Myxomatosis : Женское

- Что же у тебя такое, деточка? Болит? Сильно? Это ты всю жизнь маяться будешь теперь. Сейчас, считай, и не мучаешься даже. А еще и куришь. Ты смотри, деточка, ребеночек-то уродом родиться. Без глаз там, али без ножек. А то и просто идиотиком на всю жизнь останется.

Ласковый голос. Вливается в маленькие ушки патокой и начинает горчить. Разъедать. Жечь.

Дура, ну какая же ты дура. Старая, некрасивая, завидующая чужой молодости и свежести. Плюющаяся ядовитыми словами. Разливающаяся безобразной жалостливой желчью. Обезображенная шрамами мнимого сострадания и прячущая их под маской доброты.

Хотя нет, ты не дура, ты знаешь, что говоришь. Сука. Без уважения к возрасту – сука! Ты посмотри на девчонку: зачем ты влезла в чужой детский мирок со своим притворным сочувствием?

И ты смотришь, не потому что услышала мой внутренний призыв, а потому что ты упиваешься ее комкающими простынку руками с обгрызенными ногтями, ее вмиг покрасневшими глазами, ее робостью. Впитываешь ее эмоции и… расцветаешь.

И нет смысла что-то объяснять тебе. «Я же о ней забочусь, у меня опыт» - и широко распахнутые глаза. Я бы могла поверить в недоумение, но тебя выдадут менторские нотки.

Это гадкое желание уколоть, сделать больно, совершить уродливый и гнусный поступок и найти ему оправдание. Почему? Откуда?

Я меняю коленно-локтевую позу, прописанную врачом, на более удобную, и подмигиваю всхлипывающей пятнадцатилетней девочке. Ее привезли сюда с обострением хронического пиелонефрита. Она даже не беременна.

Зову ее, всхлипывающую, в коридор.

- Не слушай этих старых мегер. Болезнь у тебя не страшная, главное выполнять предписания врача. Да и сигареты… Я курила в молодости. И у меня замечательный малыш. Правда я бросила за несколько лет до его рождения… - отсекаю последующую поучительную часть фразы.
Смотрит. Трет глаза рукавом халата. Грустно улыбается:
- А я и не курила никогда, просто сейчас все плохо. И болит все. И дома мамка ругается. А мне даже не нравится курить. Не буду больше.

Хорошая девочка. Сама приняла простое решение.

Мы еще говорим какое-то время о ее семье, младшей сестре, которая таскает косметику, старшем брате, обещавшем оторвать уши любому, кто ее обидит. Мы говорим-говорим, а потом она оживленная возвращается в палату.
А я иду по больничному коридору с темными стенами. Туда, где тусклая лампочка и не прикрывающаяся плотно дверь. Где третья от окна половица особенно мерзко скрипит. В обшарпанную комнатку с единственным унитазом на все отделение и пахнущими хлоркой тазиками. Но это неважно. Я иду плакать.

У меня. Никогда. Не будет. Детей.