Арлекин : Тмин

Ты ничего не знала, дорогая. Бедняжка, это не твоя вина. Ты просто была дурочкой, каких свет не видел, ну а больше тебя и упрекнуть не в чем. Милая, я ведь не сержусь на тебя. Сейчас, когда я пишу это письмо, у меня трясутся руки. Я стараюсь писать разборчиво, но эта дрожь – её не унять. Я пробовал выйти из дома и побродить по улицам – не помогло. Я держал руки под струёй ледяной воды – но только смыл с них пот. Они стали холодными, но остались липкими. Меня всего трясёт, дорогая, но это не из-за тебя. Ты же не могла знать. У тебя были какие-то догадки, ты смутно осознавала, что я не в себе, но ты ничего не знала.
Да, наша извращённость соединила тебя и меня. Нас сразу потянуло друг к другу. Тебе было наплевать на причины, анализ никогда тебя не увлекал. Твоя чувственность целиком брала на себя функции левого полушария, дорогая. Ты доверяла своей интуиции, но не прислушивалась к органам чувств. Я не могу тебя винить, я не могу винить тебя за твою природу.
Хочешь, я тебе всё расскажу? Хочешь, я за тебя проведу весь анализ? Тебя привлёк мой патос, тебе всегда нравились такие люди, а более глубоких психических травм ты ещё не встречала. Секс с шизиками – дикий, жестокий и циничный – тебе от этого крышу сносило.
Чёрт, меня всего колотит, хотя уже почти час, как всё кончено. Дорогая, могла ли ты представить, что я настолько глубоко ёбнутый?
По твоей милости я чуть не утонул тогда.
Ты трахалась с безнадежно сумасшедшим бандитом, но мне об этом не сказала. А я ведь даже не запал на тебя сразу – просто обратил на тебя внимание, и ты мне понравилась, исключительно внешне. Ты заметила это и позволила себе лёгкий невинный флирт. Весь вечер кокетничала, используя немалый запас своих приёмчиков, в ход пошло всё, что ты умела. Не потому, что ты так уж хотела влюбить меня в себя, просто ты по-другому не умела.
Через неделю твой любовник всё понял. Он вычислил меня довольно быстро, и помнишь, что было потом? Я могу восстановить самые незначительные детали. Его воспалённая фантазия позволяла ему довольно нетривиально мыслить. Дорогая, твой благоверный маньяк доставил мне незабываемый опыт. Знаешь, когда тебя топят в ведре бензина, все детали этого крещения воспринимаются необычайно ярко. Мои колени, стёртые о бетонный пол гаража, ссадины на лице горят огнём, бензин смешивается с кровью, проникает в трещины на разбитых губах, потом в нос и глотку. Тот маслянистый вкус нефти я не мог потом ничем перебить в течение месяца.
Спасибо тебе, милая, ты смогла его успокоить. Он послушал тебя и разжал свои мохнатые пальцы с грязными ногтями. Правда, только после того, как вырвал клок волос с моего затылка. Я валялся у вас в ногах и кашлял, пока вы выясняли отношения. Ты кричала, дорогая, а он оправдывался. Этот бабуин оказался прекрасным ритором: каждый раз, нуждаясь в эффектном акценте, он пинал меня под рёбра, и я блевал бензином, придавая значимости его словам. Потом он ушёл, и ты стала вылизывать мои раны, конечно, фигурально выражаясь.
Почему я об этом вспоминаю, дорогая? Да ведь именно тогда тебя и перемкнуло. Ты втрескалась в меня по уши, извращенка, настолько тебя очаровало это жалкое зрелище. Ты всегда текла при виде любого ничтожества, а я был настоящим эталоном.
Несколько месяцев спустя последние сомнения отпали – у нас всё было серьёзно. Ты холила и лелеяла каждого таракана под моей черепной коробкой и фонтанировала детской радостью при любом моём неадекватном поступке. Дошло до того, что я стал намеренно эксцентричен, лишь бы доставить тебе удовольствие. Ты знала об этом, дорогая? Ты знала, что в половине случаев это был дешёвый эпатаж? Нет, ты не знала. Дурочка. Любовь моя.
Тебя не интересовало, что заставляет меня быть рядом... Представь себе, это письмо помогает – мне уже значительно лучше, я почти успокоился. Да, тебя не интересовало... Тот случай в гараже, не у тебя одной что-то щёлкнуло тогда. Во мне тоже что-то произошло. Тогда я не понимал, но теперь понял. Что-то изменилось у меня внутри, а именно – появилось что-то новое. Я наглотался бензиновых семян, и они проросли нефтью, которая вскоре заполнила все полости моего тела – те, что предназначались для желчи. С тех пор я стал совершенно бесстрастен, а внутри постоянно бурлило и клокотало чёрное, густое и вязкое. Нефть. Дорогая, знаешь, это была ненависть. Я целиком состоял из неё. Нет, я не был буйным, или грубым, или подлым. Я был, душкой, правда? Сама любезность. Я ведь любил тебя, дорогая. Но моей сущностью была абсолютная ненависть, которая нуждалась в объекте. А кто был ближе всех и всегда рядом? Я ненавидел тебя каждой клеткой своего организма, и это сближало нас гораздо сильнее, чем какая-то там любовь. А ты ничего не знала.
Дорогая, всего лишь одой малюсенькой глупости с твоей стороны оказалось достаточно. Я был разбухшим пузырём злобы, и ты проткнула меня крохотным семечком тмина. Я и сам не ожидал от себя такого. Кто же мог знать? Уж точно не ты, любовь моя. Прости, но ты сама виновата, хоть я и не могу тебя ни в чём винить. Если на ком и лежит ответственность за всё, так это на твоём бывшем, этом отмороженном бандосе, который всем своим видом доказывал, что теория эволюции – не более чем теория. Если бы он тогда не напоил меня бензином, во мне не взросла бы эта кошмарная чернота, которую я выплеснул на тебя час назад.
Мой аналитический ум всегда работал за нас двоих, так уж повелось. Иногда я за ним совсем не успеваю. Вот, как сегодня.
Но это ты, ты, дорогая. Это ты пришла с пакетом продуктов и вызволила таракана дедукции. Я потерял контроль над ним и уже не мог управлять ситуацией, собой, своими руками. Всё произошло само по себе.
Я увидел хлеб. Чёрный хлеб. Чёрный хлеб с тмином. Ты выложила его на стол и снова запустила руку в пакет.
Ты знала, что углеводород – один из основных компонентов нефти?
Ты знала, что терпены, природные углеводороды – одни из основных компонентов эфирных масел?
Ты хотя бы отдавала себе отчёт, сколько в тмине эфирного масла, дорогая?
Нет, вряд ли. А я вот знал. Но я не сержусь на тебя. И ты тоже не сердись, ладно? У меня ведь такая помойка в голове. Прости, кто мог знать, что во мне накопилось столько этой чёрной мерзости.
Снова начался колотун, мне больно смотреть на то, во что я тебя превратил. Но ничего, уже недолго осталось. Окно распахнуто. Сейчас вот только допишу это письмо тебе.

Постой, любовь моя, но чем же ты его прочтёшь?