Арлекин : Кайлас (3)

Кайлас (1)
Кайлас (2)

— Всё, оттянулись, теперь пора и спортом заняться. Завтра идём на парикраму.
— А это нам на фига? Может сразу, а то я уже задолбалась. Разве мы не за этим припёрлись? Чего ещё годить? Я за то, чтобы без обхода! А ты?
Всё равно.
— Нет, Кая, так не пойдёт. Да можешь ты послушать или нет! Я тебе говорю, что это не так просто. Без парикрамы нельзя!
— А что в ней такого? Намотать вокруг горы несколько кружочков? Лично мне этого делать совершенно не хочется! Хочешь кости размять — что ж, давай, вперёд! А мы тебя здесь подождём. На концерты походим. Правда?
— Понимаешь ли, тут какое дело. Священный обход — необходимое предварительное действие. Это как обряд, ритуал, который верующие ревностно чтят. И нам следует соблюсти его, чтобы не раздражать местный народ. Я не силён в богохульстве, но думаю, это как раз то, что мы собираемся — а точнее, не собираемся — сделать.
— Что, уже лезть нельзя?
— Да нет, почему, можно. Сразу же после парикрамы.
Блин, но это же больше полсотни километров! Нет, я понимаю, какому-нибудь тотему поклониться. Я признаю, что чужую культуру нужно уважать, но в разумных же пределах! Если эти хороводы имеют для местных такое большое значение, то остаётся только пожалеть этот народ за то, что у них такой большой шрам на их религии! Мы с Каей не пойдём.
— Орэмай-та!
Мы с Саматой одновременно принимаем боевые стойки, подражая героиням сёдзё-аниме.
Витька хмурит брови и уходит. Мы пожимаем плечами.
Кая ёжится и отпивает коньяк из Ёсиной фляги. Потом — поворачивается ко мне и ещё раз пожимает плечами.
— Ну что, вдвоём мы этого зануду сделали?
Я не думала, что он окажется таким ревнивым.
— Есть предложение. Там за монастырём кое-что есть. Можно слазить.
Там навалом туристов.
— Не-ет, они все с утра ушли на кору. Там сейчас только кучка дохлых монахов. Двинем?
Как в детстве, да?
— Конечно развлечёмся! Полазим по руинам, ночью, когда там никого не будет! Прям, как в детстве, да?
По пути к монастырю по горной тропе Кая напивается коньяком до икоты. Она на удивление бодра и весела. Волей-неволей, её настроение предаётся и мне, и вот мы уже вместе, от души забавляясь, кадрим какого-то почтенного старца в монашеской одежде и с сопливой бородкой до колен.
Мы потешаемся и поддразниваем друг друга, и незаметно приближаемся к монастырю, пока не упираемся в его серые стены. Так же незаметно темнеет.
— Тут нужно обойти немного...
Когда это ты успела обследовать эти места?
— Нет, этим мы сейчас займёмся, а тогда я только из окошка могла рассмотреть. Ну, там, типа пролом в земле, или какой-то вскрытый тоннель, не знаю. Может видела, туда как будто бомбу сбросили.
Мы обходим монастырь по западному хребту.
Вон там, это — тот разлом, о котором ты говорила? Больше похоже на пещеру.
— Видишь, там, остатки каких-то каменных строений. Похоже на человека, который читает книгу, да? Я думаю, это не естественное образование. У тебя фонарик есть?
А у тебя?
— А хоть спички?
Зачем мне?
— Беда какая-то...
Подойдя к самому краю ямы, мы присматриваемся к ней поподробнее. Вход туда земляной, но из рыхлых стен и потолка торчат углы каменных блоков, так что, похоже, здесь либо что-то засыпано песком, либо обвал поглотил большую часть этого очевидно подземного строения.
— Сейчас посмотрим...
Она садится на хлипкий край, свешивает ноги в жёлтых ботинках, и красиво болтает ими на фоне неизвестной черноты. Оглядывается на меня через плечо. Из-за её очков выглядывают хитрые чёрные брови.
— Ну, я пошла. Ты за мной?
И спрыгивает вниз.
Я заглядываю в темноту, но не вижу ничего. Только слышно, как где-то внизу сопит Кая.
Всё нормально?
— Тут... блин, вот это круто! Тут полно места! Какой-то зал, или вроде того. Посмотри.
А что в этой задничной темени вообще можно разглядеть?
— Ну, почувствуй. Тут даже эхо есть! Я тебя вижу, давай, спрыгивай, не разобьёшься!
Я секунду-другую рассматриваю пляску теней в таинственной глубине. Потом, делаю шаг вперёд. Мгновение невесомости, и шаг заканчивается на дне раскола. Первые несколько секунд я не могу себя найти, я не чувствую своего тела, не могу пошевелиться, потому что не вижу, чем шевелить. В районе груди как будто образовалась дыра с молодой арбуз, из-за этого мне трудно дышать. Откуда-то извне моего пространства слышится приглушённый Каин смешок:
— Ха! Ну ты прикинь, тут не просто... тут лестница! Иди сюда!
Осторожно, на ощупь, продвигаюсь в сторону голоса. Неизвестность, простирающаяся от меня во все стороны дальше носа, настолько пугает, что дыра в груди резко разрастается, оставляя от моего тела только две ниточки, на которых болтается голова.
— Здесь, по-моему, дверь или что...
Каин голос ближе. Я подхожу; почему-то вся дрожу, но двигаюсь вперёд. Слышу, внизу, Самата, как ящерка, носится от стены к стене, восторженно вскрикивая:
— А-абалде-е-еть! Вот это я понимаю! Вот это действительно... Чума просто, не, ну ты только глянь!
Глянуть? Э.
Как ты можешь там бегать? Не видно же ничего! Голову не боишься там сломать? Хотя да, ты же...
Я чувствую, что она где-то рядом, но...
— Я тут вот...
В темноте ящерка хватает меня за руку. Её чешуя тихо шуршит по моей коже. Я слышу: сс-с-с...
— Сейчас, покажу. Во. Видала?
Я ничего не вижу. Что?
— Вот. В стене. Там.
Где — там?
— Да там! Вот. Там.
Она подводит меня к стене. Я понимаю это, потому что слышу, как моё судорожное дыхание отражается от неё, и возвращается, овевая лицо чем-то до такой степени чужим, что я поневоле отшатываюсь от него, как от заразы. Ящерка подносит мою руку к стене,
— В углубление, - аккуратно прислоняет её к холодной скальной поверхности. Я медленно провожу рукой по бугристому камню, и почти сразу начинаю чувствовать с ним какое-то родство или, скорее, чувство, что мы знакомы. Многочисленные сколы напоминают открытые рты и что-то ещё... так навязчиво... напоминают...
Я начинаю поглаживать стену, подхожу ближе, прислоняюсь к ней щекой. Мягко касаюсь её самыми кончиками пальцев, как бы заигрывая с поселившимся внутри этого камня божком.
Кто ты? Я тебя знаю?
Мы раньше встречались?
Откуда я тебя знаю? Почему у тебя...
— Да нет, не туда! — раздражённо шипит ящерка. — Там левее, такое отверстие...
Я веду пальцами левее, удивляясь, как она здесь что-то видит. Хотя, она же ящерка. Наверно, может.
Пальцы внезапно падают в дыру в стене. Внутри очень тепло.
— Чувствуешь, какой оттуда жар? Потрогай!
Послушно пытаюсь что-то нащупать, но всё, что мне удаётся ухватить, рассеивается как сгустки тумана.
Я уже засунула в стену руку по локоть.
Кая, я ничего не могу...
Стоп.
— Есть?
Я не знаю.
Тут меня охватывает ужас. Я выдёргиваю руки из стены — они покрыты царапинами и отсыревшей штукатуркой.
Не в силах совладать с охватившей меня паникой, я дико верещу, сотрясая стонущие своды комнаты. Метнувшись ко мне, Кая зажимает мне рот ладонью.
— Тихо, не нужно так орать. Это же просто волосы.
Кая, что со мной?
Я смотрю на свои руки. Они чистые и целые. Но... как..? А-а-а, теперь всё понятно. Нет никакой ящерки. Когда глаза немного привыкают к темноте, уже можно что-то различать.
— Откуда это здесь взялось, мне интересно? Нет, я, конечно, понимаю, мы можем чего-то не понимать, но...
Я заглядываю в дыру. В ней по-прежнему ничего нельзя разглядеть, но зато я уже вижу её саму. Поборов иррациональный страх, снова просовываю свою руку внутрь. То, что я раньше принимала за туман — ...
— ...просто зачем, а?
...просто волосы. Много-много волос. Вся ниша за дырой забита пушистой волоснёй, а размеры я вообще не могу оценить. Может, тайничок, а может, целая комната. Волосы раскалены, вот почему стена такая горячая.
— ...зачем засовывать чьи-то волосы в дырку и поджигать?
Что-то зовёт меня оттуда, с той стороны. Что-то оттуда обещает мне свет, тепло и покой, и я тут же ощущаю сильный эмоциональный подъём. Я согласно трясу головой.
Кая заряжает мне пощёчину.
— Спокойно. Экспонаты руками не трогать. Монахов с руки не кормить. С ума не сходить.
Я раскачиваюсь из стороны в сторону, безуспешно пытаясь сфокусировать внимание на ней, но рассудок бросается врассыпную.
— Всем крышам оставаться на своих местах!
Мне нехорошо...
— Взяла моду!
Мне дурно...
— Чё-то обо мне всё время беспокоишься, а сама такая... Хи-хи.
Я присяду.
Ой, жесть. Что это только что было?
Я делаю глубокие вдохи, чтобы вновь почувствовать себя в своём теле. Я убеждаю себя, что никакой дыры в груди нет. Кая, ты здесь? Кая?
Тишина.
Я судорожно пытаюсь сглотнуть, но закашливаюсь. Сзади Самата хлопает меня по спине.
— Идём, присядем.
Она уводит меня за руку вглубь комнаты, где мы садимся рядом и облокачиваемся о бугристую стену. Я стараюсь сосредоточиться на окружающих звуках и областях освещённости. Это единственный способ совладать со своими нервами, которые, не знаю, что с ними стало, так и поджидают момента лопнуть от натуги. Мой главный недостаток — стараясь перевести внимание на посторонний объект, я обычно увлекаюсь, до такой степени, что погружаюсь слишком глубоко.
Вот и здесь сейчас — тугое неравномерное пространство. Оно с трудом поддаётся описанию из-за того, что в моём сознании нет точек опоры для понимания этого явления. Дело даже не в отсутствии подходящих слов. Для меня непостижима сама сущность неравномерного пространства.
Что-то продолжает меня звать. Оно тянет меня к себе, выворачивает меня наизнанку. Я классифицирую то, что со мной происходит, как всё-таки потерю рассудка.
— Странное место, — шепчет Кая.
Даже слишком.
— Знаешь, мне тоже не по себе. Но при этом мне дико интересно. Можно попробовать сходить сюда ещё раз, только уже с Витькой. Как бы там ни было, а с мужиком как-то спокойнее, правда?
Не знаю. Может и не стоит.
— Странный он какой-то.
Почему ты согласилась? Нет, я знаю, что ты сейчас скажешь. Мне интересно именно почему ты. Что заставило тебя сорваться? Это же не за город прогуляться, хотя он мне доказывал как раз обратное. Говорил, что ничего в этом такого, и нужно относиться к этой поездке, как к чему-то обыденному и не выходящему из ряда вон.
Но мы обе прекрасно знаем, что это не так. Это действительно необычные места, и они очень заметно изменяют нас, ты ведь тоже заметила.
А кто завёл разговор о горе? Витька.
— Так зачем ему понадобилось тащить тебя сюда?
Вот. Это мне самой больше всего хотелось бы знать. Зачем? И ещё, почему ты.
— Если честно, то... Признаюсь: мне было скучно. Так скучно, что ты себе даже не представляешь. Меня всё настолько запарило... И я не знала, как вырваться. Нужно было как-то встряхнуться, устроить какое-нибудь лихое движение, которое снова бы внесло в мою жизнь краски и вернуло желание что-то делать. А потом, не успеваю оправиться после лечения, как ты зовёшь меня в Тибет. Тогда я подумала, что христианский бог у Будды главный кореш.
Прости. Кая, ты простишь меня? Я не знала, во что тебя втягивала...
— Что с тобой?
Всё это... Я уверена, тут какая-то западня. Должно произойти что-то ужасное. Я так боюсь, Кая, я так боюсь...
— Что-то с Витькой?
Да, и с ним. Ты права, он странный. Но ты не знаешь, что он за человек. Он такой... У него что-то страшное в глазах. Ты не замечала, как он это делает?
Тонкий шёпот в темноте:
— Ч-что?
Ты помнишь, когда ты упала в обморок в Непалгандже? Я тоже начала отключаться, но я успела заметить, как он смотрел... Его зрачки вращались на месте, они то увеличивались, то уменьшались, и был какой-то звук...
— Как будто через воду пропускают ток...
Или, как будто стирают пыль с телевизора. Он уже не раз это делал. Кая, мы на первый взгляд — неразлучная компания, но...
— НО Я ПРОСТО ДО СМЕРТИ ЕГО БОЮСЬ!!!
Кая дрожит всем телом и тихо всхлипывает. Внезапно она начинает биться в истерике, и теперь уже мне приходится крепко прижать её к себе, чтобы она не разбила об камни свои изящные кулачки.
— Я только сейчас это поняла... О... блин, почему я раньше об этом не задумывалась?
Она отчаянно всматривается в темноту огромными мокрыми глазами.
— Почему я веселилась и расслаблялась, как ни в чём не бывало? Как я могла не обращать никакого внимания?
Кая резко поворачивается ко мне.
— А ты всё время это знала?
Но ты тоже знала это всё время! С первой вашей встречи в аэропорту, ты всё поняла.
— Но как же...
Это он. Понимаешь, он как-то это делает. Ты сама видела, что я тоже веселюсь от души, хохочу вместе с вами... Ему как-то удаётся отводить наши мысли, чтобы мы не задумывались о том, что чувствуем время от времени. Ведь у тебя иногда случается, что мысль вдруг обрывается, а ей на смену приходит совершенно посторонняя?
Как раз, когда, тебя охватывают чувства небезопасности, дискомфорта, недоверия, сомнения! Как только ты пытаешься разобраться в своих чувствах — ХЛОП! — и ты отвлекаешься на какую-нибудь ерунду вроде идиота Ёси или совсем не к месту возникшей эйфории. Так ведь? Вспомни, как он оттаскивал нас от Пени.
— Точно, он буквально за шиворот нас уволок. Но тогда я об этом даже не задумалась.
Вот именно! А с чего он вдруг так всполошился? Чего в этом Пене такого?
— Не знаю... Слушай, ты меня здорово пугаешь.
Это не я тебя пугаю. Ты знаешь, кто.
— Но как получилось, что именно сейчас такая ясность?
А как получилось, что в той дыре полно горячих волос?
— Быстро. Идём отсюда.
Мы буквально бросаемся из этой пещеры вон. Выбравшись на свет, мы немного успокаиваемся, как будто разом избавляемся от какого-то общего груза, и пробираемся через развалины, встряхивая головами. Постепенно отдаляясь от монастыря, мы замедляем темп. Напряжение плавно уходит из моего тела в каменистый грунт.
При свете дня то, что произошло в тёмном подземелье, кажется чем-то абсурдным и эфемерным. Как будто ничего вообще не случилось, а только накатило необъяснимое чувство страха и дискомфорта, которое теперь медленно сходит на нет. И то, что сейчас утро, и что прошла целая ночь — мы на это даже внимания не обращаем.
Я ловлю себя на том, что больше не уверена в своих чувствах и воспоминаниях. Я даже не могу чётко восстановить, что там за монастырём такое было. Осталась только затухающая эмоция как отголосок чего-то напрочь забытого.
А Кая — та вообще непринуждённо улыбается, выстанывая какую-то незатейливую песенку.
— А вода с неба струями... — вздыхает она, томно закатывая глаза, — по лицу поцелуями...
Мотив не очень в тему.
— Что, не нравится? — и беззлобно хмурит брови.
Снявшись с загона, мы продолжаем спуск, набирая полные груди чистого горного воздуха и по-настоящему получая кайф от жизни.
Наша неутолимая жажда покоя и умиротворения — всеобщая черта современного хомо. И к чёрту латынь, потому что здесь не пахнет ни медициной, ни философией, ни даже зоологией. Это скорее вопрос механики. Факт бытия в данное время в данном мире уже сам по себе является причиной, по которой покой нам только снится. Постоянное беспокойство и неприкаянность естественным образом вытекают из процесса проживания. Нужно либо быть патологическим дебилом, либо вообще не рождаться на свет, чтобы чувствовать уют на этой планете. Но:
Первого состояния почти невозможно достичь самостоятельно. Да и немногим такое в голову придёт. А вероятность того, что случится удача быть дебилом сразу и просто так — слишком мала, чтобы рассматривать её в качестве возможности.
И:
О парадоксальности желания вообще не являться в этот мир, притом, что я уже в него явилась, и этот факт уже не отменить, — не стоит и упоминать. Вот я и делаю это бесплатно...
Нерождённые эмбрионы с зачатками осознания действительно пребывают в состоянии эйфории и мудрого наслаждения всем, что они в состоянии воспринять. Такой ментальный оргазм длится у них непрерывно на протяжении всего времени их существования. Их козырь — то, что они не доживают до рождения. Это как плевок в лицо природе. Имей они представление о благодарности, они чувствовали бы её к своим матерям за выкидыш или всему рабочему коллективу абортария за отмену.
К сожалению, большинство матерей оказываются не такими великодушными. И приходится выбираться наружу — прямиком на венчание с Белым Светом, на свадебную церемонию, сжимая подмышкой чистый винчестер осознания, который предстоит заполнить жениху. Это в качестве приданого.
Как бы вот ещё вспомнить, к чему я веду...
А, ну да. Мы всегда мечтаем вернуть этот веник назад, и навести в нём порядок, почистить и дефрагментировать диски, но Белый Свет до такой степени раскомандовался, что это практически невозможно. Пока этот мир — законный хозяин наших сознаний. Главная ошибка многих в том, что даже в случае развода, приданое он всё равно оставит у себя, поэтому суицид — это не выход. Единственный способ заполучить назад свой безобразно замусоренный винчестер — это убить его обладателя. Тогда сознание будет унаследовано ближайшим родственником — то есть вернётся обратно к нам.
Всё это только кажется таким сложным и запутанным, но в итоге сводится к очень простой формуле: единственный способ достичь покоя и умиротворения — уничтожить этот мир.
А если всё прокрутить в обратную сторону, получим звёздчатую передачу предпосылок и результатов разного порядка, что в принципе и вправду — чистая механика.
Мысль ясна?
— А вода с неба стру-уями, по лицу поцелу-у-ями, — мурлычет Самата.
Я застываю как вкопанная.
Кая проходит ещё несколько шагов... останавливается... оборачивается...
— Что такое?
Только что — чьи это были мысли? Точно не мои. Хоть я осознавала себя рассуждающим субъектом, голос моего внутреннего монолога был... мужским? И даже эта самая мысль проходит как мужская, она как бы вне меня: ты осознавала себя... голос твоего внутреннего монолога...
Кая... блин...
— Так ты объяснишь, в чём дело? — раздражённо интересуется она.
Удивительная вещь: только что мы обе пребывали в нирване, и вот, через секунду я напугана и сбита с толку, а ты раздражена и нетерпелива.
Кая, прямо сейчас я думаю головой какого-то мужика. Он...
И, знаешь, его монотонный голос...

Ты удивительный человек. Ты — единственная из всех проходишь через такие серьёзные внутренние изменения... Думаю причина в твоей женской, чёрной сущности.
Разве я меняюсь?
В последнее время ночи проходят для тебя быстрее. И дело тут не во времени года, и не в положении солнца. Просто раньше твои ночи тянулись и тянулись, и начинало казаться, что прошла уже целая вечность, что миллионы эонов пролетело перед глазами, как комариный рой. Что эта ночь никогда не закончится... И только когда взгляд находил на циферблате часовую стрелку, реальность вновь вступала в силу, а вместе с ней и реальное время. За каким бы занятием ночь не проходила, сколько бы она не длилась — вне зависимости от этого утром всегда была приятная усталость и ощущение
Старости, знаю.
...точнее, её предчувствие. Каждая ночь для тебя была важным событием, значительным шагом в познании мира и себя в нём. Ночью ты могла делать всё, что угодно, и не было нужды в опыте или анализе, или даже рассуждении. Достаточно было того, что ночь идёт, и все вокруг спят. И собственное бодрствование воспринималось как нечто.
Я не хочу... не хочу...
Послушай меня. Вернись на несколько шагов назад. Послушай.
Волшебство, магия, очарование.
Несколько маленьких приятностей. Немного тепла.
Прислушайся. Что теперь? Теперь ночь уходит, как морской песок сквозь дуршлаг — стремительно и неудержимо. Она даёт о себе знать кратковременным периодом темноты; с сумасшедшей скоростью пролетает и уносится рассвет. Аврора щёлкает пальцами и показывает фокус, и послеобеденные сумерки застают врасплох.
Просто скорость дней очень заметно возросла — вот и ночи проходят быстрее. Больше нет возможности расслабиться и насладиться. И чувствовать, что мозг впитывает в себя всё, как губка, в то время как мозги спящих только переваривают дневную порцию пищи для ума.
Да?
В темноте электрическими лампочками выложить тезис: «Нет пользы, только вред». Тёмные часы, сменяя друг друга в торопливом челночном беге, скрываются в самом конце спиральной завитушки, не оставляя после себя ничего, кроме опустошения, измотанности и предательского желания просто поспать!
Что случилось? Тебя что-то удивляет? Почему время ускорилось? Да потому что жизнь твоя стала пустой! А пустота стремится сама в себя — от того сжимаются пространство и время. Просто. Единственная сложность — в одновременном сосуществовании и взаимной зависимости реального события и ментального импульса, охватывающего и весь горизонт событий, и весь диапазон остальных ментальных импульсов.
Но моя жизнь не пуста! Она ещё никогда не была такой полной!
Это же не твоя жизнь. Её наполняешь не ты, а кто-то другой. Твоя жизнь — пуста. А потому она не в состоянии поддерживать в себе нормальное количество времени: пространство жизненного отрезка сжимается вокруг её пустоты. Времени становится тесно, и оно взрывается наружу, за границы жизни. Так понятно? Или...
Нормально.
Ночью все обычные звуки пропадают, и становится настолько тихо, что можно различить то, чего не слышно днём. Стоит только погрузиться в эту темноту, раствориться в ней, как всё ранее неуловимое тут же выступает на передний план. И пусть ночь пролетает так быстро, как только можно — насладиться этой невероятной акустической атмосферой можно и за десять секунд. После такого даже рассвет не символизирует досаду и завершение мистических часов с полуночи до зари. Я встречаю утро гостеприимно, а восход солнца приветствую радостной улыбкой.
На измождённом лице. Я рад, что ты поговорила со мной. Мне приятно, что вы оба достигли таких высот в исследовании темноты. Это подходящее место, чтобы уйти.
Как скажешь.
— В чём дело? — спрашивает Кая.
Ни в чём. Давай найдём что-нибудь поесть.

[предпоследний кусок в пятницу]