ШилоМыло : Степан

Стук в дверь. Шаркают ногами и ругаются матом.
-Степан, открывай уже! – Степан нехотя отрывает седалище от табуретки и движется в сторону двери, моргая красными глазами и втягивая носом-картошкой вонючий воздух квартиры, пропитанный перегаром и ароматами грязного белья, сгнившей в тарелках еды, плесени из санузла.
- Какого хрена? Кто там? – выдаёт его осипший голос.
- Друзья твои, будь ты не ладен. Отворяй уже, сейчас будем музу будить, - за дверью слышится басовитый гогот.
На стол вылезают пыльные стаканы, пара грязных тарелок очищается для того, что бы на них могла расположиться закуска. Приползают шатающиеся стулья, на них рассаживаются гости.
- Ну что, лирик, не пишется? – заводила с сочным голосом откупоривает первую бутылку. Это Гена. Он самый молодой из трёх присутствующих. Ему 34. Он писатель. Очень любит вкусные слова, которые можно громко кричать с серьёзным видом и красиво выводить ручкой на бумаге, типа: жопа, дерьмо, негодяи, воры, украли, убили, правосудие. А так же словосочетания типа: о нас ещё заговорят, нас услышат, мы им покажем, нас вспомнят, нас не забудут. Всё это, разумеется, применялось к сложной и трагичной ситуации в стране. Хотя Гена и писал разоблачительные статьи и письма о жизни современных олигархов и власть имущих в журналы, надеясь быть признанным, как хотя бы хороший журналист, деньги он делал не на этом. Его коммерческий путь пролегал по эротическим романам, где пылкие девы предавались плотским утехам, а горячие мужчины им в этом помогали всеми силами. Разумеется, если в конце, или в начале произведения требовалось указать автора, всегда шёл в употребление псевдоним. Обычно - Юрий Страстных.
- Говорят, давно не слышно тебя, и не видно. Ходят слухи, что ты зажмурился тут уже, хрен старый, - гнусавый мелкий мужичёк тянется ржавой вилкой за кусочком селёдки, блестя глазами в сторону наполняющихся рюмок. Это Виталий. Ему 45 лет, он академик, у него 3 класса образования. К сожалению, купюры рисовать не умеет. Зато выучился писать кое-как и строчит блатные рассказы о нелёгкой жизни воров в законе. Пищу для ума, и исходный материал заодно, ему подкидывают собутыльники, коих он знает не менее полусотни. Это из постоянных товарищей. А так он не брезгует заправиться, где предложат. Благо, его внешний вид к этому располагает.
- Дорогой мой, а тебе не кажется, что твоё место возле параши? – Степан с явной неприязнью кидает эти слова в сторону Виталика, хотя в глаза ему не смотрит. Стёпа человек пугливый. Всю свою жизнь он мечтал стать выдающимся писателем, рубить и кромсать всю неправду в жизни людей, яростно разоблачать клеветников и лгунов, умело выводить на чистую воду позёров и наставлять народ на путь истинный. Со временем его амбиции угасали, печень разлагалась, а мозг разжижался. Становясь всё менее и менее уверенным в своих силах и выдуманном самим собой предназначении своём, как носителе светлых идей и распространителе правды, Степан начинал бояться жизни. Он понимал, что время его ушло, стержня в себе не заимел и бороться со всем тем, что его окружает, нет ни желания, ни возможностей. Виталий, своими историями о жизни авторитетов, которые исчислялись в его репертуаре сотнями, создал себе репутацию в глазах Степана человека опасного. Отпетого преступного элемента. И даже если где-то внутри Стёпа знал, что это лишь его субъективное, неправильное восприятие, он не мог выгнать из себя чувство страха перед тем, кто вращается в непонятном и злом мире бандитов.
Ему хотелось бы, что б мир вокруг оставался неизменным. Таким, каким он знает его сейчас. Ещё лучше, каким он был вчера. Но не новые веяния пугали Стёпу, не то, что человечество всё глубже и глубже копало матушку природу. Нет. Он беспокоился, как любой нормальный человек, за себя. С каждым днём Степан всё острее и острее ощущал, что не нужен этому миру, что мир прекрасно живёт сам по себе, и дела ему нет до Степана. Вот это было для него действительно страшным.
На жизнь Степан зарабатывал себе, как и Виталий, как и общий друг их, Геннадий, литературой. Писал Стёпа преимущественно о суровой реальности. О политических проститутках, безнравственной молодёжи, низкой пенсии, высокой смертности и проклятых иммигрантах. Эти темы давались ему лучше всего. Достаточно было вот так собраться втроём, прикончить две-три бутылочки водки и продукт для 3-4 газеток, которые бесплатно кладут в почтовые ящики или раздают у метро, был готов. Да и какой дурак не может рассуждать об этих проблемах? Достаточно овладеть парой ёмких фраз, вроде «…и вот очередные временщеки, выходцы из (сюда вставить название правящей партии) приняли оскорбительный законопроект…», или «…до коле терпеть нам произвол милиции, если только вчера нам стало известно, что (далее вставить какую-нибудь полувыдумку об охранителях правопорядка)…». Такие вещи народ любит. А что любит народ, то он и читает. И не важно, сколько в этом правды, а сколько кривды. Стёпа ведь тоже живой. Голод не тётка.
Хотя не всё так прозаично в жизни этого человека. Есть у него мечта. Она хрупкая и слабая, и на ладан дышит. Но она есть. Это мечта о том, как однажды, после его смерти, кто-нибудь найдёт его дневник. Там он записал почти всю свою жизнь. Каждый свой день, каждую свою задумку, каждую свою фантазию. В дневнике хранятся его бесценные записи и талантливые рассказы. Гениальные зарисовки романов и оригинальные персонажи. Там решены десятки социальных проблем и рассмотрены актуальнейшие вопросы современного человечества. Почему же Стёпа не даст это в печать? Да всё по тому, что ему страшно. Он боится, что ему откажут, разломают его нежную мечту своими грязными руками и высмеют не менее грязными ртами. По этому Стёпа пьёт. Чтобы не думать о том, что он трусливый. Что он слабый. Что ему скоро умирать. Вот опять он об этом подумал.
- Степан Валерианович, ну ты что, друг мой! Я, право, тебя не узнаю, - Гена дружелюбно хлопнул его по плечу и пододвинул рюмку.
- Выпей, полегчает! Да, брат. Такое время! Одно дерьмо кругом. Каждый норовит взять на лапу, подлизать жопу и навешать лапши на уши. Ну, ничего. Уж мы им покажем. Не заткнуть глотку правде! Не заткнуть! Помяни мои слова. О нас ещё будут говорить. О-го-го! Мы им покажем, - Гена быстро опрокидывает в себя рюмку, сразу же ещё одну и затыкает рот куском чёрного хлеба с луком. Шумно выдыхает и оглядывает соседей. И не надо ему знать, и ни кому не надо из собравшихся там знать, что сегодня ночью, напившись, они попадают мертвецким сном. А непотушенный бычок Виталия, единственного курящего в компании, станет причиной пожара, который уничтожит мечту Степана. Кстати сказать, если бы его творчество не сгорело, он бы получил всемирное признание, как выдающийся писатель. Ему бы даже дали орден. Посмертно. А Геннадий, говоривший такие громкие и пафосные слова, умерший в последствие во сне от отравления угарным газом, стал бы видным пиздаболом, которые кишат в телевизоре и с пеной у рта рассказывают, как тяжело жить им и их соотечественникам, пока всякие негодные жопы их обворовывают и убивают…