Шырвинтъ* : Два дня

Отдых не заладился с самого начала. По прибытии стемнело, в отеле закончился ужин, в кармане сигареты. Оставив в номере поклажу, я отправился на звук прибоя и доносящейся с пляжа восточной музыки.

В кафе на берегу Эгейского моря сидели люди восточной наружности, курили и играли в нарды. По-польски и по-немецки они не понимали, а другими средствами межнациональной коммуникации не владел я. Пантомимой, рисунками и цифрами на песке удалось донести до титульной нации мои насущные потребности, а также договориться о цене на курево. Подросток по имени Саид, зажав в кулак двадцать долларов, которые я заплатил за вожделенный блок LM-а, оседлал копытное животное с длинными ушами и скрылся в ночь.

Вместо LM-а Саид привез скрученную наподобие кубинской сигары штуку, которую я тут же всю и скурил, уж очень моя душа и тело соскучились по никотину.

Спустя некоторое время мне стал понятен турецкий язык, на котором я незамедлительно поблагодарил гостеприимных хозяев кафе, попрощался с ними и отправился в номер спать. По пути домой мое внимание привлекла синяя горка, которая начиналась высоко в небе и заканчивалась в бассейне. Мне вдруг очень захотелось подняться по горке к звездам и съехать от них вниз.

С горки я катался два дня, пока окончательно не выбился из сил, и не захотелось перекусить.

Толком насытиться не получилось, халдеи с криками отогнали меня от шведского стола, а мои мокрые одежды выкинули на песчаный пляж. Меня очень удивило данное обстоятельство, потому что в сопроводиловке, выданной в турфирме, было написано, что кормить в этом отеле обязаны бесплатно.

Одна женщина из Мюнхена, которая умела говорить и понимала по-немецки объяснила мне, что все дело в отсутствии на моем запястье желтой полиэтиленовой фенечки с символикой отеля - артефакта вседозволенности. Я вспомнил эту штуку, которую сам оторвал и выкинул в бассейн, потому что она мешала нормальному скольжению при спуске с горки. Через два часа фрау возвращалась на родину, но намеки на то, чтобы оставить мне свой браслетик были оставлены ей без внимания, потому что такой беспредел не укладывался в немецкое сознание.

Два дня ушли на поиски регалии. В маске с трубкой я метр за метром исследовал дно бассейна, но все было безрезультатно. Метку кто-то обнаружил и бессовестно похитил. Голодный и до предела вымотанный я отправился к себе в номер, где у меня под подушкой были спрятаны деньги на черный день, но это тоже не принесло результата, потому что обслуга сменила в моем жилище замок, да и номер комнаты я толком не помнил.

Утолив голод недозрелыми оливками, придорожными апельсинами и мальтийской сливкой, я отправился на берег моря в надежде выспаться, позагорать и бросить курить. Там возле кафе вокруг разобранного лодочного мотора "Эвенруд" суетились мои старые знакомые турки, звучала медитативная восточная музыка, рядом стоял средней упитанности ишак, на котором Саид ездил за LM-ом. Животное с интересом смотрело на присходящее и со стороны казалось, будто оно тоже участвует в ремонте двигателя, вникая и понимая всю глубину возникшей проблемы.

Аллах акбар, поздоровался я и тоже призадумался над разобранным "Эвенрудом". Местный язык опять стал для меня малопонятным, поэтому я нарисовал на сыром песке гаечный ключ и написал по-арабски цифры 10 и 17. Подросток Саид быстро смотался за инструментом, при помощи которого я за три часа починил мотор. Дел там было всего на минуту, но Восток дело тонкое, поэтому там всегда нужно уметь набивать себе цену и напускать туман.

Турки отблагодарили меня двумя упаковками местного табака, плошкой риса с вяленой хамсой, стаканчиком чая и получасовой морской прогулкой на приспущенном "банане".

Стало слегка вечереть. Покурив, я уселся на лежак в позу лотоса помедитировать на дельфинов, смутно проглядывающийся вдали греческий остров Самос и звезды, которых в Турции мало, но зато они большие.

На вновь ставшим понятным турецком языке мне было растолковано, что на дельфинов, чаек, а также на другую фауну местность скудна. Всему виной греки, выловившие в Эгейском море всю рыбу и нанесшие своими действиями непоправимый урон пищевой цепочке животного мира, да и экосистеме турецкого побережья в целом, отчего между соседями издавна присутствует взаимная неприязнь, нередко перерастающая в военные конфликты.

В Греции все есть, вспомнилась фраза из знаменитого фильма про свадьбу. Полученная информация наводила на размышление о высоком благосостоянии острова, к тому же оттуда отчетливо доносился запах шашлыка из свинины, за употребление которой в Турции приговаривают к пожизненному заключению.

Именно этот запах и побудил меня к путешествию в Грецию. Не то, чтобы уж так сильно хотелось именно свинины, просто почувствовал, что в Турции я вообще отвыкаю от пищи как таковой. Помолившись греческим богам Гефесту и Меркурию, я отправился в путь. Плаваю я хорошо, но ленюсь. Кто занимался плаванием, хорошо меня поймет. Наматывая на тренировках по 15 - 20 километров в неделю на протяжении пятнадцати лет, грести становится в тягость, поэтому на открытых водоемах я никогда не отплываю далеко от берега отдавая предпочтение дог стилю вместо баттерфляевских рисовок на публику. Что ж, на этот раз мне придется поднатужиться и тряхнуть стариной.

Толи греческие боги услышали мои молитвы, толи сыграли свою роль особенности донного рельефа Эгейского моря, но так или иначе плыть мне не пришлось. В основном, глубина была по пупок, иногда по горло, в особо критических местах достигала ушей.

Я шел уже два дня, но греческий берег, казавшийся сначала таким близким, так и не приближался, хотя запах шашлыка становился все отчетливей. Наконец, меня засекли греческие береговые радары. Засекли, скорее всего, по висящему на мне металлу - серебряной цепочке с притороченными к ней православному распятию и флешкой с недописанным романом. Не будь их, точно б не засекли. Другого металла при мне не было, зубной протез из титана отобрали еще в аэропорту, потому что он сильно звенел в арке металлоискателя и по виду напоминал холодное оружие.

Через несколько минут рядом бросил якорь греческий эсминец "Зевс". Вся команда судна высыпала на палубу посмотреть на меня. Греческие матросы что-то кричали сверху, свесив покрытые пидорскими кепочками головы с лееров правого борта.

Стоит заметить, что выглядел я действительно нелепо. Я стоял по пояс в воде. На голове у меня было сомбреро, в руках бильярдный кий, с нанизанной на нем агонизирующей ставридкой, лицо выражало дружелюбие и плохо скрываемое чувство голода. Откуда при мне оказались шляпа и кий, я до сих пор не пойму, но точно уверен, что в путь я отправлялся без них. По шторм-трапу я поднялся на борт, где меня тут же отлупили по почкам резиновой дубиной, привили от свиного гриппа и бросили в трюм до выяснения личности.

К вечеру прилетел вертолет со следователем по имени Сикейрос. Сикейрос тут же начал меня прессовать, бить резиновой по спине дубиной, заставляя подписать бумагу на греческом языке. Было очень больно, но я терпел, требовал адвоката на известных мне языках, матерился по-русски, и в итоге ничего не пописал.

Тем же самым бортом меня доставили в греческую тюрьму, где я провел два дня в общей хате в компании курдских повстанцев, греческих уголовников и израильского щипача по имени дядя Боря. На третий день утром, в заднем кармане шорт обнаружился мой белорусский паспорт с годовой шенгенской визой. Документ не пострадал, потому что был упакован в водонепроницаемый полиэтиленовый пакет и обвязан бинтиком крест на крест.

Я постучал в дверь и отдал паспорт вертухаю. В полдень меня откинули на волю. Вернули вертолетом на эсминец "Зевс", вывезли на нем в нейтральные воды, где надели спасательный жилет и выкинули за борт. Из воды я увидел, как греческие моряки, сверкая босыми пятками, сплясали в мою честь сиртаки в кормовой надстройке эсминца и кинули на дорожку (чтоб не потонула) пол бутылки метаксы. Но оставив презент без внимания, так как никогда на отдыхе не выпиваю, я устремился в Турцию. Там хоть и с питанием тяжело, зато люди отзывчивые.

В точке высадки ноги до дна не доставали. Пришлось поднатужиться и грести. Я греб два дня, пока меня не подобрала парочка дельфинов и не помогла добраться до турецкого берега. Тогда показалось, что я помутнел рассудком. Наверно так оно и было, ведь никто не может похвастаться, что знает повадки и понимает язык дельфинов, но мы тогда прекрасно с ними побеседовали. Мои спасители рассказали, что в эти места их привело единственное желание уединиться, что с рыбой тут действительно туго, а мне они помогли просто от нечего делать потому, что тут со скуки можно умереть.

На берег я выбрался, когда уже стемнело. Сюрреалистическая картина - чуть поодаль лежала выброшенная на берег мина, рядом с которой росли странные деревья, напоминающие достигшие земли, но не разорвавшиеся авиабомбы, совсем рядом лежал труп пожилого мужчины с лыжными палками в руках и рунической татуировкой на предплечье, намекающей на прохождение службы ее обладателя в дивизии СС "Викинг". Чуть ниже наколки, на запястье, вместе с поддельными часами от "DG" был опознавательный браслетик синего цвета с пяти звездной маркировкой отеля "Индирим бич". Я опустился на карачки и стал рыть могилу, размышляя о том, что предпочтение часового бренда покойника входит в диссонанс с устрашающей татуировкой, хотя всякое конечно в жизни случается. Перед тем как сбросить СС-овца в могилу, я обшарил его карманы, в которых обнаружил ключ под номером 1212. Хоть и высоковато, но теперь мне будет, где жить. Там же обнаружился мобильный телефон - вещь бесполезная, его я сразу же выбросил в море, и пластиковая кредитка "Мастер кард", с написанной на ней паролем - вещь в моей ситуации полезная и даже очень. Я приладил себе на запястье браслет, засыпал фашиста песком, из лыжных палок соорудил над бугорком крест и отправился на поиски своего нового места жительства - отеля "Индирим бич".

Через два дня отель нашелся. Слишком далеко от него ушел немец, занимаясь старческим видом спорта джоггингом, а может он просто страдал провалами в памяти, и тоже долго не мог найти свое жилище. Забывчивость и старческий склероз сыграли с дедом плохую шутку и здорово помогли мне. Не только ведь дураки пишут на кредитках свои пароли...

В отеле я первым делом хорошо наелся, потом снял в банкомате пятьсот евро наличности и купил в ближайшем ювелирном магазине полтора килограмма золота в изделиях, опасаясь, что манипуляции с картой "Дойчебанк" может пресечь в любую минуту. Золото я разделил на части и под покровом ночи благоразумно попрятал в арифметической прогрессии под пальмами, взяв за отсчет первую, самую большую пальму отеля "Индирим бич". Теперь, когда будет трудно с едой, я всегда смогу откопать золотую цепочку и обменять ее на кило фисташек или мальтийских сливок.

Смутные подозрения о нетрадиционной ориентации старого солдата прояснились в номере 1212. На столике у зеркала рядом с синим флаконом туалетной воды "JOOP" стоял огромных размеров резиновый фаллос, который незамедлительно был завернут в полотенце для ног и выкинут с двенадцатого этажа вниз. В полете дилда вывернулась из полотенца и угодила в бассейн на радость женщинам из Ирана. Они быстро распознали ниспосланное Аллахом, схватили интимный предмет, скрылись с ним в кустах олеандра, где, не откладывая дело в долгий ящик, предались акту ненатуральной любви.

В тумбочке я нашел паспорт гражданина германии Юргена Шванца рожденного в 1918 году в небольшом городе под названием Оберхаузен. В переводе с немецкого Шванц означает хуй, следовательно, быть может, я погорячился с выводами, причислив усопшего СС-овца к педерастам. Быть может, выкинутая в окно дилда служила старику талисманом, промерзала с ним в окопах под Вязьмой зимой сорок первого, или плавилась на броне танковой армии генерала Гудериана под горячим солнцем Египта.

Рыться в чемодане деда почему-то не хотелось. Вдруг я, не успев закрыть глаза, увижу что-нибудь такое, от чего сильно расстроюсь, и потом целый день все будет валиться из рук. Я мысленно исключил Юргена Шванца из черного списка, сдал ключ из номера на рецепцию, оставив себе лишь немецкий паспорт (мой, так и не вернула греческая контрразведка), часы от Дольче и Габаны и кредитку, которой оставалось не долго жить.

Пускать корни в "Индирим бич" было опасно. В любой момент деда могли хватиться, а там уж недалеко до интерпола, турецкой полиции и тюрьмы с ее страшными орудиями пыток.

Пришла пора искать свой собственный отель, куда за мной вскоре должен был приехать автобус, чтобы отвезти на экскурсию в античный город Эфес. Отель я искал два дня, поэтому автобус меня не дождался. Надо было что-то срочно предпринимать, поездка в Эфес входила в сферу моих культурных интересов, да и не в моем характере было отказываться от поставленных целей.

Беда никогда не приходит одна. Утром на пляже меня укусила за большой палец левой ноги турецкая девочка по имени Сара. Ананы сикиим, грязно выругался по-турецки я. После злодеяния, виляя откляченным давно не менянным подгузником задом, девочка отползла за покрытую густой шерстью спину своего отца, откуда зыркала на меня розовыми глазами и ехидно хихикала. Взгляд ее отца также не располагал к дружескому общению.

С целью унять боль я бросился в море, где тут же распорол, теперь уже правую ногу о морского ежа. Отныне передвигаться я мог лишь только на карачках. На них я и уполз в каф к своим старым знакомым, да и ползти, по большому счету, было больше некуда.

Часы от "DG" и вкрапленные в них бриллианты каратники оказались настоящими. За них после положенного на востоке торга, мне удалось стать обладателем ослика по имени Хабиб, того самого, который помогал чинить лодочный мотор, и запряженную в Хабиба кибитку, на которых я незамедлительно и отправился в хадж по Эфесу.

Ехали мы два дня. Дорогу Хабиб знал сам, лишь изредка он останавливался попить воды на бензозаправках и пощипать тростника, в больших количествах произрастающего по обочинам раскаленной дороги.

В древний город Эфес Хабиба не пустили, хоть я предлагал за него на вахте пару пятидесятиграммовых цепочек из белого золота, в большом количестве висящих на моей исхудавшей шее. Такие уж порядки, не положено ослам туда, где большинство посетителей мало чем от них отличаются.

Две трети пути я преодолел ползком, фотографируя античные развалины с нижних точек на мобильный телефон (фотоаппарат вывели из строя металлоискателем в аэропорту пограничники в самом начале путешествия). Фотографии получались необычными. В объектив постоянно попадали собаки, бандитского вида коты, похожие на голубей вороны. Вслед моему движению издевательски шипели молодые коброчки, принимая боевую позу, задирали хвосты скорпионы.

Захотелось по нужде. Я заполз в тенек за полуразрушенный склеп. Там по-турецки сидел изнеможденного вида турок, скручивал покурить и убивался по вене героином. Турок развязал жгут, вяло откинул его от себя и ушел в нирвану. Выпавшую из его рук папиросу прибило ко мне легким муссоном. Очень захотелось курить. Пять блоков LM-а, которыми я предусмотрительно запасся еще по кредитке неосмотрительно остались в кибитке под присмотром Хабиба.

Я поджег ниспосланный Аллахом подарок, глубоко затянулся и призадумался об истории древнегреческой цивилизации. Мир внезапно изменился. Из-за склепа я видел толпы древних греков, прогуливающихся под ручку по главной улице Эфеса в компании своих жен, рабов и смазливых гетер, слышал древнюю музыку, мало чем отличающуюся от современной попсы, вдыхал ноздрям ароматы южных пряностей, кожей ощущал тепло Солнца, которое в стародавние времена пекло не так сильно.

Я поприветствовал горожан на древнегреческом языке и попытался выбраться из своего тенистого укрытия, но попытка не увенчалась успехом, откинутый турецким торчком жгут превратился в гремучую змею, немного погремел, и больно укусил меня за локоть. Яд мгновенно распространился по моему организму.
Теперь я уже не мог даже ползать на четвереньках. От укуса Эфесской гадины парализовало обе руки. Извиваясь, как рептилия я выполз на центральную улицу города, где и лишился сознания на раскаленной мраморной мостовой.

Очнулся я в кипарисовой роще, чем-то напоминающей Гефсиманский сад из фильма про Иисуса Христа. Притулившись щекой к пахучему стволу южной хвои, я увидел перед собой незнакомого имама, двух японских школьниц и моего верного ишака Хабиба.

Имам представивишися именем Невзад, поинтересовался моим именем, социальным статусом, гражданством и вероисповеданием. После укуса гремучей змеи язык в моем горле распух, поэтому озвучить свое имя получилось при помощи слова Авне с ударением на последний слог. Потом, что-то меня насторожило, и я принялся врать, поведав Невзаду, что по национальности я турок из Стамбула, а по специальности знаменитый архитектор, по чьим проектам построены несколько небоскребов во Франкфурте на Майне, башни близнецы в Малайзии и Стокгольмское метро. Не соврал я лишь про веру, объяснив имаму и японским школьницам, что верю в Отца, Сына, Святаго Духа, а также Пресвятую нашу Богородицу - Деву Марию.

Имам Невзад любезно согласился мне помочь, но как оказалось в последствии, все же не бескорыстно. Неподалеку от Эфеса, высоко в горах, рассказал имам, находится дом, в котором Дева Мария долгое время жила и в тех же местах отдала Господу Богу душу. Место это святое, намоленное, рядом бьет чудодейственный источник, исцеляющий все напасти, а это именно то, что требуется в моем критическом состоянии.

Против источника я не возражал, мне действительно срочно требовалась медицинская помощь, а то не дай Боже, укуси меня еще раз в единственное остающееся здоровым место - голову турецкий москит, я точно останусь в этих местах навсегда, бесславно померев от сепсиса или утраты иммунитета.

Имам Невзад взял меня за руки, японские школьницы за ноги, раскачали, и на счет "три" опустили поперек худой спины Хабиба. По началу было немного неудобно, голова болталась рядом со стременем, парализованные руки и цепи из белого золота волочились по земле, дышалось тяжело и стучало в висках. Но иначе транспортировать мое тело было нельзя никак - кибитку вместе с сигаретами попятили цыгане, и хорошо еще, что не вместе с Хабибом.

Два дня мы шли к святому месту. По прибытии меня положили в тенек недалеко от парковки, японские школьницы омыли меня водой из святого источника, поставили за мое здравие свечку и уехали к себе в Токио, намекая тем самым, что их миссия выполнена, и в скором времени я пойду на поправку. Имам тоже куда-то уехал. Он вернулся через два дня на новеньком БМВ, когда я уже уверенно мог стоять на ногах, двигать верхними конечностями и улыбаться.

Щурясь по-восточному, Невзад сразу приступил к решению своих вопросов. Мечтой служителя исламского культа было возведение на побережье города самой красивой мечети, для которой, на первоначальной стадии, требуется оригинальный проект. Нельзя упустить шанс, когда Аллах посылает ему в руки знаменитого архитектора, которого имам спас от погибели. Долг платежом красен.

Ослика Хабиба я пожертвовал монашеской братии для Рождественных инсценировок, поцеловал его на прощание между ушей и, пожав ногу, уехал с Невзадом по насущным делам.

Особых проблем с проектом я не предвидел. Залезть в интернет, скачать планы, разрезы и фасады архитектурных шедевров, дорисовать детали от себя, и готово. Проблемы возникли с самим интернетом. Во всех турецких компьютерах по умочанию установлен лишь один турецкий язык, поэтому пробиваться на нужные сайты пришлось с трудом. Особо пришлось помучиться с буквой "i", которая на турецкой клавиатуре вроде бы и присутствовала, но при наборе в адресную строку браузера превращалась в набор из тридцати китайских иероглифов. Вставлять ее приходилось при помощи копирования с англоязычных сайтов. Изрядно потрудившись, ближе к вечеру, я распечатал Невзаду проект мечети. Чертежи представляли из себя точную копию Храма Василия Блаженного с пририсованными к нему минаретами от Тадж Махала в масштабе 1:4 по отношению к оригиналу.

От проекта имам пришел в щенячий восторг, посетовав лишь на бюджет для строительства. На духовные дела я никогда не жалел денег, поэтому пообещал Невзаду, что утром проспонсирую недjстающую сумму. Мы поужинали рисом и рыбой - продуктами для Турции дорогими и дефицитными, и отправились на набережную, смотреть завязавшийся в небе бой между турецким и греческим летчиками.

Иногда для конфликта хватало простой мелочи. Достаточно было какому-нибудь поругавшемуся с женой турку выйти в узкое место пролива и согнать злость на соседях, показав им видную с греческого берега даже не вооруженным глазом, не обязательно голую жопу, как тут же начиналась демонстрация военной силы, не взирая на общее членство в НАТО.

Больше всего соседи любили биться на истребителях F-16, огонь, конечно, не открывая, а лишь хвастаясь друг перед другом фигурами высшего пилотажа и взятием противника "на мушку". Хоть и бились летчики понарошку, самолеты иногда падали, и чаще всего греческие. Так случилось и сейчас. Греческий истребитель вошел в неуправляемый штопор, летчик успел катапультироваться на предельной высоте. Пилота быстро подобрал вертолет, а затонувший в море F-16 на следующий день поднял на борт эсминец "Зевс". На сегодня вооруженный конфликт был исчерпан, довольные турки, напоследок полюбовавшись закатом, стали расходиться по домам, пошли по домам и мы с имамом. Он к себе, а я к себе в недавно купленную рядом с кафе виллу.

Утром мы встретились с имамом и поехали на рудники, где успели купить для отделки мечети пятьсот кубометров мрамора, оникса и других полезных камней. Карточку аннулировали на обратном пути при попытке заправить БМВ на заправке «ВР», порезав ее на две части ржавыми ножницами для кастрации крупного рогатого скота.

Вернувшись домой я принял душ и отправился в кафе, где вкусно поел и накурился. Из-за накативших дел я совсем забыл о тех самых вещах, ради которых люди обычно и приезжают к морю - позагорать и покупаться. Я загорал и купался два дня, пока не стало больно и с меня не начала облазить раскрасневшаяся просоленная кожа.

Выручил имам Невзад. Он свозил меня на экскурсию по городу Муккале, где я два дня просидел в, насыщенном родоном, источнике восстанавливая повержденный эпителий. В результате лечения боль прошла, тело приобрело оттенок анодированной латуни, обострились зрение и слух, слегка подрассосался целлюлит.

Незаметно пришла пора возвращаться домой. С паспортом помогли добрые люди. Один раскаявшийся грешник из электората имама Невзада, твердо ступивший на путь шариата, бывший фальшивомонетчик и котрабандист Али, очень умело исправил в паспорте Юргена Шванца дату рождения с 1918 на 1978 год, и заменил фотографию на мою, ну а с визой на родину просто повезло - она была уже вклеена в дедов паспорт и была действительна еще пол года.

Окончив бумажную волокиту с купленной недвижимостью, я распрощался со всеми своими товарищами и отбыл стареньким туполевским бортом на родину из аэропорта города Измир.

- По "зеленому" коридору идете, херр Шванц? - засмущалась румяная пограничница, взглянув в мои честные, полные вселенской любви глаза.
- Я, натюрлих, - ответил я даме, и почему-то сам засмущался, неловким движением пряча под верхней пуговицей гавайской рубашки последнюю оставшуюся в память об отпуске белую цепь с синим турецким амулетом от сглаза.

15.06.2009.