится все больше. Яйцо раскалывается на две части и оттуда вылезает существо, похожее на человека. Сгорбленное, с большими острыми ушами, лягушачьей лысой физиономией и выпученными глазами.

Я было подумал, что всю эту неделю директор не спал ночами, пил водку и рвал волосы на голове по невинно убиенному Антонио, но отбросил эту мысль как совершенно фантастическую. Хотя и ему, наверно, пришлось нелегко – Жеглов со товарищи нервишки попортили. Будет знать, как своих москалям продавать.

Директор вышел из машины и двинулся в мою сторону. С лица его еще не сошел след нецензурного ругательства. Мы оба понимали: играть на чужом поле всегда труднее.

- Короче, сразу к делу. Ты, наверно, не в курсе, от Геллапа я тебя отмазал. Все, что Капут говорил насчет скандала – ничего этого нет.
- Еще скажи, что смску «Ты уволен» не ты мне присылал.
- Ну, я. Но потом удалось с ним договориться по-хорошему. Я бабки заплатил! Ты понимаешь? – Я отстраненно подумал, что, по большому счету, Геллапу скандал был не нужен. Что подделали один раз – могли подделывать и раньше и всегда. Неужели у нас банально выпрашивали откат? – Ну и не все так плохо оказалось. Мы с ним вообще договорились. Будем ему отстегивать раз в квартал, а он потихоньку нам и долю, и рейтинг подтянет. Думаю, через год «Местный» заткнем. Видишь, какие все продажные в вашей стране.

- Ну и?
- Никто тебя не увольнял, и увольнять не собирается. Так что завтра жду тебя на работу.
- И это говорит человек, продавший меня за тридцать серебреников?
- Бля, а ты забыл, как ты меня, нет, всю телекомпанию подставил? А чем бы я зарплату людям платил, если бы нас от рейтингов отключили? И чем ты здесь собираешься детей своих кормить? – тренинги по работе с персоналом пошли директору на пользу. Он знал, как замордовать человека.

- А вот это уже совершенно не твое дело. У тебя ручка есть? Заявление, раз сами не уволили, могу написать прямо сейчас.
- Ну конечно, лучше гордо сдохнуть от бухла на стройке. Давай, давай.
Директор развернулся и быстро зашагал назад к машине. Я и не думал отвечать.

Следующей пришла Люба.
Она сидела напротив меня на единственной табуретке, и у нее на лице было написано: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

Но я-то еще не потерял привычку читать взгляды между строк. И прочитал там любопытство. Ну да, я ж теперь бородатая женщина.

- Ну как ты? Возвращаться-то не собираешься?
- Я уже вернулся. Из ящика. В реальный мир.
Мои фотографии, наверно, висят на каждом столбе. Этой славы ты хотел? Нет уж, пошли вы все…

- А как же жена, дети?
- Не трогай того, чего не понимаешь, - зло сказал я. – Извини.
Это было слабым местом моего бегства и уже второй человек тыкал меня в него мордой. Что я умею? Играть словами. Играть людьми. Играть собой. Играть в ящик.
- Нет, Люба, я не вернусь. Я, знаешь, всегда мечтал быть водителем трамвая.
- Ну, смотри, хозяин барин.
Научиться бы еще жить.
Люба уже стояла в дверях. Мне пришла в голову одна мысль.
- Скажи, Алису нашли?
- Да.
- И кто это был?
- Я.
- Зачем?
- Я… хотела сказать правду. Извини.
- Да ладно.
- И еще. На дне города. В масках были мы все.

А потом пришла жена. Она молча села на ту же табуретку и смотрела в угол моего ящика. Я смотрел в другой угол. Так прошло минут пятнадцать. Если бы уже появились мухи, их жужжание в тишине бытовки было бы похоже на взлет ТУ-134. Но мы сидели в абсолютной тишине. А потом по столу стукнула слеза. Я специально посмотрел – ее была первой.

Никогда еще не было так жалко себя. Моя упала на фото в газете, размыв окосевшее лицо. Следующая – заляпала буквы «Т» и «В» в названии статьи. Принять ванну, выспаться на простынях, сделать уборку, повесить, наконец, вешалку для белья в ванную. Я подумал, что даже не помню, как выглядит мой сын.

- Пошли?
- Пошли.
У входа в каморку стоял Михалыч. Но он не стал ничего говорить. Мы вышли из-за ворот Успенского собора, пока еще существующего только в виде картинки на заборе. Я предавал очередную родину.

- Да, и директору позвони. Он просил.
- Хорошо. Кстати, а ты не знаешь, кто там у нас победил?

********************************************************

Приложение. Глоссарий работника СТВ:

Гоблин – телезритель. В широком смысле – не телевизионщик. В это понятие не попадают ньюсмейкеры: представители власти, бизнеса, силовых структур и т.п. (см. пидоры)
Упырь (директорск.) – журналист. В широком смысле – подчиненный либо партнер по бизнесу. Фразеологизм: «Упыри, бля» - выражение недовольства уровнем интеллектуального развития подчиненного.
Жопа (реже – задница) – состояние души работника телевидения. Реже – телекомпания, место работы журналиста.
Пидоры (реже – уроды) – представители власти, бизнеса, силовых структур и т.п. От гоблинов отличаются тем, что могут навредить работнику телевидения: подать в суд, нажаловаться начальству, угрожать.
Пиплметр – прибор для измерения телевизионных пристрастий гоблинов.
Рейтинг (гоблинск.) – степень популярности канала, придуманная его руководством. Рейтинг выдумывает директор телеканала для понтов.
Доля (религиозн.) - Степень популярности телеканала либо передачи в представлении директора телеканала. Сведения о доле директор получает с небес после камлания на бабле
Бабло (религиозн.) – трансцендентная цель существования телеканала.
Выборы (религиозн.) – время перетекания бабла от пидоров (уродов) на телекомпанию.
Жареный факт (гоблинск.-пидорск.) – новость. В лексиконе работника телевидения оборот отсутствует.
Мочить – говорить правду в теленовостях. «Мочить + Родительный падеж» (например: мочить губера – говорить правду о действиях губернатора).
Замочить – рассказать всю правду, не утаивая никаких фактов.
Лизать - говорить в новостях неправду о пидорах (уродах) за деньги или по принуждению. «Лизать + Творительный падеж» (Например: лизать мэру – говорить неправду о работе мэра)
Утренник (в детском саду) – официальное мероприятие, репортаж о котором делается в силу договора об информационном обслуживании либо политической ориентации учредителя. «Через пару лет одни утренники снимать будем» - фразеологизм.
Бля - 1) усилительная частица. Не несет четкой семантической нагрузки.
2) Междометие, служащее для придания речи угрожающего характера (применяется в разговорах с подчиненными и криминальными элементами нижнего звена)
Говно – телевизионный продукт (новости, передачи и т.п.) собственного производства
Это вам не выставки снимать (редакторск.) – фразеологизм, варажающий восхищение перед хорошо сделанной работой (см. «замочить).