Спиртов Сергей : Иоган Себастьян Моцарт

Вольфганг Амадей Моцарт сидел, обхватив голову руками. Его мучили кошмары. Уже которую ночь он просыпался и не мог больше уснуть от терзавших его непонятных мыслей. Странные звуки поселились в его гениальной голове, происхождение которых он не знал. Что-то таинственное и далёкое было в этих неведомых нотах. Как будто, кто-то подсказывает Моцарту новую музыку и требовал записать её на бумагу, чтобы она не исчезла в утренней дымке.
Рядом тихо спала Констанция. Вольфганг встал и зажёг свечу.
- Что случилось, милый? - не открывая глаз, произнесла жена.
- Ничего, спи, Констанция.
- Опять кошмары?
- Я уже привык. Немного посижу за клавесином и вернусь, - успокоил её Вольфганг. Он накинул на плечи тяжёлый халат и вышел.
Утром, во время завтрака на открытом воздухе Моцарт был на удивление весел. Это так же отражалось в том, с каким аппетитом он ел. Напротив него сидела Констанция. В дивном платье с высоким корсетом она была неотразима.
- Ты сегодня великолепна, моя дорогая, - не выдержал Вольфганг.
Констанция покачала головой и бросила на него игривый взгляд.
- Любезность тебе не к лицу, - она улыбнулась, - ты что-то сочинил ночью?
- Да, я наконец-то записал слова из моего сна. Ты знаешь, они создают удивительную рифму! Что-то в духе национального зингшпиля.
- В самом деле? - удивилась Констанция, - ты сочинил оперу во сне?
- Не совсем сочинил, скорее записал, что услышал. Я тебе рассказывал, это был какой-то концерт, только всё так необычно.
Моцарт вспомнил свой давешний сон. Он встал и, отложив салфетку, заходил по комнате. Констанция, перебирая вилкой венский салат, следила за мужем.
- Удивительно красивая песня, исполненная женским сопрано. Я тебе сейчас её наиграю. Послушай.
Он сел за клавесин, откинув полы сюртюка, и заиграл быструю, ритмичную мелодию. Быстро прикасаясь к клавишам и прижимая педаль инструмента, Вольфганг увлёкся.
Констанция уловила в мотиве, как ей показалось, что-то итальянское. Смущал её, однако, небывалый ритм музыки.
- Да, и слова, - опомнился Моцарт, - сейчас, вот, вспомню, моя дорогая! Именно так... М-м-м...
...Я продолжаю простые движенья,
Ты продолжаешь мои продолженья....
Э-э-э... Я - это ты, а ты - это я,
И я повторяю, я повторяю.
...Ну, как? - повернулся он к жене, - Хорошо? Дальше слушай...
...Хочешь молчи, жди что пройдёт,
А хочешь включи два оборота.
Хочешь своя, хочешь чужая,
Хочешь как я, и я продолжаю...
М-м-м... Простые движенья,
У! У! Простые движенья...
Он ещё быстрее заиграл, всё теснее вставляя в музыку слова:
...простые движенья...
...У! У! Простые движенья...
Констанция перестала жевать венский салат и внимательно слушала мужа.
Вольфганг перестал петь и оторвал руки от клавиш. Закрыв крышку клавесина, он повернулся.
- Нет, нет, нет! Ничего не говори. Я сам. Это необычно, знаю. Но ведь народ сейчас ждёт нового и необычного. Это свежо...
- Вольфганг...
- Нет, нет. Не надо. И не в деньгах дело. Граф Свитен, к стати, обещал заплатить за всё, что я напишу. Я знаю, ему это понравится.
- Вольфганг...
- Нет, нет..
- Вольф! Мне понравилось.
- Что?
- Мне понравилось.
- В самом деле?
- Да. Только объясни, про что это?
- М-м-м... Охотно. Как мне показалось, в этой опере говорится о учителе и ученике. Он учит приемника играть на клавесине. Там такие строчки: "Я продолжаю простые движенья, ты продолжаешь мои продолженья". Миссир говорит ученику: Я - это ты, а ты - это я. Понимаешь?
- И они играют?
- О, да, да. Играют. "Простые движенья, простые движенья". А? Ну, по клавишам, по клавишам - Моцарт снова заиграл.
- Значит, это о музыканте и его ученике?
- Да. Но есть и более глубокий смысл. "Хочешь молчи, жди что пройдёт" - говорит ученику миссир. Чувствуешь революцию? "Хочешь, своя, хочешь чужая". Ну? Это создано для театра. "Национальный зингшпиль" возьмётся это ставить.
- Ну, я не знаю, - Констанция встала из-за стола и подошла к мужу, - Ты уверен, милый, что это не опасно? При нынешней-то власти.
- Музыка создана для народа, а не для власти, - ответил Моцарт.
Констанция мягко улыбнулась и обняла мужа:
- Я тебя люблю, мой дорогой.
Вольфганг поднялся и поцеловал ей руку.

С тех пор Моцарт начал спать спокойнее. Констанция стала замечать, что он улыбается во сне. Утром, до завтрака, он соскакивал, хватал свой халат и уносился на летнюю веранду, чтобы не тревожить жену. Вольфганг много писал. Он научился проникать в мнимую реальность собственных снов и выносить оттуда эмоции, музыку и слова. Смысл снов оставался для него всё такой же тайной, но удивительная рифма и необычные мелодии крепко застревали в его подсознании.
Каждую ночь Вольфганг попадал в полутёмный душный зал с ритмично мигающими свечами. Огни этих таинственных свечей зажигались и тухли под носящуюся по залу музыку. Зеркальный потолок отражал огромную массу беспрерывно толкающихся и гудящих людей. При особенно ярких вспышках самозажигающихся свечей Моцарт мог различить их лица. Кто-то подпевал, исступленно открывая рот, некоторые выкрикивали непонятные лозунги. Огромная масса людей неуклюже ссутулившись двигалась под музыку и лишь когда она затухала, толпа выпрямлялась и повернувшись куда-то вглубь зала, радостно кричала выкинув вверх руки.
Вольфганг не мог видеть, что было там впереди, кому кричали все эти люди. Он догадывался, что там находится певец или певица (Моцарт не мог определить кому принадлежал голос, но предполагал, что женщине или даже двум). Там, в глубине, среди мерцающих свечей и спряталось то, что так тянуло Моцарта. Именно оттуда доносилась эта музыка, эти слова. Но двинутся вперёд, через толпу он не решался. Каждую ночь Вольфганг стоял возле стены и слушал, запоминая каждое слово. Мелодия ложилась сама.
Первый его визит в это необычно место, заставлял просыпаться в холодном поту, но постепенно интерес переборол непонятный страх и Моцарт в очередной раз с жадным восторгом погружался в терпкий воздух концертного зала.

Утром к Вольфгангу зашёл Сальери. Он долго стоял в прихожей, нервно теребя чёрную трость. Моцарт выбежал из гостинной и протянул другу руки.
- Приветствую тебя, как поживает почтенная матушка?
- Жива, спрашивала, почему вы с Констанцией не заходите.
- Дела, дела. Ну что же ты стоишь! Проходи скорей! – и Вольфганг, схватив Сальери за рукав, потощил его в гостинную.
- Я право же на минутку…
- Ничего. Ты так редко у нас бываешь. Что твориться при короне? Чем занят императорский двор?
- Интриги, всё интриги, - Сальери вытащил свою руку из цепких объятий Моцарта, - да, вообще всё пустое. Надоело до смерти.
Они опустились на широкую софу возле колонны. Моцарт стащил с головы парик и бросил рядом.
- Ну а что с музыкой? Всё так же лижут задницу итальянской опере?
Сальери нервно осёкся.
- Ну, полно те, маэстро. Какие слова. Ведь его светлость, император, оценил «Женитьбу Фигаро» по достоинству.
- Не лукавьте, мой друг. И вы, и я прекрасно знаем, что это не более, чем подачка. Чтобы успокоить сторонников «бури и натиска».
Сальери побледнел. Все прекрасно знали, что революционеры поддерживали народные оперы Моцарта и даже просили написать гимн восстания. Чтобы не вызывать претензий со стороны властей, Моцарт отказался, его и так не очень принимали во дворце. Он никогда не поднимал этот вопрос, зная чем это чревато. Между Вольфгангом Амедеем Моцартом и императором сохранялась холодная война. Хотя последний только и ждал удобного момента, чтобы перейти к решительным действиям. Моцарт не давал такого повода. До сегодняшнего дня.
- Вольфганг, я этого не слышал, а вы этого не говорили.
- Хорошо, хорошо, я пошутил, - улыбнулся Моцарт.
- И замечательно, - покосился на него Сальери, - вот, посмотрите, несколько строчек. По-моему не плохо.
Он протянул композитору листки с нотами. Моцарт небрежно взял их и просмотрел в монокль.
- Хм, - он глянул на Сальери.
- Ну, не томите. Я три ночи из-за клавесина не вставал – матушка недовольна.
- Лучше бы шли спать!
- Что, так плохо? – сник Сальери.
- Нет, не плохо. Но и не хорошо. А как-то… обычно! И в прошлом месяце похожее приносил. Скучно. Ну, что ты сразу погрустнел? Дружище, что будет с этим потом? - Моцарт вернул ноты, - Будут валятся на полке вместе с другим подобным. Настоящее искусство пахнет вечностью!