Ольга Джигурда : Родина в огне

Родина в огне

Часть I

- Мама, мамочка! Немцы, немцы идут! – раздался со двора пронзительный крик дочери. Ирина оторвалась от корыта с бельем, вытерла мокрые, расщипанные хозяйственным мылом руки о тряпку и подошла к окну. Из-за забора раздавался треск. Это уже летели по улице страшные черные мотоциклы с колясками, в которых сидели страшные и такие же черные солдаты в мотоциклетных очках и вороных касках.
- Явились, проклятые – с ненавистью процедила сквозь зубы Ирина, глядя на проносящиеся черные силуэты.
Испуганная дочь забежала в дом.
- Они грабят, мама! Грабят! У тети Поли угоняют скота!
Ирина в ужасе подскочила к девочке и зажала ей ладонью рот.
- Молчи, молчи доченька!! Сейчас ведь они и к нам придут. Молчи, свет мой. А лучше-ка полезай в погреб, спрячся там за кадушку с квашеной капустой, и сиди тихо, как мышка. Без единого писка.
Ирина знала, что захватчики угоняют детей в рабство, на работы в Германию, где в нечеловеческих условиях используют их труд. Она также знала, что у деток там нет имен, а есть только страшные синие номера на руках, по которым их и различают, и когда многие дети умирают от страшных нагрузок, их хоронят вместе в общей могиле. Когда стало уже точно известно, что немцы скоро войдут в город, Ирина поклялась себе, что ни за что не отдаст в рабство свою Танюшку, даже если ей придется для этого умереть от удара немецкого штыка.
Танюшка открыла подпол и нырнула в сырую темноту.
Сделала это она как раз вовремя, так как тут же Ирина услышала, как во дворе скрипнула калитка. Во двор вошли два страшных человека в сапогах, шинелях и касках, со «Шмайсерами» на перевес. Они переговаривались между собой на непонятном Ирине странном, лающем языке. Их хищные волчьи глаза шарили вокруг в поисках поживы.
Глаза Ирины заблестели от гнева и ненависти к оккупантам. Гордо подняв голову, она встала у печи, отвернувшись к висящим на стене иконам, и стояла так, даже не шелохнувшись, когда в дом вошли вражеские солдаты.
- Гутэн Таг! – сказал один из немцев.
Ирина ничего не ответила. Сердце ее застучало в груди маленьким молоточком, но она только сильнее сжала зубы, чтобы держать себя под контролем.
- Добри дьэн – сказал второй фашист, который очевидно немного знал русский язык – ми ест хотеть немного кушат и спат! Ми ест хотеть остановитца у вас. Вы ест нас кормит и стират.
- Йа! Йа! – вторил его спутник с красным, лоснящимся лицом.
Ничего не сказав Ирина вышла во двор и пошла к сараю с утками. Непонимающие солдаты устремились за ней. Распахнув дверь сарая, Ирина указала им на загаженный птицами дощатый пол и произнесла:
- Спать вы будете здесь. Тут достаточно места. А вон там в углу стоит корыто с отрубями. Из него вы будете есть. Не переживайте, я всегда держу корыто полным. Так что еды вам хватит с избытком.
Немцы непонимающе переглянулись. Затем один из них подскочил и, ругаясь по-немецки, ударил Ирину в лицо. Женщина осела на землю, держась за челюсть. Из рассеченной губы закапала кровь.
- Будэш дэлать плохо – сам поживешь в этот хлев. – сказал солдат, который понимал по-русски, и ушел в дом. Там послышался грохот – разьяренные оккупанты стали крушить мебель и громить домашнюю утварь.
И тут внимание Ирины привлек страшный крик из-за забора. Подскочив к плетню, женщина увидала, как немцы выводят во двор соседского немощного старика Никодимыча. Старик плелся, понуро опустив голову, вслед за своими палачами и плакал. У ворот его двора стоял толстый усатый мужик с красной повязкой на рукаве, по фамилии Гришин. Он вел себя с немцами по-дружески, улыбался им и о чем-то переговаривался на плохом немецком, сильно коверкая слова.
- Все знают, Никодимыч, что твой сын Пашка в партизаны подался – заговорил Гришин со стариком – все село только об этом и говорит, а ты все брешешь и брешешь. Чего ты брешешь? Жить надоело? Ничего ему не сделаеться, Пашке твоему. Плетей всыпят только и отпустят. Ты скажи нам, где он? Не то ведь сами найдем и тогда повесим на ближайшей березе!
- Ничего я вам не скажу – тихо прошептал старик – стар я уже, свое отжил. Можете меня вешать. А вот тебе, собака немецкая, я вот что скажу. Подохнешь ты скоро, Гришин! Не выносит земля таких как ты трусов и предателей.
Один из солдат поднял автомат к лицу, прицелился и выстрелил Никодимычу в грудь. Выстрелом старика отшвырнуло назад, к дому, он вскрикнул, жалобно, по-стариковски, взмахнул рукой и стал сползать по белой стене, оставляя на ней кровавый след.
- Будьте вы прокляты, гады! Не видать вам земли советской! – прохрипел он напоследок и замер в неестественной позе, остановив ненавистный взгляд на Гришине, немного побледневшем от увиденного.
- Фойа! – приказал немецкий офицер и показал пальцем на дом. Солдаты стали поспешно обливать его бензином, а затем подожгли.
- Что же вы делаете, изверги проклятые!! – не в силах больше терпеть, закричала Ирина. Из глаз ее брызнули скупые крестьянские слезы.
- Молчи – прикрикнул на нее Гришин – не то и тебя спалим! Так будет со всеми, кто сопротивляется! Это дом партизана!
Языки пламени охватили неказистую деревянную избу, побежали по крыше и бревнам. В один миг дом превратился в пылающий факел. Довольные немцы улыбались и показывали друг другу большие пальцы. Они были довольны, что у них все складывается так удачно.
Обессиленная и вымученная, Ирина поплелась к себе в дом, растирая по щекам слезы.

Конец первой части.