Симон Молофья и Мясные зайки : барахло

«…Все вещи, откуда бы они взяты ни были, являются неотъемлемой собственностью того, кто ими владеет, и всякий владелец может их продавать, но только один раз в неделю, в воскресенье, в одном только месте, а именно -- на площади против Сухаревой башни...»
Вл. Гиляровский. "Сухаревка".
"...Народной Сухаревкой были толкучка и развал. Какие два образных слова! Народ толчется целый день в одном месте, и так попавшего в те места истолкают, что потом всякое место болит. Или развал: развалят нескончаемыми рядами на рогожках немудрый товар, и торгуют кто чем: кто рваной обувью, кто старым железом, кто ключи к замкам подбирает и тут же подпиливает, если ключ не подходит...."
Известный знаток старинного столичного дна Дядя Гиляй мастерски живописал московскую барахолку конца позапрошлого века, что торговала вокруг убиенной впоследствии большевиками Сухаревой башни. Однако не знал он, что Сухаревка — это не только позапрошлый век, и не только Москва. Толкучка и развал —это форевер и повсеместно, для каждого уважающего себя города, а уж тем более для города космоса и чугуна, города-сталевара, города-труженика.
Не следует путать рынок вещевой с барахолкою. Все просто: на вещевом рынке -- веши, на барахолке -- барахло, ни больше, ни меньше. Разница между этими двумя понятиями существенная, доложу я вам.
Еще его называют "блошиным", ну, это ясно, в честь насекомых, самых разнообразных, в этом самом барахле обитающих порою: клопов, вшей или там чесоточных клещей. Однако самое точное название --"БАРЫЖНЫЙ". Точно отражает как штат торгующих, так и сорт самого товара. Отчего барыжный? Барышник —тот, кто покупает задешево и продает задорого, наваривая на этом барыши. Отсюда -- "барыга", и результат: Барыжный рынок.
Нет места в городе прикольнее, ей-богу! Конечно, фильдеперсные дамочки морщат носик и говорят "фи !", но у человека мужественного, не утратившего бодрого духа естествоиспытательства прямо-таки захватит дух от воскресной экскурсии по днепропетровской Сухаревке.
"...Вещи продавались на Сухаревке дешево, по "случаю". Сухаревка жила случаем, нередко несчастным. "Товарец" иногда и дымом поджога пахнет, иногда и кровью облит, а уж слезами горькими -- всегда..."
Итак, читатель, встанем пораньше, оденемся поплоше, и двинем на самое дно родного города. Ну, если и не на самое дно, то в слои весьма ко дну близкие.
Впервые пришедшему сюда чудится, что он попал куда-то в годы разрухи, гражданской войны или оккупации. Это с непривычки. На самом деле все не так уж и страшно: это место жутковато только с виду, а главная его прелесть в том, что при определенной сноровке здесь можно купить то, чего нигде больше не купишь, причем заплатив за это самое "то" сущий пустяк. В удачные дни здесь можно приобрести все, начиная от слегка погнутого немецкого креста за отвагу на засаленной ленте и эсесовского мундира в весьма приличном состоянии (если бы не это безобразное пятно синей краски на рукаве), и заканчивая небольшой крышкою канализационного люка работы еще "Екатерінославскаго чугуноплавільнаго завода инжънера Джона Юза. 1876"
Сидящие подле разложенных прямо на асфальте сокровищ зазывают вас купить товар. Вам с удовольствием продадут и ржавую рессору от "Победы", и брошку со стеклянными брильянтами, и перегоревший лет двадцать назад магнитофон (но купите вы его как новый, разумеется) Странной популярностью у торгующих пользуются противогазы: они всегда в большом ассортименте. Наверное, место где они лежат, совсем не охраняется.
Если хотите купить приглянувшуюся вам штуковину, следует маленько поторговаться. Торг здесь - весьма красочное представление. Не лишайте себя удовольствия качать головой, цокать языком, говорить: "Та не, батя, то дорого!" отходить, возвращаться, топтаться на месте, хитро прищуриваться, обидно смеяться в ответ на предложенную цену, и в таком духе. Особый шик — пару раз матюгнуться, но будьте осторожны! Это нужно в меру и очень к месту. При желании можно рвануть рубаху на груди или хватить шапкою оземь. Иногда срабатывает. Таким образом можно сбить цену в три-четыре раза. Несмотря на всю прижимистость и днепропетровско-хохляцкую хитрость, хозяева товара порою отчаянны и безрассудны в своем великодушии. Например, видя, что вы безуспешно пытаетесь определить, сгорело это чудесное реле или не сгорело, хозяин может сказать вам примерно следующее:
—Ты, парень, бля, это... того-этого... забирай его домой к эта... матери, ага, если не веришь, проверяй, фули, а потом того... принесешь, что ли.
—А если я вот сейчас его заберу и не вернусь больше?
-- А, а... Так и х... с ним. Я, э, от червонца бедней не стану, о.
"...Лозунг Сухаревки: "На грош пятаков!". Сюда одних гнала нужда, других— азарт наживы, третьих—спорт, опять-таки с девизом: "на грош пятаков!" Один нес последнее барахло из крайней нужды и отдавал за бесценок. Вор— тоже за бесценок: только бы продать поскорее. Покупатель необходимого являлся сюда с последним рублем, зная, что здесь можно дешево купить, и в большинстве случаев его надували..."
Типы Барыжного рынка весьма красочны. Вершина--надменные и дородные цыганки в лохматых серых платках, кожаных куртках и непременных юбках до пят. У всех кривые зубы и мутные глаза. Здесь вас не попросят позолотить ручку, зато предложат промзоновские спецовки и чарующие своей неуклюжестью дебильные рабочие кирзаки: не зря же они их скупали по всему городу! "Рабочую, рабочую покупаем!" Не слыхали? Есть у них и настоящие ментовские берцы, и теплые дорогие офицерские бушлаты. В общем, серьезный бизнес.
Подле них -- сосредоточенные мужички в кепках. У них тоже все поставлено серьезно: болтики-гаечки-метизики-паяльны лампы-абразивны кругй-моторы-редуктора. В обчем, кто чего благополучно упер с родного завода, тем и торгуем. Покупатель у них тоже особый: такие же сосредоточенные хозяйственные дяди модели "своего не упущу". Они долго щупают, вертят в пальцах, пробуют ногтем и т.д. И наконец как бы нехотя лезут в карман за деньгами.
Чу! Что это? Между рваными туфлями модели 1920 года и грудою ржавых дверных петель, на грязнейшей клееночке разложены книги серии "Литературные памятники". Барух Спиноза. Иммануил Кант. Шекспир,"Сонеты". Байрон. Над великими трудами нетвердо и с трудом возвышается сам хозяин - руины интеллигенции, сизонос, красноглаз, очечки съехали вправо. Аллегорическая картина "Все в прошлом". Чудесно не это. Перед книгами присела прямо среди грязи, забыв подобрать кашемировый подол, миловидная дама в шляпке. Маникюр, золото на тонких пальцах, меха на плечах. От внешнего мира отключена, вся в книгах, перебирает переплеты, переворачивает страницы. Анбеливебл!
"...Барахольщики второго сорта раскидывали рогожи, на которых был раскинут всевозможный хлам: сломанная дверная ручка, кусок подсвечника, обломок старинной канделябры, разрозненная посуда, ножны от кинжала..."
Едемте далее. Здесь страшнее, но интереснее. Захватывающий и сказочный мир нищеты. То, что было когда-то предметом обстановки, теперь сиротливо ждет, когда его купят, ибо сказано: На всяк товар есть свой купец".
Набор алюминиевых ложек. Настенная деревяшка "Ну, погоди!". Книги про разведчиков, пограничников и НКВД (Сталинград, 1952). Надбитая вазочка. Навесной замок.
Торгуют в основном бабулечки-божьи одуваны. При взгляде на них почему-то думается о коммуналках в центре, скрипучих дощатых полах, входных дверях трехметрового роста с десятком звонков, штурме Екатеринослава батьком Махном, и еще о буржуйках и примусах.
А вот дедуля в ушанке. По виду застал еще самого государя-ампиратора, но держится молодцом. Перед дедом разложена разнообразная воинская амуниция: всякие там планшеты, портупеи, ремни и все такое. Дед подслеповат, почти не слышит, дышит с трудом, однако исправно торгуется и неожиданно свирепо отбивает все атаки.
-Дед, сколько за портупею?
--сорок!
--Дед, давай за двадцать!
-Ась?
--За двадцать, говорю, давай!
-Прапоршчик сказав за сорок.
--Ну, за четвертак.
--Сорок.
--Ну за тридцатник, дед!
--Прапоршчик сказав—СОРОК!
Все доводы и увещевания разбиваются об то, что сказал "Прапоршчик". Дед стойко держит оборону и в конце концов получает-таки свои сорок.

"...На толкучке толчется масса пьяниц, притащивших свое и чужое добро, чтобы только добыть на опохмелку. Эти продавцы -- народ не совестливый и не трусливый. их не запугаешь и не заговоришь. На одно слово десять в ответ да еще родителей до прабабушки помянут. Жаждущие опохмелиться отдают вещь за то, что сразу дадут, чтобы только скорее вина добыть -- нутро горит»

Самый нижний уровень, ниже некуда. Царство подземного мрака, и это уже всерьез. Здесь царят пропитые сизари, притонная хронь, тихие уксуса и бабы со свежим фиником под глазом. Здесь разговоры невнятны и в основном лексика ненормативна и без затей.
Здесь—поскорей загнать вынесенное из хаты и прямым ходом двинуть к самогонным бабулечкам. То, что продается здесь, товаром можно назвать очень условно. Распоротая ЗИЛовская камера. Утюг без ручки. Разбитый вдрызг телефонный аппарат.
Но идемте дальше. Вот вдруг среди всего этого великолепия -- настоящий индийский ситар. И к нему кальян впридачу. Прямо-таки мечта Джорджа Харриссона. Вам кажется, что вы бредите. Закрываете глаза. Открываете. Ситар и кальян. Можете ущипнуть себя за руку -- бесполезно.
--Сколько? (севшим внезапно от волнения голосом).
--Сотка,--бесцветно отвечает молодой человек наружности весьма наркотической.
--Семьдесят.
--Ладэ.—тут же с готовностью отзывается нара.
В этом волшебном месте возможно всё. А вот беседуют два дяди, торгующих инструментом:
--Пэтро, шо-то я смотрю, у тебя товару мало!
--Та нихера ж на заводе вжэ не осталося.
Пауза.
--Ну, Пэтро... Если уж у вас на заводе нихера не осталося... Этой стране тода п..ц…
Конец дня здесь наступает в три. И чем ближе этот самый конец, тем лучше настроение торгующих. Вне зависимости от результатов торговли жизнь постепенно налаживается, людям становится светлей и теплей. Те, кому стало совсем светло и тепло, у кого жизнь уже полностью наладилась, мирно спят тут же, на рогожках со своим товаром.
Особо живописен момент сборов. Вас непременно поразит скорость, с которой Барыжный рынок сворачивается. Это напоминает эвакуацию из очага поражения или реакцию на воздушную тревогу. Через полчаса рынок исчезает, и лишь облезлые екатерининки мутно смотрят пыльными стеклами по сторонам.
Вы бледны, мой друг! Ну же, вздохните глубже! Все кончено, и мы посреди "одного из красивейших городов Украины", как говорится в одном путеводителе. Зато вы увидели жизнь во всем её феерическом и красочном многообразии и великолепии.
Честное слово, мне будет жаль, когда всё продадут, и одним солнечным воскресеньем вдруг окажется, что днепропетровской Сухаревки больше нет.
Ведь, как сказал Владимир Гиляровский:
"...Сухаревка была особым миром, никогда более не повторяемым..."