мижгонa : Андрюша, ангелы плачут, глядя на тебя

Я пью уже третий месяц, и делаю это ежедневно. Началось все с ее ухода. Она все-таки ушла, ушла от меня, забрав нашу дочь. От ощущения пустоты, от разом отпустившего напряжения, которое в течение бесконечно долгого тягостного времени не давало мне спать, есть, дышать, я растерялся. Я не знал, как справиться с этим неподъемным грузом ненужной свободы.
Алкоголь. Верный помощник, незыблемый защитник, компаньон в печали и счастье. Я забыл, что мне нельзя пить. Я убедил себя, что алкоголизм – страшилка для слабых.
Я пью уже третий месяц. Утром я не поднимаюсь, чтобы не столкнуться с матерью, спешащей на работу. Она оставляет мне на столе свежесваренный кофе, с взбитой пеной, как я люблю. И завтрак. Кофе, который я в дни запоя всегда выливаю в унитаз. Завтрак, который я не ем, так как с похмелья есть не умею.
Пролежав около часа, безуспешно пытаясь восстановить в голове события вчерашнего вечера, я все-таки поднимаюсь. Шатаясь на трясущихся ногах, периодически приваливаясь к стенам коридора, пережидая минутные потери зрения, добредаю до кухни. Там, в холодильнике, банка пива. Делаю большой глоток, желудок резко пружинит, горло сдавливает, и ледяной хмельной напиток шипящей пеной лезет изо рта и ноздрей, стекая по подбородку в кухонную раковину. Блин, хуйня. Надо заставить организм все-таки всосать алкогольное лекарство. Пробую по-другому. Выливаю все в большую чашку для бульона и маленькими-маленькими глоточками, стуча зубами о край полулитровой посудины, выцеживаю. Легчает.
Уже более твердой походкой иду в ванную. Там я не моюсь, я чищу зубы, с ненавистью, но не без любопытства разглядывая себя в зеркале.
«Вот ведь как ты умеешь. И ничего тебе. И все тебе ничего»
Одевшись, я быстренько выбегаю из квартиры, уже чувствуя ласковый мандраж скорого алкогольного опьянения.
«Шесть банок Балтики»
Говорю почему-то шепотом. У палатки судорожно кручу головой, словно боясь, что застанут за покупкой спиртного.
Потом я ухожу в чужой, тихий, заброшенный дворик. В уголке дворика стоит лавка. По правую руку от нее тягостно скрипят ржавые одинокие качели, по левую – ряд гаражей-ракушек, вечно сырых, прилепившихся друг к другу. Туда я, залив пивом стыд, хожу греть их холодные стены своей дымящейся мочой.
После первой банки закуриваю. Некоторое время сижу, разглядывая дым и прислушиваясь к себе. Когда я пьян слегка, то кажусь себе неким лирическим героем – незлобным, добрым, независтливым, которого обязательно и неизбежно стоит любить.
Постепенно нежность к миру переполняет меня настолько, что неудержимая потребность поделиться ей заставляет вытащить телефон.
Третья и четвертая банки пива уходят под бестолковые звонки друзьям, знакомым, ей. Под пьяное сочувствие им, задыхающимся сейчас в своих душных офисах. Под нелепые попытки рассказать, доказать, что мир, оказывается, не суровый и жесткий, а, напротив, детский и удивительный.
Закурив в очередной раз, чувствую, что пора перебираться ближе к дому. Медленно выдыхаю дым, разглядываю сигарету и пытаюсь сосредоточить взгляд.
В родном дворе допиваю пятую банку. Последнюю выливаю в урну. Выливаю не спеша, почти ритуально. Склонив голову, наблюдаю за плавным течением грязно-желтой жидкости.
От завораживающего зрелища меня отвлекает громкий разговор с неустанным матом и смачным харканьем. Оглядываюсь. Двое грузных, сутулых мужчин, с глупыми лицами, в трико, оттянутых на коленях, в шлепанцах на босые ноги, оголив свои сомнительные мужские достоинства, сливают мочу прямо в детскую песочницу.
В песочницу, где моя дочь каждый день лепит трогательные куличики, строит домики и пачкается с ног до головы! Суки! Забыв, что обожаемая моя прелестница уже третий месяц играет в другом дворе, в другой чужой песочнице, я кидаюсь на уродов. Хватаю одного за волосы, сальные и скользкие, выравниваю голову и бью в лицо, в челюсть хорошим плотным ударом. Мужик падает, отекая кровью и слюной. Кажется, изо рта у него что-то вывалилось. Второй мудак почему-то встал на четвереньки и так пытался уползти с площадки. Припечатанный по затылку моей ногой, он не удержался и упал сопливой рожей в песок, орошенный собственным ссаньем. Я вытер руки о его футболку и бодренько, протрезвевши за эти десять минут, зашел в свой подъезд.
Дома, на кухне, жена.
Я прохожу в ванную, включаю жесткую, холодную струю воды и опускаю в нее руки. Натираю их мылом, посыпаю стиральным порошком, до ссадин царапаю мочалкой.
Ощущение живого тепла за спиной. Обхватив меня обеими руками, тесно прижавшись мягкой грудью, тоненько подрагивая, сзади стояла она.
«Андрюша, ангелы плачут, глядя на тебя. Давай не будем их больше расстраивать?»
Попробуем, дорогая. Попробуем.