Леся : Один

Калитка предательски скрипнула. Деревянный дом, укрытый ветками яблонь, сильно состарился, покосился. Его резные окна радостно смотрели. Столько тепла в них, столько души, пластиковые квадраты не чета им. Огромный двор зарос травой. У забора, уже без надобности, аккуратно сложены посеревшие поленья. На крыльце сидит седой старик. Его босые ноги опущены в траву, а правая рука опирается на длинную палку, заменявшую трость.
- Деда…привет!
Старик повернул голову, недоверчиво прищурил глаза, а потом заулыбался, раскинул руки.
- А-а-а, здорово, здорово. Эт как эт ты надумала?
- Да вот так.
- Ну-ну, молодец – приговаривал прадед обнимая. – Садись рядышком.
- Как ты? Как здоровье твое?
- Да како уж тут здоровье. Нынче ноги опять разболелись. Никакого спокою от них нет. Оторви да выбрось. Вот и все мое здоровье.
- А ты чего босиком-то?
- Да Галина приезжала, говорит – полезно. Хожу теперь босой по двору.
- Ясно.
- Ну а ты как? С мужем-то? Расписываться собираетесь?
- Ой не знаю дед, не знаю.
- Не знаю…А чего тут знать-то! Чего знать! Я с Машей со своей недельки две повстречался и тут же свадебку сыграли. А так начнешь копаться в чужой душе, глядишь, и разбежитесь в разные стороны.
Дед недовольно достал из кармана рубахи аккуратно оторванный от газеты прямоугольник. Из брюк извлек пакет с махоркой.
- Ты чего, все куришь?
- Да-а-а.
- Бросать уж пора в девяносто-то лет…А чего махорку?
- Да не люблю я магазинные: слабенькие они больно. А, может, по рюмашке? За встречу?
- Ну давай по рюмашке.
Дед обрадовался, спрятал скрученную папироску и живо отправился в дом.
- Проходи. Да ты не разувайся, не разувайся: полы-то грязные.
- Да ладно тебе. Чего мне, долго что ли.
Ходить по половицам было неприятно: к босым ногам лип сор.
- Деда, к тебе кто-нибудь приходит?
- Да редко уже. Раньше внучата перед первым сентября за цветами прибегали. А теперь выросли все. Даже ребятня за ранетками в палисадник не лазит. Вон их сколько пропадает, жалость-то какая. Мож соберешь?
- Соберу дед, соберу…
На столе уже красовались две запотевшие рюмки с ягодной настойкой и скленная тарелка малосольных, покрытых капельками рассола огурцов.
- Ну, за встречу.
Дед опрокинул рюмку и захрустел огурцом. Я чуть не задохнулась.
- Эх ты, девка.
Помолчали. Прадед прищурился и внимательно посмотрел на меня.
- Вот ты мне скажи, отчего такие времена настали? Раньше жили, замков в дверях не держали и хорошо жили.
- Не знаю дед, не знаю…
- Эх-х…сгубили народ...
- Как гармонь-то твоя? Жива еще?
- Жива – дед тепло улыбнулся.- Играю иногда, вон Васька – кот слушает. Эх, чего же это я.
Прадед засуетился, вмиг в его руках оказалась гармошка.
- А ну-ка, давай-ка наших, неприличных.
- Ой – покраснела.
- Да ладно тебе, развесели старика.
В избе раздался частушечный мотив. Он носился от стены к стене. Дед светился счастьем, он резво перебирал кнопки старенького инструмента и готов был в любой момент ринуться в пляс.
- Е-х-х.
Вот уже пришла весна,
Черемухой пахнет.
Скоро миленький приедет,
Через жопу трахнет.
Ух ты, ах ты, все мы космонавты.
Дед залился смехом, но тему поддержал.
Вот уже пришла зима,
Сорок градусов мороз.
Манда инеем покрылась,
Хуй стоит как Дед Мороз.
Ух ты, ах ты, все мы космонавты.
Подари мне милый мину,
Я в манду ее задвину.
Если враг туда ворвется,
Он на мине подарвется.
Ух ты, ах ты…
Дальше петь не могли: громко смеялись. Плечи деда вздрагивали, кулаком он вытирал набежавшие слезы.
Успокоились. Посидели еще немножко, помолчали.
- Мне идти нужно.
- Уже? А мож побудешь еще немножко? Нет? Ну ладно, ступай, ступай. Спасибо, что заглянула. Заходи, когда будешь в наших краях. Ну пока…пока.
Я ушла, а из окна с резными ставнями еще долго мне вслед смотрел седой старик.