Мышкинъ : ОДИН.

Я же другой, не такой как все, исключительный человек. Или нет, я просто боюсь быть такими как все.
Только сейчас ко мне пришло слово «один». Я нашел себе собеседника, который мне всегда интересен, который не спорит по пустякам, который вскрывает консервным ножом мир других, находя в жестяной баночке чужую жизнь. Нет, я не хочу есть эту гадость, не хочу воспринимать тухлую вонь просроченной жизни, я хочу препарировать эти кусочки быта и наблюдать, как портится или стареет мой мир. Происходящее со мной застыло в ожидании большого чуда, которому… А интересно, что будет если все случится как я хочу. Я стану есть васаби горстями, как герой французского актера, при этом не смахивая скупую слезу и не задумываясь что это на самом деле вкусно или дешевый понт. Неважно что будет если, гораздо существенней быть всеми. Я стал подражать другим людям, выхватывая их стеб и снабжая себя их темами жизни.
В промежуток между окончанием института и будущей жизнью, на конец то начинаешь втягивать тухлость жизни. Сидя у друга на балконе в съемной однокомнатной квартире советской постройки, отжигаешь прелесть конопляных изделий, рассеиваешь черный озон вечернего воздуха, внося в него серые струйки пострабочего расслабления. В единственной комнате спит двухмесячный ангел, в единственной кухне греется борщ, такой домашний и пряный, пахнущий уютом и бытом. В совмещенным санузле приводит в порядок себя жена друга, вернее женщина, которая выглядит как и положено матери после родов. Мне неловко от ее присутствия, от нее веет очередью в гастрономе и толкучкой на рынках, если у меня будет жена, она обязательно должна быть другой, не знаю какой, но другой. Если бы знал, то был бы уже женат.
Друг начинает истерично смеяться над… Господи, почему ему смешно, что его уже взяло, но я выкурил столько же, почему меня не прет? Как он может смеяться, он же должен плакать от такой жизни, выть волком и блевать в совмещенном санузле. Мне становится глупо, тупизна непонимания вводит в ступор, усилием воли я начинаю подхихикивать, вспоминая диалоги, сломанные накуренным сознанием.
Но он не готовит и не стирает, у него всегда есть женское тело, у него есть понимание сути происходящего с ним, он вовлечен в игру (ребенок, жена и я – «веселая» семья). У него есть цель купить свое жилье. Зачем же он тогда учился в лицее, закончил институт, зачем игнорировать штампы, вполне помогающие тебе общаться и работать.
Все эти вопросы, пропитанные через его существование, начинаю задавать себе.
- Братиш, тормозни у маркета.
Унося себя в такси, отрезвляя себя легкой хлебной водой, расстаюсь с общением и проваливаюсь в плохо нарисованный комикс «брутального один».
Открывая дверь уже своей съемной квартиры, пытаясь неловким алкогольными телодвижениями снять заевший на ноге ботинок, задеваю дверь в ванную, которая просевшими петлями издает жуткий звук, режущий привычный гул холодильника. Инстинктивно оборачиваюсь и испуганно ругаюсь шепотом видя зияющие черное отражение себя в зеркале. Мне становится тошно и мерзко от понимания ненужности себя быть одним. Я хочу уснуть, пытаясь возбудить мечту, но не получается. Синеватый мрак телевизионной трубки еще больше вгоняет в штопор. Окончательно портишь сон открытым окном и сигаретой. И как назло девственное небо отблескивает лучами звезд, летящими до тебя уже ни один световой год, депрессия заходится в истерике от понимания, что никогда тебе не узнать смысл жизни, ты видишь только отблески. Все придумано до тебя, ты только смотри, живи и завидуй тем, кто все это придумал. Пустая пачка сигарет издает звук шелестящей слюды и умирает в мусорном ведре. Сознание, обескураженное сутью происходящего, скрипнуло пружиной матраца и умерло на подушке.