Немец : Кокон. Глава 11

глава 10

И все же глупость мною была совершенна. После того вечера Алёна замкнулась, стала избегать меня. И дело, скорее всего, было не в поцелуе, но в самом разговоре. Алёна открылась слишком сильно, распахнула двери империи своего личного пространства, ожидая, что я войду в них, и останусь, а я испугался и сбежал.
«И что мне следовало сделать? — спрашивал я себя, пытаясь следовать логике и здравому смыслу. — Нужно было либо вообще не идти на тот ужин, либо оставаться и трахать Алёну до утра… Что, конечно, очень соблазнительно, пока не задумаешься о последствиях…»

А последствия действительно могли быть малоприятными. И дело было не в возможной конфронтации с Лёней, мордобоя я не боялся, но вот ответственность меня пугала. Ведь, если Алёна уйдет от мужа ко мне, с ее стороны это будет жертва, её жизнь кардинально изменится, и, следовательно, я возложу на себя моральные обязательства перед ней. К этому я был не готов, потому решил ничего не предпринимать, то есть дать жизни возможность решить за меня. И спустя две недели я смог поздравить себя с верным решением. Жизнь мудрее любого философа, иногда ей надо предоставлять возможность решать за нас.

12-ое апреля пришлось на субботу. Вечером, часов в десять, я только-только выпроводил молодежь (приходили Наташа Коблова взять очередную книгу, Ирка Бажанова и Сергей Прохоров просто потрепаться), выкупал пса, налил себе коньяку и расположился на диване с томиком Борхеса. Но насладиться чтением в тот вечер мне было не суждено, — звонок в дверь возвестил о появлении новых гостей.

С мыслью о том, что в последнее время моя персона стала неестественно популярна, я поплелся открывать дверь. На пороге стоял Лёня Михайлов, изрядно пьяный. В одной руке он держал ополовиненную бутылку виски, в другой — неизвестную мне молодую особу, тоже довольно не трезвую.
— Мы с планеты Земля! Прибыли с мирными целями, налаживать контакт и всё такое. Приветствуем тебя, марсианин! — поздоровался Лёня, и я догадался, что врачи сегодня проявили солидарность с последователями Королёва, то есть отмечали День Космонавтики.
— Лёня, — сказал я товарищу строго, — ты совсем рехнулся?! Зачем ты тащишь ко мне своих пациентов? Надеюсь, она не буйная?
— Это Грек, — представил меня девушке друг, бесцеремонно заволакивая ее в коридор моей квартиры. — Как я и тебе говорил, вместо приветствия он начал хамить. Он слегка ущербный, путает хамство с остроумием, не обращай внимание. А вообще, он парень толковый, так что если что, можешь остаться. Я не обижусь.
— Лёня, что у тебя в руках? — спросил я, оттаскивая прыгающего на гостей Лариона.
— В руках у меня Лида, — отозвался он, пытаясь разуться и не уронить подругу.
— Я вижу, что это не Вася. В другой руке что?
— А… — Лёня поднял бутылку на уровне глаз, и пару секунд рассматривал, словно успел забыть о ее существовании, протянул мне. — Ракетное топливо. На нём и летели.
— Какой милый пёсик! — проворковала девушка, и тут же добавила севшим голосом, — мне надо в ванную…
Лёня переместил подругу, куда ей требовалось, а сам пришел на кухню, где я уже достал стаканы и резал сыр.
— Итак, продолжим! — заявил он воодушевленно, но в этом воодушевлении присутствовали нервные нотки, Лёне не свойственные. Да и пьяные загулы не в его стиле. Мне подумалось, что с ним приключилось что-то не ординарное.
— Тебя совсем не беспокоит общественное мнение? — спросил я товарища. — Ходишь с пьяной девкой в обнимку, не боишься, что Алёна узнает?
— На общественное мнение мне плевать, потому что послезавтра я покидаю этот проклятый городишко! — заявил Лёня, плюхнувшись на диван и закинув ногу на ногу.
Я насторожился, положил нож, внимательно посмотрел на товарища.
— В каком смысле «покидаю»? — спросил я после паузы.
— В прямом. Мне предложили работу в областной клинике, я согласился. Перебираюсь на пмж в нашу Уральскую столицу. По этому поводу устроили с коллегами тусу. И Лида не пациентка, она — координатор. Кстати, она не замужем.
— Зато ты женат, — я наполнил стаканы, протянул один Лёне. Михайловы уезжали, и, очевидно, навсегда, — мне неприятно было осознавать, но этот факт всколыхнул в моей душе волну едкой горечи.
— Тоже мне праведник нашелся, — отозвался Лёня. — К тому же, Алёна не едет.
— Что?! — я в удивлении уставился на Лёню. — Хватит уже издеваться над моим жадным до сплетен мозгом! Рассказывай! Давай уже колись быстрее!
— А что рассказывать. Она не хочет уезжать. Так и сказала: не поеду. А я, если откровенно, и не настаивал.
Лёня неторопливо приложился к стакану. Я пытался понять, нервничает ли он, но если его душу и обуревали жестокие стихии, на мимике и жестах это не проявлялось. С другой стороны, Лёня же хирург, то есть человек, по долгу службы обязанный уметь себя контролировать. Вот то его возбужденное «Итак, продолжим!» было единственным проявлением чувств.

Я сел за стол, глотнул виски, подкурил сигарету. Мне требовалось время переварить услышанное. Алёна оставалась, — это могла значить только одно: Михайловы разводились. Не скажу, что эта догадка меня поразила, потому что еще две недели назад я предвидел такое развитие событий, но я не ждал их так скоро. Да и вообще, — одно дело догадка, совсем другое — реальные события.
— Так вы что — разводитесь? — спросил я, все еще до конца не веря услышанному.
— Пока нет. Решили дать друг другу время на подумать. Вернусь через полгода, тогда и посмотрим.
— Мда… Новости, мягко говоря, неожиданные…
— Присмотри за ней, ладно?
— Я бы на твоем месте Грека о таком не просил, — даже не знаю, что толкнула меня на это достаточно честное заявление, то ли сногсшибательные новости, то ли алкоголь, то ли и то и другое, — вот вернешься через полгода, а мы женаты.
Лёня поднял на меня тяжелый взгляд, но мне уже начало надоедать его извращенное представление о супружеской верности, так что я продолжил довольно грубо:
— Это какой же сволочью надо быть, чтобы трахаться на право и на лево, а от жены требовать целомудрия!
— Надо быть тобой, — невозмутимо парировал он.
— Я никому не изменяю! — моему возмущению не было предела.
— Потому что у тебя никого нет, — в добавок ко всему эта скотина нашла место для ехидной улыбки, отчего я завелся еще сильнее:
— Можно подумать в Ебурге полгода ты будешь дрочить, вспоминая любимую жену! Как меня уже достала эта однобокая мужская справедливость!
— Мальчики, у вас там все нормально? — донесся из ванной обеспокоенный голосок. А я уже успел забыть о присутствии координатора Лиды в моей ванной.
— Потому что ты такую справедливость исповедуешь уже 36 лет, — Лёня нагло улыбался во все зубы, и, черт возьми, он был прав. Я вернулся к стакану, то есть отпил добрый глоток.
— Ну да хватит орать, — продолжил Лёня серьезно. — Я не собираюсь ограничивать жену в сексуальной свободе, к тому же это невозможно. Тем более — рядом с тобой. Но самое поразительное то, что я нисколько не ревную. Как-то все выгорело, перегорело. Раньше сама мысль о том, что Алёнка может трахаться с кем-то другим могла довести меня до бешенства. Но со временем ревность притуплялась. Первые года три я не изменял ей, и даже мысли не было. Теперь же мне всё равно.

Лёня давал жене полную свободу выбора и действий, потому что такую же свободу оставлял за собой. Мало того, очевидно Михайловы давно уже заключили негласное соглашение на эти свободы, может быть год назад, а может и еще раньше. В семье подобные отношения возможны, но крайне опасны, потому что требуют абсолютного доверия и безграничной жертвенности, в противном случае приводят к краху, и случай Алёны и Лёни это подтверждал. Свобода стала для них очередным слоем, который они намотали на свои коконы, она отдалила их друг от друга, вместо того, чтобы сблизить.
— Слушай, Лёня, — после паузы размышлений я решился на вопрос, который никогда раньше не задавал другу, — а почему у вас нет детей?
Лёня допил виски, встал, подошел к столу, кинул в рот кусочек сыра. Прожевав, сел за стол напротив меня, наконец, ответил:
— Да стар я уже для детей, — и вот этот ответ он рожал долгих две минуты!
— В каком смысле? Твои сперматозоиды что — ленивы и у них радикулит?
— Детей надо заводить в двадцать пять, пока молод, энергичен и глуп. Пока не понимаешь, какая это ответственность, и сколько денег и энергии наследники требуют. Мне сейчас тридцать восемь, и честно говоря, я не хочу детей. Я попросту боюсь их заводить.
Мне показалось, что он цитирует великого оратора современности, то есть господина Грека. Черт, я даже не предполагал, что мужчины настолько солидарны в этом вопросе. Но в тот момент меня интересовало немного другое, — открылась новая грань отношений четы Михайловых, и я задался вопросом, так ли безукоризненны были мои выводы, насчет нежелания Алёны иметь детей, когда сам глава семейства не торопился обозначить потребность в наследниках? Скорее всего, присутствовало в какой-то доле и то и другое, мелкие фобии сложились в одну большую боязнь, которая в результате развалила семью. Лёня уходил сам, мне не требовалось ломать их брак, Алёна могла достаться мне «бесплатно», без наложения моральной контрибуции на мою совесть. И, чего лукавить, от этого понимания, мое настроение резко поднялось, оно уже даже смахивало на ликование.
Наконец к нам присоединилась заметно посвежевшая Лида. Мы допили виски, болтая о всякой ерунде, потом в ход пошел мой коньяк, а потом вдруг вечеринка закончилась, потому что позвонила Алёна.
— Михайлов у тебя? — спросила она ровно.
— Так точно, мэм, — отозвался я, покосившись на Лёню; тот сосредоточенно смотрел в свой стакан.
— Он уже сказал тебе?
— Да.
— Хорошо. Спроси, он домой сегодня придет?
— Ты домой сегодня придешь? — переадресовал я вопрос.
Лёня поднял на меня глаза, потом перевел их на Лиду; девушка сидела потупившись, даже губку прикусила.
— Нет, — отозвался Лёня, все еще глядя на подругу.
— Не придет, — сказал я в трубку, следя за Лёниной мимикой. Чувствовалось, что он испытывает дискомфорт.
— Хорошо. Тогда я приду к тебе, — закончила Алёна разговор и отключилась.
— Опс… — вырвалось у меня.
— Что такое? — затревожился Лёня.
— Она сейчас придет сюда, — ответил я, предвкушая наслаждение от предстоящей драмы, а может и секса. Или того и другого.
— Так, что-то мы засиделись, — засуетился Леонид, поспешно достал телефон и вызвал такси.
Через пять минут их уже не было. А я сидел на кухне еще три часа и ждал Алёну, но она так и не пришла. Раз пять я порывался ей позвонить, злился, как семнадцатилетний мальчишка, которого девушка прокинула со свиданием, но как только слышал сигнал вызова, обрывал соединение. Только к двум часам ночи до меня дошло, что никуда она идти и не собиралась, и ляпнула свое обещание с единственной целью заставить Лёньку понервничать. Женщины мстительны, особенно, когда понимают, что потеряли мужчину безвозвратно, даже если это не любимый мужчина. Но в теперешней ситуации я её понимал.
«Алёна, Алёночка, Алёна!.. Очень скоро ты проснешься в моей кровати», — убаюкивал я себя, пытаясь заснуть в пол четвертого ночи.