Арлекин : Квадривиум

По щекам текли слёзы. Ещё пара шагов, и я начал задыхаться. Замкнутые круги безусловной важности лубили моё сознание. Окружности были повсюду – единственная прелесть этой местности – и энергия их линий обнаруживала империю затерянных дорог. Мой единственный путь вёл в горы сложных эмоциональных сооружений, но вместо подъёма я ощутил падение, и в мельчайших подробностях рассмотрел летящий навстречу асфальт.
Я очнулся в святилище беспорядочного познания. Это было секретное хранилище, в которое я всегда мечтал – и никогда не надеялся попасть. Загадочные, неприступные места. Я был прямо в центре поклонения Солнцу, а моя персональная разгадка находилась где-то впереди, за барьерной лентой. За моей спиной протянулись обвалившиеся стены трудностей, передо мной возвышались стены мечты. Я испытал жёлтый ужас, представив, как моё присутствие вызывает у этих стен реакцию схождения. Всё зависело от консистенции наличия. Это был день познания, и я независимо принадлежал ячейке вечера. Картинка повседневности больше не грела меня своим привычным теплом.





Мой личный покой отскочил в сторону запачканного выводами коридора. Я серьёзно чесал этот странный образ, пытаясь определить подвох, но всё было залито бессилием, а пространство торопилось нагреться. Повсюду снова стали проявляться концентрические круги, в которых угадывались то изображения паука, то силуэты гигантских пуль, то просто следы какой-то субстанции. Культовое значение этих линий не было мне понятно, но возникшие знаки определённо указывали переход в состояние медленного сна.
Я шёл по странному коридору, всасывая кафельную жидкость предвкушения. На стенах угадывались следы краски времён, осыпавшейся давным-давно, наверное, ещё на стадии игры. Напиток восторга оказался на удивление горячим, и вокруг меня расплылись розовые пятна пара. Внутренности постоянно чесались, но я старался об этом не думать, и вообще, похоронить всякий рост и соскрести с мозгов выводок мыслей. Белые шаги безмыслия оставляли на полу позади меня оранжевый след усталости, но я продолжал ломать воздух, двигаясь вперёд. Я уже мог видеть распахнутую дверь.
Покрепче сжав в кулаке ключ к возвращению, я вошёл внутрь. Мне стало больно, я увидел кому. Запоздало тихий пульс чеканил ритм страдания. Гремящий зуд мысли рвал эмаль с моих представлений о себе.
Внутри огромной спальни шаткого знания плясали новые очертания. Я почувствовал, как эти запретные картинки выполняют установку слоистого детализированного звона плоти. Звук момента расшибал мой слух и невыносимо исчезал где-то в рисунке лба, чтобы оттуда мучить всё моё тело. Свобода окрасилась в цвета злобы, и со спокойной деловитостью орудовала воздействиями, схватив и без труда придавив к полу мои юные, немощные мысли. Мучительная раскачка старого чёрта ярости колотила меня, как неразумное, прохладное дитя, удар за ударом вызывая вращение реальности. Необычность шума, который стягивался вокруг знаменателя, плодила звук. Всё моё самомнение мутной рекой вырвалось из спальни и матовым потоком лилось из окна. Я чувствовал необходимость напомнить окну об отсутствии двери соглашения, которая припечатала мою волосатую жажду познания, и тут же исчезла. Воздух был пропитан ожиданием бойни. Вращение вводило в горячку. Удары паранойи в ядре черепного орешка терзали побеждённые мечты. Нужно было срочно улыбнуться и вырвать у этой панической гидры очередную отросшую голову, но мной безраздельно владела тоска изменения. Её тёмный свет спокойно будоражил и посылал мне сигналы удовольствия, которые блокировались пустым, но самодостаточно певучим голосом моего тела. Организм говорил о разнообразии контактов и продолжении сна, но я ничего не понимал. Это был явный эксперимент надо мной, узником уютного мозга, – генеральная шуточка сверкающего смысла. Во мне взросло растение обиды, и я прикусил густой калач губы, чтобы не заорать от боли. Тёплая вода абсурда прямой занозой ворвалась в катакомбы померкшего ума, лишила мой кошмар завесы из пошлых догадок и сухим дыханием вернулась в ядро. Проснувшийся кратер заставил удивительный поток долететь до сознания, область силы опоясала содержание вещи, кровь победила взгляд, тени погребли боль, и она приникла к коже времени.





У меня началось воспаление заживления, я захотел покинуть эту империю вопросов, встретить тёплые дожди и застать то время, когда утро ложиться спать. Тускнеющая волна пространства только ухмыльнулась желаниям души, и все окружающие звуки связались с непостоянным выплёскиванием воды попыток. Мой организм продолжал говорить, но нагрузка на швы не позволяла изъять тени его голоса из континуума. Я тщательно прощупал обшивку действия на стенах. В одном месте я нашёл большое скопление пустот, и под оглушительный скрип ментальных усилий продавил ветхую ткань своим незыблемым коленом.
За стеной разворачивалась безграничная печаль. Открытая глотка тоски дышала впечатлениями, рождая огненную пургу визга. Жёлтые вихри носились над пустыней в поисках обычной мерзости, брызгали вокруг традиционной скукой, и, в общем, воплощали боль материи. Я задумался о причинах её материальности, но груз новых забот тут же выбил пальцы из суставов. Симуляция визга терзала слух, но вдруг на смену шороху проносящихся изображений пришёл голос рваной формы. Соки спящего плода схлынули, соки сознания образовали поток эгоизма. Массивные тельца криков улетучились, так и не раскрыв тайну своего появления.
Меня так утомило расширение мозга внутри атмосферы запустения, что я безо всяких сожалений оставил мокрый бронзовый ящик причин в мерзкой спальне, пролез через отверстие и ступил на необычный песок.
Уверенность существует в дыхании ситуации, а сейчас она стремительно приобрела размеры человека. И вот, окончательно сорвав с себя гладкую кожу сомнений и взрыв ногами слой затхлой почвы, в пустыню печали вторгся древний элем. Лохматый монастырь с пещерами в храме лица, размытыми геоглифами болезни. По округе разнёсся просторный мотив ударов творящей возни – процедура создания раннего нелепого человека вошла в заключительную стадию.





Я готов был увидеть отвратное заключение синего в вездесущих кругах, и как учёный песок, этот знаменитый преподаватель невозможного, создаёт глобальную живопись и письменность серой пылью пустыни; бесконечно созерцать нагромождение удовольствий, пока разочарование не станет непосильной ношей и не придавит к кварцевому потоку одеяла; ощупывать студенистый орнамент на шуршащих стенках радуги; погрузиться в космос актуального времени и любоваться красотой его дочери – внутренней вертикали между корнями тупости и выбитым ветром.
Ладонь случайного открытия ударила по глазам так внезапно, что раздался шлепок светлого века. Я испытал нежный укус ночи, зуб луны проколол меня насквозь, и утерянная цепочка времени с опаской погрузилась в канаву огорчения, в эту дырку озабоченной усмешки на лице жизни. Шоковый продукт привычки крепко стиснул оголённое бедро потребности. Притяжение познания покидало меня, зуд ночного побега медленно проходил и, наконец, качество ущерба перестало наполнять влажные круги поступками. Забытая обида на качество открытого просвета испустила последнее насекомое запаха, и когда этот вселенский кошмар затерялся во внутреннем строении мятных листьев потери, мне открылась внутренняя связь. Степень её значения была такой огромной величины, что остальные настоящие открытия, неспособные выстроиться в очередь, без толку погибли, захлебнувшись потом значений, и затихли в щёлкающей, бьющейся преисподней.
Я вытер кулаки о бумагу выпадающего контекста – этот бой был окончен. Усмешка случая ненавязчиво пульсировала в макушке. Воздух-астронавт сконцентрировался в сияющий тессеракт и вырвался за пределы стратосферы, открыв мне истину.
Передо мной возвышалось древо истории. Оно отбрасывало уродливую тень на чёрные стены покинутого мной храма, где количество человеческих опасений растёт под влиянием чувства.





Исследователи ландшафта выдвигали предположительную версию о пользе запустения, версия строителей квартир из золотого налёта заключалась в поисках руин ума, раскопках и последующем изучении. Мне было всё равно. Тёмные скелеты жриц надёжно защитили настоящее от сполохов моей души. Поселения других затерянных земель были открыты миру в любое время как неотступный сюрприз. По пустыне переваливался ком из грязи и пыли, тяжело и недоуменно дыша после столкновения с парадоксом динамики.
Из-за дерева идиллии выскочили длинные собаки и побежали ко мне. Животные всегда знали обряды запоминания имени, поэтому я ждал их и был готов у них учиться.

****

все изображения созданы в аццком фотошопе