Александр Гутин : Лунатик (репост)

Вот вы меня назвали Анатолием Борисовичем, не надо, зовите меня просто Толик. Понимаю, что в мои сорок два быть Толиком смешно и глупо. Само имя Толик подразумевает, что его обладатель либо алкоголик, либо местный дурачок.
Что ж...вот только я не пью, а дурачок...очень даже может быть.
Тем более, что родителя своего я никогда не знал. Предполагаю, что и мать моя тоже не совсем была уверена в том, от кого меня зачали. Отчество мне дали в честь ее первого мужа и отца моего старшего брата.
Меня звали официально, по имени отчеству, ровно один год, когда я после педагогического института работал учителем географии. Потом я уволился и больше никогда не трудился по специальности. Причина простая. Детей я боюсь. Не люблю. Да и вообще с людьми схожусь плохо, а тем более с детьми+
Сейчас я работаю...Простите, работал в типографии. Фальцовщиком. Знаете, что это за должность? Я сгибаю листы, всякие листы, например, буклеты или каталоги. Конечно, кому-то может показаться, что это очень скучно и примитивно, пусть+Мне нравится моя работа. Вы когда-нибудь были в типографии? Знаете, как пахнет свежеотпечатанный лист бумаги? Восхитительно, я скажу вам. И потом, это успокаивает. Я сгибаю листы и думаю. Сгибаю сотни листов, даже тысячи. Сгибаю и думаю. И опять сгибаю. Вы думаете сгибать листы это легко? Не все так просто. Сгибать надо очень аккуратно. Если лист перегнуть, то буклет потом может плохо раскрываться, а если, наоборот, перегнуть, то это тоже никуда не годится. Буклет будет постоянно раскрываться. А это брак.
Сгибать листы, если разобраться, очень увлекательно, просто не каждый сможет это понять. Ну, наверное, каждому и не надо этого понимать.
Раньше я переживал от того, что мой статус в карьерной лестнице не настолько высок, как ваш, например, но потом перестал.
Я смирился с тем, что претендовать на ответственную должность не могу, хотя бы в силу того, что у меня есть проблемы психического свойства. Да, да, я именно из тех психов, которые осознают свою неполноценность. Я страдаю сомнамбулизмом. Кроме того у меня явные коммуникативные трудности.
Сомнамбулизм что такое? Это лунатизм, правильно. В основном, вы совершенно правы, встречаются у детей, а потом, с возрастом проходит. А у меня, вот, не прошел. Более того, я превратился в самого настоящего лунатика, разгуливающего по крышам и карнизам, хоть многие и считают, что такого не бывает. Бывает, хоть и редко. В Москве нас, например, всего трое. Представляете, в огромном городе, со всеми приезжими и коренными жителями, всего три человека. Так что в каком-то роде я уникум, как бы смешно это не звучало.
Трудно объяснить это состояние. Очень трудно. Я, конечно же, сплю. Но не совсем. Я помню, что было со мной ночью. Не досконально, а в общих чертах. Вы думаете ночное небо черное? Конечно, черное. Но в моем ночном состоянии оно имеет светло -салатовый цвет. А Луна малиновая. А звезды на небе розовые. Странно, конечно же, странно, видимо мне этого не объяснить.
С женой я познакомился так. Мой наблюдающий врач, Вениамин Павлович Сычевский, посоветовал мне записаться в группу поддержки. Знаете, есть такие?
Очень часто их показывают в американском кинематографе. Когда люди с разного рода проблемами собираются вместе и начинают разговаривать о своих неудачах, выслушивать то, что о них думают другие, пытаясь совместными усилиями найти выход. Все это проходит под опекой опытного психолога. Все улыбаются и позитивно друг к другу относятся.
Оказывается, такие группы есть и в Москве. Я несколько дней думал о том, надо ли мне это. Я знаю, что трудно схожусь с людьми, на работе практически ни с кем не общаюсь, только по делу, сотрудники считают меня полным придурком и нелюдимом. Собственно говоря, они правы. А мне все равно, что они думают. Я-то фальцовщик в силу проблем физических, а они в силу моральных. Согласитесь, что есть разница между нами?
После разговора с врачом, я посчитал, что в жизни иногда хорошо бы что-нибудь поменять.
Может быть, мне удастся познакомиться с кем-нибудь. Тогда у меня будет партнер по рыбалке. Да, я не говорил вам. Раз в месяц я езжу удить рыбу на Истру. Меня это успокаивает. Я редко выуживаю рыбу, но для меня это не главное. Ловить рыбу также увлекательно, как сгибать листы. Можно о многом думать, забрасывая удочку подальше и наблюдая за тем, как расходятся по водной глади круги от поплавка. Они всегда идут ровно, повторяя друг друга до мелочей. Мне это напоминает правильно сделанные сгибы на бумаге. Только в отличие от сгибов, эти круги нерукотворны. Это удивительно, не находите?
Раньше я ездил удить с Саввой. Это мой сосед. Бывший сосед. Мы ездили вдвоем, практически не разговаривали. Становились рядом, и удили рыбу. Примерно через час, Савва говорил мне:
-Что-то не клюет.
-Да, не клюет- отвечал я.
А когда рыба клевала, то Савва говорил:
-Сегодня хорошо клюет.
-Да, ты прав. Клюет хорошо - отвечал я Савве.
И мы удили с ним дальше. Я любил Савву. Он был хорошим товарищем. Однажды он подарил мне кофеварку. Не новую, конечно, но это хороший подарок, кофеварка. Я иногда ею пользовался.
А потом Савва умер. Что-то с сердцем, инсульт или инфаркт, я в этом плохо разбираюсь.
Так вот, поразмыслив, я решил сходить в группу поддержки.
Собрание проходило где-то в районе Китай-Города. Приехав по адресу, зайдя на третий этаж, я постучался в дверь и вошел в большую комнату, где на пластиковых стульях, расставленных по кругу, сидели люди. Десять человек. Я был одиннадцатый.
Люди собрались самые разные. Были абсолютно респектабельные, чьи проблемы, на мой взгляд, не стоили и выеденного яйца. Хотя мне ли об этом судить? Человек, испытывающий трудности в коммуникации и страдающий сомнамбулизмом, не может судить о чужих проблемах.
Все много говорили о себе, выслушивали пожелания, советы, много шутили и улыбались. Очень много улыбались. Я тоже улыбался. Но ничего не говорил. И слушал тоже плохо.
Куратор группы, молодая девушка в бордовом костюме, попросила разбиться на пары для проведения какого-то психологического теста. Поскольку я был одиннадцатым, пары мне не досталось. Поэтому в тесте не участвовал.
Но на следующий раз, нас оказалось десять. Один человек, по-моему, армянин, проблемой которого была тяга к капрофагии, не пришел. Он, кстати, больше вообще никогда не пришел. А его пара, женщина с выкрашенными в блондинку волосами и уставшими глазами, перешла ко мне. Так я познакомился со своей женой.
Она села напротив меня и пристально посмотрела. Я очень не люблю, когда на меня так пристально смотрят. Я начинаю чувствовать дискомфорт и хочу уйти куда-нибудь.
-Меня зовут Орнелла - представилась она.
-Толик - представился я в ответ.
-Орнеллой меня назвали в честь итальянской актрисы.
-Хорошо. Пусть так.
-Вам нравится мое имя?
-Не знаю. Да, нравится.
-Но я не итальянка.
-Хорошо. Я тоже не итальянец.
-Да?
-Да.
-А с какой проблемой вы пришли сюда?
- У меня проблемы психического характера. У меня плохие коммуникативные навыки и я страдаю сомнамбулизмом.
-Я тоже.
-Что тоже?
-Я тоже страдаю сомнамбулизмом. В крайней его форме. Таких как я только трое в Москве.
Это стало интересным. Оказалось, что двое из уникальных лунатиков в данный момент присутствуют в этой комнате. И я признался в этом Орнелле.
Орнелла восприняла новость без удивления. Я потом понял, что она мне просто не поверила. Нет, она поверила, что я сомнамбула, она не поверила тому, что я один из тех самых трех, уникальных.
Тем ни менее, у нас возникло какое-то уловимое на подсознательном уровне взаимопонимание. Мы беседовали с ней о разных незначительных вещах. Впервые за долгое время у меня появился собеседник, это было несомненным достижением. Идя вечером домой, я думал о том, что правильно поступил, придя в группу психологической поддержки.
Конечно же, у меня были сомнения в том, что с Орнеллой можно будет ездить на Истру рыбачить, но на следующем занятии, ровно через неделю, я ее об этом спросил. Вы удивитесь, но она сразу же согласилась. Я скажу более, оказалось, что Орнелла тоже любит удить рыбу, хоть и ездит для этого не на Истру, а на Пахру.
В ближайшие же выходные мы поехали с ней на рыбалку. Мне очень понравилось наблюдать, как Орнелла насаживает на крючок червяка. Она брала его из банки ногтями, плевала на него и прокалывала червяка, насаживая глубоко, практически на всю поверхность крючка. Я насаживаю червей по-другому. Мне вообще нравится насаживать червей. Это очень успокаивает. Мне это напоминает сгибание листов. Раз - лист согнут. Два - червяк на крючке. По-моему, это очень увлекательно.
А через два месяца мы с Орнеллой поженились. Все произошло как-то само собой. После очередной поездки на рыбалку, она зашла ко мне, да так и осталась.
Я не знаю, я до сих пор не знаю, зачем я женился на ней. Не смотря на то, что я имею коммуникативные проблемы и страдаю сомнамбулизмом, я знаю, что причин для свадьбы может быть три. Первая, это любовь. Вторая, это необходимость, например, непредвиденная беременность. Третья, это выгода.
В моем случае ни одного из этих составляющих не было. Я ее не любил. Хотя, если задуматься, то я вообще никогда никого не любил. Впрочем, как и меня. Я не хочу вызвать ни у кого жалость, заявляя это. Мне даже комфортно от того, что чувство любви не коснулось меня. Ведь оно может привести к страданиям, к зависимости от человека. Я имею психологические проблемы, в моем случае все перечисленное, может принести только негатив и разочарования. Я так считаю.
Со временем, через год, после того, как Орнелла переехала ко мне из Новогиреево, я еще больше укрепился во мнении, что не люблю ее. Порою я ее даже ненавидел.
Придя домой после работы, я садился в кресло и видел ее белесый затылок. Она сидела за столом и перебирала гречневую крупу. Ей нравилось перебирать гречневую крупу.
-Зачем ты десять раз перебираешь одну и ту же крупу?- спрашивал я Орнеллу.
-Просто так. Мне нравится перебирать ее - отвечала мне она.
А я сидел в кресле, слушал, как она шуршит пальцами по разложенной на старой газете крупе, и ненависть наполняла меня. Мне хотелось подойти к ней сзади и согнуть ей шею. Согнуть так, как сгибают листы буклета или каталога. Аккуратно, чтобы ее белесый затылок прижался к ровному шву ее согнутой шеи.
Но я, конечно же, этого не делал. Я хоть и имею коммуникативные трудности и страдаю сомнамбулизмом, но я же не убийца. Я понимаю, что делаю и не опасен для общества, можете мне поверить. Я никогда бы не сложил ее шею так, как складываю лист бумаги.
Это невозможно. Шея просто физически не может так складываться. Это глупость предполагать, что шея и бумага одно и тоже.
Я не знал тогда, правда ли Орнелла была лунатиком. Предполагал, что была, но я никогда в своих ночных прогулках, давайте, чтобы вам было понятнее, называть это так, ее не встречал.
Ночью, когда ее не было рядом со мной, мне было спокойнее, и я не злился на нее. Я вообще не вспоминал об Орнелле.
Все шло своим чередом. Я работал, приходил домой. Видел Орнеллу. Ел гречневую кашу. Ложился спать, бродил ночью в своем салатовом мире. Утром все опять повторялось.
Мое отношение к Орнелле я бы сравнил с моим отношением к старшему брату в детстве. Он был старшим, естественно сильнее и выше меня. Он и потом всегда был крупнее, взяв генетику своего папаши, замерзшего в один из февралей по пьяной лавочке. Я же больше похож на маму, земля ей пухом. Видите, какой я узкокостный и невысокий?..
Так вот, когда мы были маленькими, мой брат нещадно колотил меня по поводу и без него. Прибежав к маме, размазывая по лицу слезы вперемешку с кровью из носа, я жаловался на брата, кричал, что ненавижу его. Но мама вытирала мне лицо носовым платком, гладила по голове и просила не говорить таких слов никогда.
-Это же твой брат, Толик. Как ты можешь его ненавидеть? Ты должен его любить.
И я старался его любить. Ведь я же был должен это делать. Я сжимал кулаки, до красноты в костяшках пальцев, зажмуривал глаза и старался полюбить своего старшего брата. Но у меня не получалось.
То же самое происходило у меня и с Орнеллой. Я был должен ее любить, как свою жену. И я старался. Но у меня опять ничего не выходило.
Единственным изменением было лишь мое нежелание ездить на рыбалку с женой. Все-таки, с Саввой мне было лучше удить рыбу. Наверное, из-за того, что червей на крючок он насаживает так, как я. Меня это успокаивает, насаживать червей на крючок. Это как сгибать листы+.
Все произошло в одну из теплых июньских ночей. Взобравшись на крышу дома, я сидел на самом краю, свесив ноги и подставив лицо с закрытыми глазами ветерку, любовался сквозь закрытые веки светло -салатовым небом. В ночном мире звенела тишина, наполняя ночь прекрасной музыкой.
Я почувствовал это сразу. Легкое белое облако, такое удивительное, абсолютно белое облако. В моем ночном мире нет, и не может быть белых облаков. Но это точно было белое, как снег, облако. Оно плыло позади меня, и я не решался повернуться к нему лицом. Облако остановилось прямо позади меня и сказало:
-Привет!
И тут я повернулся к нему. Боже, ничего прекраснее я не видел никогда. И вероятно никогда уже не увижу. Передо мной стояла девушка неземной красоты. Простите меня за изъезженный штамп, но она впрямь была неземной. Огромные закрытые глаза, черные, как смоль волосы, спадающие тяжелыми волнами на плечи, белая, как мел кожа.
Горло мое пересохло и вместо ответного приветствия, я что-то невнятно прохрипел.
Девушка звонко расхохоталась. Ее смех колокольчиком поднялся высоко в небо и исчез где-то возле розовых звезд и малиновой луны.
И тогда я молча подошел и взял ее руку своей. Этого было достаточно. Голубая молния мелькнула между нашими ладонями многовольтным разрядом. Дальше не нужны были слова, не нужны были мысли. Нас закружило и подняло высоко над крышей, это был безумный танец, это было, наверное, то, что люди называют любовью.
Я не очень хорошо помню, как провел эту ночь. Все мои ощущения сплелись в один раскаленный клубок, где были только я и она. Ее, к слову, так и звали, Облако.
Я проснулся раньше обычного в то утро. Раскрыв глаза, я впервые убедился, что моя жена тоже страдает сомнамбулизмом. Она стояла на подоконнике абсолютно голая. Ее тело показалось мне безобразным. У нас вообще, в последнее время, появились проблемы в сексуальном аспекте. Она давно перестав меня вдохновлять на эротические подвиги, похоже смирилась с этим, запустив себя, перестав брить интимные места и ноги.
Я не стал дожидаться пока Орнелла проснется, одевшись в пять минут, я ушел на работу.
В тот день я пришел туда первым.
С той самой ночи, я стал постоянно встречаться с Облаком. Каждая наша встреча наполняла меня восторгом и ликованием. Постепенно, справившись с эйфорией, я стал разговаривать с Облаком. Она слушала меня, повернувшись ко мне закрытыми веками, а я впервые в жизни наслаждался тем, что кому-то интересно то, что я рассказываю.
Иногда она рассказывала мне о себе. Я не буду приводить здесь ее рассказы, это не имеет никакого значения то, что она говорила мне. Для меня Облако была самой желанной и самой любимой женщиной на свете.
Я открывал для себя этот мир. Я познавал в свои сорок два года любовь. Я учился быть счастливым. И надо сказать, это у меня получалось.
Я каждый день просыпался за полчаса до пробуждения Орнеллы, и пока она голая, безобразным паноптикумом, стояла на подоконнике, я скорее уносил ноги на работу, где, храня воспоминания об Облаке, глупо улыбаясь, сгибал листы. Я обожаю сгибать листы. Я считаю, что это довольно увлекательно, сгибать листы буклетов.
Так прошло два с половиной месяца. Ночью я был счастлив с Облаком, а днем я старался не ненавидеть Орнеллу, подавляя страстное желание согнуть ее шею, как лист бумаги.
Лето клонилось к закату, первые сентябрьские капли дождя то и дело попадали мне на лицо, когда я сидел на крыше рядом со своей Облаком, держа ее руку в своей руке.
-Я должна тебе что-то сказать - прошептала мне Облако.
-Что? - спросил я.
-Что-то - ответила мне она и улыбнулась.
Я поцеловал край ее улыбки и закрытые веки глаз.
-Я беременна от тебя, Толик.
Так она и сказала.
-Я беременна от тебя, Толик.
Я готов повторить это еще тысячу раз. Я готов повторить это еще миллион раз.
Дальше я ничего не буду рассказывать об этой ночи. Потому что все равно у меня не получится описать бесконечность. Именно чувство бесконечности, это лежащая на боку восьмерка, вот, какое чувство охватило меня.
Если вы знаете, что такое счастье, то умножьте его на бесконечность. И тогда, если у вас это получится, вы поймете, что я почувствовал в тот момент.
Проснувшись уже привычно, раньше обычного, я взглянул на подоконник. Но на нем никого не было. Не было Орнеллы и в кровати.
Я обнаружил ее в туалете. Она стояла на коленях перед унитазом, и ее жестоко тошнило желчью.
Я не мог оставить ее в таком состоянии, ведь я очень старался не ненавидеть свою жену. Да и чувство сострадания мне тоже не чужды, не смотря на то, что я страдаю сомнамбулизмом и у меня есть коммуникативные проблемы. Я вызвал скорую помощь.
Скорая приехала довольно быстро. Немолодая женщина - врач измерила Орнелле давление, несколько минут слушала ее сердцебиение фонендоскопом, а потом, подмигнув мне, сказала:
-Поздравляю вас, папаша. Ваша жена, похоже, беременна.
Когда за бригадой скорой помощи закрылась дверь, Орнелла лежала в постели и смотрела с какую-то известную только ей одной точку на потолке. Я сидел в кресле напротив, мысли в моей голове бежали наперегонки, спотыкались, толкались, стараясь сбить друг друга с ног, но оформиться в сплошной логический поток не могли.
Мы не занимались сексом с Орнеллой уже несколько месяцев, последний раз это произошло за две недели, как я познакомился с Облаком.
-От кого?- спросил я Орнеллу. Голос мой прозвучал как-то необычно, как будто это произнес не я, а кто-то чужой и незнакомый.
И тут Орнелла стала рассказывать. Я никогда не слышал от нее фраз, больше, чем в одно- два предложения. Но сейчас она говорила долго, очень эмоционально, лежа в постели, размахивая руками.
Она рассказала мне о том, что в своем ночном мире она встретила того, без которого больше не мыслит себя, с которым познала радость любви, рядом с которым она счастлива и чувствует себя настоящей женщиной, любящей и любимой. Она рассказала о том, что его зовут Небо. Но самое главное, она рассказала о том, что ее любовь к Небу так же сильна, как и ненависть ко мне. Она очень четко произносила фразы, а когда Орнелла произносила слова о том, как она ненавидит меня, я ясно слышал скрип ее желтоватых зубов. Я очень не люблю, когда скрипят зубами. Меня это очень расстраивает и злит. У нас на работе был парень, который постоянно скрипел зубами. Я всегда садился подальше от него и складывал листы буклетов. Я очень люблю сгибать листы. Мне это очень нравится.
Надо ли мне рассказывать вам о том, как мысли в моей голове перестали пихать друг дружку, как мгновенно, будто под команду неведомого командира, они выстроились в ровную шеренгу, строго по ранжиру? Мне стало все ясно. Я все сразу понял. Я понял абсолютно все и ужаснулся. Вы ведь наверняка тоже догадались, правда?
Да, вы правы, Орнелла и была моим самым дорогим человеком, моим Облаком. Но только там, в моем ночном мире. Это же ясно, как Божий день, ровно и то, что в ее ночном мире я являюсь ее любимым Небом.
И тут стройные ряды мыслей стали осыпаться, как красиво выстроенные кирпичики карточного домика. Они падали, а с них сыпались красные и черные масти.
Ненависть разрушила их, заполнив все свободное пространство моего мозга. Я ненавидел Орнеллу за то, что она разрушила мой ночной мир, где меня ждала мое Облако, беременная от меня. Я ненавидел Орнеллу в ее дневном обличии, я смотрел на ее шею и больше не сомневался в том, что эту шее можно сложить, как лист бумаги. Просто подойти и согнуть.
Но я был неправ. Вернее, неправ наполовину. Шею можно согнуть, но не как бумагу. Бумага так не хрустит. Бумага умеет только шелестеть.
Если вы сейчас не поленитесь, спуститесь с этой крыши, на которой стою я, войдете в мою квартиру на последнем этаже, вы сможете увидеть Орнеллу и то, что ее шею можно согнуть.
Вы, вообще, не зря поднялись ко мне, простите, не расслышал вашего имени. Вас ведь послали сюда те люди, которые сейчас стоят внизу, суетятся, растягивают батут, предполагая, что я на него спрыгну. Ведь верно? Как называется ваша должность? Что-то вроде психолога по самоубийцам? И вам действительно удается уговорить таких же придурков, как я, не совершать с собой ничего плохого? У вас очень нужная и благородная работа, я вам так кажу. Если бы я не стал фальцовщиком в типографии, я бы тоже хотел быть таким, как вы. Но у меня не получилось бы, пожалуй. Во-первых, я страдаю сомнамбулизмом и у меня трудности с коммуникацией, а во-вторых, я очень люблю сгибать листы бумаги. Буклетов или каталогов. Меня это успокаивает.
А поднялись ко мне на крышу вы не зря, не потому, что вам удастся отговорить меня сделать один маленький шаг в пропасть, а просто потому, что вы меня выслушали. Мне это важно, честное слово. Мне это было необходимо, чтобы убедиться в том, что трудности в коммуникациях у меня не такие уж и большие.
А теперь, надеюсь, вы меня понимаете, я должен идти. Не пытайтесь проследовать за мной. Не получится у вас ничего. Я сделаю один шаг. Маленький. Мне это очень легко, легче, чем сложить лист бумаги. Или согнуть шею.
Туда, куда я сейчас уйду, в мой ночной мир, вас не пустят. Потому что вы не страдаете сомнамбулизмом, и у вас нет трудностей с коммуникацией. Иначе бы вы не стали психологом, правда? Там есть место только для двоих. Для меня и для моего Облака.