Хренопотам : Общежитие

Дмитрий припарковался на небольшой квадратной площадке, бывшей раньше невесть чем – скорее всего, сушилкой для белья, - и вышел из машины. И растрескавшийся асфальт, и заросшее футбольное поле указывали на то, что в этом здании уже давно никто не жил, хотя оно своим состоянием противоречило окружающему запустению – по крайней мере, все стёкла в окнах были целыми, а стены не расписаны неприличными словами.
С одной стороны, это было проще. Дмитрий замучился придумывать монологи – вот как объяснять вахтёру и охране, зачем он сюда приехал? «Здравствуйте, извините, я тут когда-то жил?» И уж тем более – если пропустят – что сказать нынешним жильцам комнаты?
С другой стороны, Дмитрий был несколько разочарован – столько трудов ушло на поиск места, в котором прошли первые три месяца его жизни, и единственные три месяца их жизни втроём – родители и он.
Дмитрий втайне надеялся, что на вахте сидит восьмидесятилетняя бабулька, которая помнит каждую собачонку, пытавшуюся проникнуть на вверенную ей территорию.
«Виталик и Ира Сафоновы?» - переспросит она, - «как же, как же, помню …»
И поведает … Что поведает?
Мама всегда отказывалась отвечать на подробные вопросы, отбивалась общими фразами, и, вечно чуть-чуть прихрамывая, уходила на кухню что-нибудь готовить.
Маленький Дима не мог понять, почему так, ведь интересно же – папа уехал строить БАМ, а мама ничего не рассказывает. И, лишь десятки лет спустя, вплотную столкнувшись с реалиями взрослой жизни, Дмитрий понял, что «строитель БАМа» - это тот же полярный лётчик или капитан дальнего плавания.
Он даже осторожно пытался намекнуть ей на это – но мать неизменно отсылала его к самому старому из семейных фотоальбомов, в котором лежала жёлтая от времени вырезка из областной газеты, в которой сообщалось, что «37 героев-комсомольцев, студентов-машиностроителей добровольно отправились на трудовой подвиг – прокладывать Байкало-Амурскую Магистраль».
Впрочем, опасению, что Дмитрий – дитя «случайной любви» - противоречили и остальные семейные реликвии из этого альбома – полтора десятка свадебных, два строгих портрета «полуанфас», пяток фотографий с чьего-то дня рождения, три снимка, где папа держит его маленького на руках и один, где держит мама.
И та, почему-то самая запомнившаяся, – где улыбающиеся родители на фоне двери с номером 315, очевидно – их комнаты в общежитии.
Так что, скорее всего, отец просто сбежал – как сбежал по молодости и сам Дмитрий, не выдержав постоянно кричащего сына.
После, конечно, Дмитрий одумался и раскаялся, но возвращения не вышло – женщины подобных предательств не прощают. Удалось сохранить приятельские отношения – и то счастье.
Смеркалось.
Вся затея с поездкой за сотни километров на родину окончательно показалась глупой. Несколько часов за рулём. Обратно сегодня ехать – смысла уже нет. Есть ли здесь приличная гостиница?
Дмитрий пожал плечами и поднялся по ступенькам крыльца.
Дверь громко заскрипела, впуская Дмитрия внутрь.
Он оказался в довольно просторном холле, посередине которого стояла будка вахтёра и пропускная вертушка, вдоль стен располагались скамейки, перемежаемые кадками с землёй, а под потолком слева красовался длинный плакат «Решения XXIV съезда КПСС – в жизнь!».
Дмитрий усмехнулся. Ещё с советских времён висит. И правда – кому он нужен?
Проходя через вертушку, Дмитрий заглянул в вахтёрскую. Неизвестно сколько лет пролежавшая совершенно высохшая газета «Правда». На запылённом столе журнал, телефон, ручка.
На стене возле лестницы стенд «Наши активисты». Из двадцати четырёх фотографий пяти нет.
- Ну хоть что-то спиздили, - пробормотал Дмитрий и стал подниматься по лестнице.
Его беспокоило какое-то смутное дежа вю. Нет, разумеется, он не мог помнить это общежитие. Слишком маленьким был. Тем не менее было что-то неуловимо знакомое, из детства.
На лестнице Дмитрий понял, что ещё выглядит странным. Обычно заброшенные здания вся округа превращает в бесплатный туалет. Пацаны играют в войнушку или ещё во что нибудь. Бомжи устраивают себе жилища. Бездомные животные, в конце концов.
Никаких следов и запахов чего-либо живого.
На третьем этаже холл подобный нижнему, но поменьше. У окна стоял телевизор. Наверняка старый, чёрно-белый. Сверху большой буквой «V» переносная антенна. Рядом на столике – плоскогубцы для переключения каналов, потому как ручка безнадёжно сломана.
- Бред какой-то, - пробормотал Дмитрий, сворачивая в сторону возрастания номеров комнат.
Уж пассатижи-то всяко должны были увести.
Дверь в 315-ю оказалась приоткрыта.
Дмитрий помедлил секунду и зашёл.
Две общажные железные кровати, составленные рядом. Детская кроватка. Шкаф. Стол.
- Бред какой-то, - повторил Дмитрий.
Кровати застелены полусгнившим бельём. На столе с одной стороны – стопка запылённых учебников и тетрадей, с другой – бутылочки с тем, что когда-то было детским питанием, а ныне стало слоем высохшей плесени.
На стене отрывной календарь. Дмитрий очень любил их в детстве – там писали много всего разного, и были интересные задачки и кроссворды.
26 апреля 1974 года, пятница.
Дмитрий пожалел, что не глянул дату выхода газеты на вахте.
Он выдвинул ящик стола.
Уже полжизни Дмитрий не держал в руках советских денег – когда он демобилизовался, Союза два года как не существовало.
Красная десятка и две синих пятёрки. В те времена неплохая сумма. Молодая семья вполне могла жить неделю-полторы.
В полиэтиленовом пакете лежали документы. Доставая их, Дмитрий уже знал, что увидит.
Ощущение дежа вю разродилось озарением – на одной из фотографий со стенда была мамина старая подруга, Дмитрий никогда и не знал её фамилии, для него это была «тётя Марина». Только на фотке она очень молодая, сразу не узнать.
Паспорт.
Сафонов Виталий Евгеньевич.
Паспорт.
Сафонова Ирина Анатольевна.
Свидетельство о рождении.
Сафонов Дмитрий Витальевич.
Дмитрий энергично тряхнул головой. У него возникло ощущение, что он попал в семьдесят четвёртый. И что сейчас в комнату зайдут родители и он безмолвным призраком будет наблюдать их фатальную ссору.
Дмитрий подошёл к открытому окну. Нет, не семьдесят четвёртый. Вот она, его «Ауди», совсем рядом – метрах в пятидесяти.
Дмитрий щёлкнул напоясным футляром и достал телефон.
Пока звучали длинные гудки вызова, открыл шкаф.
Изъеденная молью одежда.
- Пиздец, бля, - буркнул Дмитрий.
- Да, сынок? – наконец-то отозвалась мать.
- Привет, мам, - сказал Дмитрий, - как дела?
- Да как обычно. Нога опять ноет от погоды. Ходила к Артёму Игоревичу, прописал мазь. Ты на выходные приедешь?
- Не знаю. Слушай, тут …
- Ты у Марии давно был? Может быть, заберёшь Никиту на пару дней? Я блинов напеку.
- Ма …
- Что «ма»? Я внука два месяца не видела. Ты же с ней договаривался?
- Заберу, заберу, - спешно сказал Дмитрий, - слушай, ма. Я тут в общаге и ничего не понимаю.
- В какой такой общаге?
- Ну в старом корпусе машфака политеха. Ну, где ты училась. Я тут…
- ЧТО????????
По спине Дмитрия строевым шагом затопали мурашки.
- Что? Ты? Сказал? Где? Ты?
- Ну в общаге на Третьей Рабочей …
- Дима, ты ебанулся???
Здесь Дмитрию окончательно стало не по себе. За тридцать пять лет жизни он лишь единожды слышал от мамы слово «блядь», сказанное в сердцах в адрес одной из подруг.
- Ты только зашёл? Только зашёл, да? Беги!!!
- Я в нашей комнате, - чувствуя себя идиотом выдавил Дмитрий.
- О ГОСПОДИ! – выдохнула мать. – Беги, только … Нет, стой … Включай громкую связь сейчас же!!! Я должна слышать, что там … Что-то слышишь в коридоре?
Дмитрий ошарашенно включил громкоговоритель и прислушался.
- Нет вроде …
- Какого хера ты туда попёрся? – скороговорила мама, - Блядь, ты весь в отца, такой же дебил, какого хера?
- Мам …
- Быстро убегай. Если что-нибудь или кого-нибудь увидишь – сразу зажмуривайся и беги по памяти и ни за что не оборачивайся. Ты запомнил, как сюда заходил?
- Ну примерно …
Да, шагов пятнадцать по коридору, дальше четыре пролёта лестницы, там … Шагов пятнадцать до вертушки … Или больше?
- Здравствуйте, товарищи. В эфире программа «Время», - сказал ровный голос Игоря Кириллова из коридора.
- ЧТО ЭТО ??? – воскликнула мать.
- Телевизор, - автоматически ответил Дмитрий, - наверное, пацаны меня заметили и балу…
- НЕ СМЕЙ ВЫХОДИТЬ В КОРИДОР!!!!!
- Сегодня генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев посетил с дружественным визитом …
- Дима, прыгай в окно! Сейчас же!
- Мам, тут третий этаж, - оторопело возразил Дмитрий.
- Я знаю, что третий этаж, - завизжала мама, - Я знаю! Я прыгнула с тобой в руках! Прыгай сейчас же! Куча песка ещё под окном?
Дмитрий подошёл к окну и выглянул.
- В аэропорту Леонида Ильича встречали …
Какая там куча песка. За столько лет или разворовали, или размыло дождями, что вероятнее.
- Ты не понимаешь, - тараторила мать, - тридцать пять человек … Просто исчезли. Прыгай сейчас же. Насовсем. Никаких следов … Ещё пятница была. Многие разъехались. Виталик у свекрови был. Какого хера, Дима? Всех списали, всех. В Советском Союзе такого быть не могло. Записали уехавшими.
Дмитрий забрался на подоконник. В бассейне он прыгал с семиметровой вышки. С десятки так и не решился. Здесь те же семь метров. Но внизу не вода.
«Я
Прыгнула
С
Тобой
В
Руках»
Что, какая сила могла сподвигнуть двадцатилетнюю девчонку выпрыгнуть в окно с трёхмесячным сыном? Пожар? Да нет, никаких следов пожара нет.
- И другие официальные лица.
- Первый секретарь обкома даже читать не стал. Дима, прыгай сейчас же. Виталик ушёл с Юркой Павловым, днём, за вещами и документами. Я была в больнице с ногой, он обещал не ходить, прыгай, Дима, пожалуйста, и ни в коем случае не оборачивайся.
- Мам, что тут происходит?
- Потом, Дима, потом, прыгай! Прыгай-прыгай-прыгай!
- Так вот ты какой вырос, сын? – раздался голос от двери.
Дмитрий обернулся.
---
«Жена же Лотова оглянулась позади его и стала соляным столпом» (Бытие, XIX, 26)
---
Тридцатипятилетний сын и двадцатидвухлетний отец пристально разглядывали друг друга.
Черты лица Виталия неуловимо менялись – вот это мальчишка-студент, вот это Димкин ровесник, а вот это пожилой мужчина, как, видимо, должен был выглядеть отец Дмитрия в пятьдесят семь.
- Виталик!!! – орал телефон, - Виталик, отпусти его! Отпусти, Виталик!
- Ира? – недоумённо переспросил Виталий.
- Виталик! Отпусти!
- Прыгай сейчас же, - сказал замеревший в облике Виталий Евгеньевич, - приземляйся на все четыре и старайся расслабиться и спружинить. Прыгай!
- Прыгай! – вторила мать.
Никогда не общавшийся с отцом Дмитрий никак не мог понять – как ему следует обращаться? «Папа»? «Батя»? «Отец»? Смешно. «Виталя»?
Дмитрий замешкался на полсекунды.
- Прыгай!!! – взревел отец и глаза его налились кровью.
Облик отца стал меняться с калейдоскопической быстротой, отекая и превращаясь в нечто бесформенное.
- Ударным трудом встречают праздник Первомая хлеборобы Краснодарского края, - поведал диктор из коридора.
Дмитрий ощутил, что не может отвести взгляда от чудесных переливов существа, ещё несколько секунд назад выглядевшего как студент с фотографии из старого альбома. Он попытался заслониться ладонью – но рука не поднималась выше плеча.
Тело ещё подчинялось Дмитрию, но прыгать спиной вперёд было чистейшим самоубийством.
Существо неспешно приближалось, а в коридоре за ровным голосом Кириллова угадывались шаркающие шаги десятков ног.
Далеко-далеко, на краю сознания верещала в трубке мама, взывая то к сыну, то к мужу.
Дмитрий на память нащупал кнопку и сбросил звонок.
Тук. Тук. Тук.
Шарк. Шарк. Шарк.
- Мама звонит, возьми трубку! – ожидаемо потребовал телефон.
Дмитрий так и не придумал, как обращаться к отцу. Поэтому он хрипло выдавил:
- Лови!
И швырнул в переливающегося монстра сотовый.
Монстр поймал телефон удивительно легко, и на мгновение отвёл гипнотизирующий взгляд двух ярких рубинов – отвёл, да так и замер, потому как Дмитрий в своё время не поленился поставить на звонок фотографию матери.
- Ирка, - произнёс Виталий, - так вот какая ты стала …
- Зелёная кнопка! – выдохнул Дмитрий, разворачиваясь и прыгая.
---
Кошмарная боль пронзила правую щиколотку, Дмитрий взвыл и замер.
Как и большинство людей он упал на правый бок – то ли потому, что большинство правши, то ли потому, что большинство живёт в северном полушарии, где всё закручивается против часовой стрелки.
Сейчас он лежал на левом боку – значит, скорее всего, спиной к общежитию.
На всякий случай слегка выгнув голову вверх, Дмитрий осторожно открыл глаза.
Да, его немного развернуло, но в целом направление оказалось правильным.
Пятьдесят метров до машины показались ему марафоном.
За спиной гудело, бесясь, общежитие, сожалея о утраченной жертве.
Дмитрий вполз в автомобиль и, закрыв глаза, пытался поточнее вспомнить дорогу. Метров двенадцать прямо, потом поворачивать.
Левая нога совершенно отказывалась чувствовать скорость, и Дмитрий снял туфлю, чтобы хоть как-то ощущать педаль.
Когда машину сильно качнуло, он понял, что несколько промахнулся и въехал на бордюр, но теперь он едет лицом к выходу.
Дмитрий приоткрыл глаза.
Он ожидал даже, что ворота окажутся наглухо закрыты и забронированы, но нет – две железные плетёные половинки так и валялись безвольно по сторонам от проезда.
Дмитрий застонал – боль в щиколотке становилась просто невыносимой – и бросил автоматический водительский взгляд в зеркало.
Все окна общежития мерцали слабым голубоватым светом – так, как будто в каждой работал телевизор – и изо всех комнат на Дмитрия смотрели десятки пар красных капель.
Машина просела, как будто её моментом нагрузили тонной картошки, и её обратным юзом отволокло метров на пять.
Дмитрия вдавило в сиденье, а его левая нога до упора вжала в пол педаль газа.
«Ауди» жаловалась на весь район всем своим подкапотным табуном; «Ауди» выла, стонала и плакала; «Ауди» ёрзала крупом вправо-влево по абсолютно сухому покрытию; «Ауди» покрылась крупной дрожью – так, что казалось она вот-вот развалится; двигатель её захлёбывался в смертельном количестве оборотов; временами задние колёса автомобиля взмывали на десять-пятнадцать сантиметров над землёй, и тогда болтанка приближалась к корабельной, - но даже тогда машина вгрызалась в асфальт передними лапами, выкрадывая у дороги спасительные метры и выволакивая хозяина, пытающегося поднять правую руку.
Закрыться от тянущего взгляда человек не мог – но упорно полз ладонью вверх по лобовому стеклу – и, нащупав пластмассу, одним рывком свернул шею зеркалу заднего вида.
Машина прыгнула на несколько метров вперёд и заглохла, выкатившись на полкорпуса из ворот территории общежития.
Дмитрий, выставив вбок растопыренную ладонь левой руки – чтобы даже случайно не взглянуть в правое боковое зеркало – раз за разом поворачивал ключ зажигания.
- Ну давай же, заинька, солнышко, - приговаривал он, прекрасно понимая, что двигателю надо как минимум дать остыть, - ну милая, детка, ну пожалуйста, ну пожалуйста, ну пожалуйста …
С четырнадцатого раза «Ауди» недовольно завелась и поехала.
Дмитрий старался не выдавливать из первой передачи больше двадцати километров, хотя вся его сущность орала, что ехать надо быстрее, быстрее, быстрее!
В павильон «Евросети» он едва не врезался, оставив машину поперёк тротуара. Отсюда её, конечно, заберут на штрафную стоянку – и там она отдохнёт.
Дмитрий впрыгнул на одной ноге в павильон и упал на стул.
- Телефон!! – заорал он, выуживая из кошелька две пятитысячных, - Дайте мне телефон!!! Любой! Мне в «Скорую» звонить!
Парень-менеджер стушевался и засуетился, а девушка-продавец молча протянула ему свой телефон.
- Мама!!! Мама, я жив, я выбрался из общаги! Я потом перезвоню, я, кажется, ногу сломал!
- Вы. Выбрались. Из. Общаги? – недоверчиво-медленно переспросила девушка.
Дмитрию опять стало страшно.
Конечно, окрестные жители знают всё о заброшенном общежитии.
И сейчас его просто убьют. В качестве превентивной карантинной меры.
- Да, - обречённо ответил Дмитрий.
- Вы родились в рубашке, - шёпотом сказала девушка.
- В двойной, - автоматически ответил Дмитрий.
- Последним, кто вышел оттуда, был мой отец. Тридцать пять лет назад, - сказала девушка.
Дмитрий попытался сконцентрироваться и прочитать бейджик.
«Кравцова Олеся» … Нет, не вспоминается среди маминых знакомых фамилия «Кравцов» … Хотя, может, она замужем …
- Первая Рабочая! – кричал менеджер, - павильон «Евросеть»! Человек с травмой!
- Я хочу с ним поговорить, - выдавил Дмитрий. Сознание уплывало.
- Я ему обязательно скажу, - заверила Олеся. – Потерпите, сейчас «Скорая» будет.
Мир вокруг плясал и вертелся.
Но остатками сознания Дмитрий уже прикидывал, как надо подготовиться и вернуться.
За вещами и документами.
И за отцом.