Брусникина : Легкие деньги

Я бы хотела вернуться в годы ушедшие. Но тошнит меня, блять, от всего происходившего со мной в те далекие времена. Рейтузы на голое тело, бабушкины носки кроличьи и оренбургский пуховый платок. Было мне от роду не больше двадцати, за плечами профессиональное техническое училище и компенсационный класс в небольшом городе на окраине уже не родной страны. Брежнева тогда всей страной хоронили, а я мечтала о любви. Из достижений были ворованные серьги с янтарем и коллекция пластинок Леонтьева. С невинностью расстаться я не спешила, и на редких свиданиях с мальчиками отделывалась желтозубой улыбкой и рассказами про свою работу.

Работа у меня была полезная и нужная. Всем полезная и всем нужная. Доход был стабильный, за вредность давали молоко. Левый приработок тоже имел место быть – легкие деньги. Пусть и не большие, но легкие. Но рассказ не об этом, а это всего лишь небольшое предисловие к, казалось бы, глупой, но все же правдивой истории моей жизни.

Возвращаясь ближе к ночи домой с вечерней смены, я наткнулась на объявление, небрежное приклеенное, на ПВА видимо, к фонарному столбу. Объявление манило своим призывом о помощи и легким способом заработать на мелочи жизни. «Одинокий мужчина, «за 60», пригласит к себе девушку на чай. Я без вп с чю и мо. От вас хорошее настроение от меня вкусный чай с вафлями.» И был указан телефон. Делать, в коммуналке с алкашами и на всю голову пизданутой матерью, было нечего, и я отправилась к автомату, звонить.
- Алё, я по объявлению. вшпшкххххххуйуйуююююшшшшшшш
- Здравствуйте. А вы откуда звоните – вас плохо слышно?
-Я с перекрестка Ленина и Первой пятилетки, с автомата. вшпшкххххххуйуйуююююшшшшшшш
- Так вы со всем не далеко от меня, а вы красивая? Вас как зовут?
- Я ваще Эдита пьха сосе…, вшпшкххххххуйуйуююююшшшшшшш, в плане «ниче такая». Лена зовут.
- Сиськи есть?
- Ага, куда ж без них, старый пер.. вшпшкххххххуйуйуююююшшшшшшш, еще какие, говорю.
- Не висят?
- Да не, мне двадцати еще нет, ху… вшпшкххххххуйуйуююююшшшшшшш там висеть то; как бидоны алюминиевые - качаются и брякают, говорю.
- Приезжайте. Меня зовут Александр Евгеньевич. Запишите адрес. Жду.
- И правда, недалеко. Ставьте самовар и вафли готовьте. Скоро буду. вшпшкххххххуйуйуююююшшшшшшш
Я накарябала подводкой на салфетке из столовой адрес и прикинула перспективы. Голос не старый, но серьезный такой. Про сиськи, опять таки, спросил. Чего можно ждать от этой встречи? Сношения исключены – сразу глаза выцарапаю. Подрочить, как Аркадию Семеновичу – это можно. Просто построить глазки и нахаляву разжиться чем-то вкусненьким или деньгами было сразу понятно – вероятность стремится к нулю. Я неуверенной походкой, цокая мамиными польскими сапогами, двинулась на «заветную квартирку».

Встретил меня мужчина, достаточно приятный, сухенький такой. С умными добрыми глазами, но в трениках с оттянутыми коленями. Квартира не сулила ничего кроме вафель, но отдельная, судя по всему.
-Леночка, проходите. Старикан бойко подхватил мою телогрейку и повесил её на плечики.
-Уютненько тут у вас, как в археологическом музее, сказала я, кивая на фотографии на стене.
-Проходите на кухню. Чай уже стынет.

Кухня была очень большой и светлой. Посредине стоял круглый стол, на котором ломились всевозможные крендельки и печенье в металлических коробках. Такое богатство мне, девушке из пьющей пролетарской семьи, и не снилось. Я и не заметила, как мы подружились. Много болтали про деревню и про современную эстраду. Я доедала уже третью пиалу с печеньками, как дядя Саша посмотрел мне прямо в глаза и спросил: «Лена, а вы хотели бы заработать немного денег?».
Я так и опешила. Нет, думаю, не может быть, так и знала, старый извращенец. Но вслух почему-то спросила: «Сколько?».
- Ты ничего плохого не подумай, двести рублей, за сущий пустяк.
-Дядя Саш, это почти две мои зарплаты, и за сущий пустяк такие деньги не платят…
- Ты ведь целка еще, так?
Я выпучила глаза, и что-то сквозь наворачивающиеся слезы, бормотала.
- Да не канючь ты, целкой пришла - целкой и уйдешь.
Он налил в граненый стакан водки и залпом выпил. Закусил сдобным сухариком, с орешками. Налил мне, я тоже выпила, занюхала косой. Достал стульчак деревянный и притащил стул с дыркой посредине, залез под него и скомандовал: «Садись, Ленка; оголяй зад и садись, как на толчок». Я послушно сняла одежи и села.
-Тужься, дура.
-Эээ, дядя Саш, чего тужиться-то?
-Да посри мне на лицо, блять, давай!
-Да не хочу я…, но на всякий случай напряглась.
-Не получаеться.
-Эх, весь кайф ломаешь, овца.
И тут на меня такая агрессия нашла, просто кошмар. Я спрыгнула со стула и, путаясь в рейтузах, поскакала к столу, за ножом или хотя бы щипцами для сахара, неожиданно зацепилась за какой-то продолговатый предмет на полу и с криком «нихуя себе», зацепив скатерть, упала на паркет. То ли алкоголь, то ли нервы, то ли все-таки я как-то зря напрягала кишки, струя зеленой густой жидкости брызнула из моей задницы прямо на портрет Брежнева или Андропова, уже не помню. Дальше все как во сне. Александр Евгеньевич достал свой микрохуй и дрочит на обосранный портрет, я хватаю деньги и бегу в ванную, запираюсь и, размазывая тушь слезами стыда и обиды, судорожно привожу себя в порядок. Кое-как отмывшись и накрасившись заново, выхожу из ванной. Дядя Саша в блаженной истоме валяется на полу. Я наступаю ему на грудь каблуком.
-Знаете, Александр Евгеньевич,…
-Знаю, Лена, ничего страшного, все в порядке…
-Нет, Вы нихуя не знаете, я уже два года работаю вахтершей в общественном туалете на вокзале, говно убираю за мудилами пьяными, гомосеков гоняю, баб учу бумажку и прочую ватную вакханалию в корзину складывать, и больше всего ненавижу, когда насрано вокруг толчка.
Сказав это, я расковыряла пачку с хлоркой и обильно посыпала ей старикана и всю комнату, в том числе и портрет.
Я гордо задрала нос, деловито сгребла крендельки и печеньки себе в сумку и выбежала из квартиры.

На душе скребли кошки, но грели двести рублей. Больше по объявлениям я никогда не звонила, да и в рейтузах на голое тело ходить не пришлось.