yurgen : Джаzz

Я шёл по мокрой плитке улицы, разглядывая под ногами тени городских огней, и не узнавал зиму. Январь таял дождями. В каждой капле отражался свой город, они запоминали его под своим углом падения, и от этого калейдоскоп дождевых огней казался ещё ярче и завлекающей. Вечером на Крещатике огней особенно много. Я даже не знал куда иду. Ноги интуитивно вели меня в сторону ЦУМа, словно там находился тот самый перекрёсток. Место, в котором ты обязательно выберешь своё направление пути. Что-то тебе подскажет - повернуть направо или налево, или наоборот пойти прямо. Я пошёл прямо.

Неожиданно захотелось опрокинуть пару рюмок. Такое бывает. Ни с того ни с сего. Вот чувствуешь, что хочешь выпить, а объяснить, почему не можешь. Я завернул в арку, и за шиворот неожиданно упала большая холодная дождевая капля. Она наверняка дожидалась меня долго. По телу пробежало стадо маленьких королевских троллей, и я вздрогнул. Холод без спроса пробрался под свитер, поэтому увидев открытую дверь бара, я сделал несколько больших шагов и с надеждой шагнул за порог. Там я наверняка согреюсь.

Настроение пело свою длинную осеннюю песню. Зиму взяли в плен осенние миротворцы и, пока прошлогодние дожди не вымоют киевские крыши, приходилось слушать этот минорный январский джаз. Порой кажется, что погода это капризный ребёнок. Твой ребёнок. Родной такой. И болит от этого также, как своё. И смена настроения уже не удивляет, и эти мокрые волосы от вдруг январского дождя ни капли не чужие. Такие похожие и такие же мокрые, как и раньше. И может видишь ты их этой зимой в последний раз. И родней всё становится. Ближе. Близко как в последний раз. И глаза бегают от капли к капле и не успевают сказать самое главное. Никогда не успевают. Смотрят так знакомо, так ранимо, а потом срываются как майский дождь и бегут. От капли к капле.
Я спустился вниз по ступенькам и медленно пошёл вдоль барной стойки. На сцене музыканты неторопливо подключали инструменты, а воздух в баре незаметно сдавливал тебя сигаретным дымом. Или выталкивал.
Присев за барную стойку, я заказал сто грамм коньяку и зелёный чай. Через полчаса рядом подсел с виду поклонник Deep Purple/Nazareth с усами и папиросой во рту и стал крутить головой.

- А сегодня музыканты играть будут?
- Вроде, да… - я ещё раз посмотрел на пустующую сцену, удивляясь почему они до сих пор не играют.
- Погодка, да?! Давно не помню дождя в январе. – мужчина с усилием сжимал губами папиросу и каждый выдох выпускал одинаковое количество дыма.
- Да? Да, по-моему, каждый год бывает.
- Нет, не было в том году. Я погоду на радио читаю. Точно не было. А семь лет назад был.
- Серьёзно? Так и не сказал бы. Семь лет…

«А у вас лёгких сигарет нет?» Возле нас остановилась девушка и, переводя взгляд от бармена к полке с сигаретами, пыталась понять что легче «Camel» или «Marlboro». «Вы уверены, что «Camel» легче?» Синоптик с радио откупорил свой «Беломор» и наклонился к ней:
- Угощайтесь… «More»…
- Что? – они смотрели друг на друга как шахматисты во время затяжной партии. Дуэль взглядов оказалась короткой, но упорной. Он был ковбоем-синоптиком, а у неё на ногах были колготы-сеточка. Им не суждено было сегодня договорить диалог. Подруга девушки потянула её за руку куда-то в глубь зала и в тот же момент она забыла о ковбое. В глубине зала их ждали два иностранца, похожих на инженеров из советских фильмов. Наверно, немцы.

Я вернулся к поглощению чая с коньяком и стал ждать джаз. Дождливый сигаретный джаз.
Рядом подсела незнакомая девушка и минут пять тоже видимо ждала, когда начнут играть музыканты. Я предложил ей выпить, и она согласилась.
- А почему ты один?
- Да так… Проходил мимо, решил зайти.
Она теребила пальцами замок на сумочке, и смотрела куда-то сквозь меня, словно продолжая в этот момент думать о чём-то ещё.
- А пошли к нам за столик? А то у меня там подруга одна осталась…
- Хм… Пошли…
И я присел за их столик. Где-то далеко от джаза. Она представила меня своей знакомой, мы чокнулись бокалами, а где-то на улице перестал идти дождь. Гитарист в шуме бара издал первые шумные ноты, а на улице пошёл тяжёлый снег. Ударник издал рваный бит, и мы снова чокнулись.
- А что ты пьёшь?
- Чай с коньяком.
- И, что, вкусно?
- Вроде да.
- А мы шампанское… Отдыхаем. А дети у тебя есть?
- … дети? – Я удивился и даже слегка растерялся.
- Ну, да, дети. Твои…
- Нет.
- А жена?
- Нет.
- А любимая девушка?
- Нет.
- А где ты работаешь?
Я словно заполнял анкету. Мы знакомы были не больше десяти минут, а обо мне уже хотели знать все необходимые жизненные факты.
- … на Крещатике …Фотографом… Знаешь, с орлом, с обезьянкой…
- Серьёзно? А я Виолетта. Актриса. А Ира режиссёр. Правда, Ир?
- Ага, только со съёмок. Про мороженное снимали. Девушка Ира сделала очередной глоток шампанского, бегая глазами по залу.
- У меня даже рот болит. Я то мороженное не люблю.- Виолетта мило улыбалась, не сводя с меня глаз,- Но приходится… Работа…
- Серьёзно? Удивительно…
- А зовут тебя как?
- Артур.
- Прикольно. А лет тебе сколько?
- Двадцать восемь.
- Тебе? Надо же… Не дала бы. Мой любимый возраст. Слушай, а поехали ко мне… Так, посидим, поговорим. Не бойся…
- Не бояться? Хм, поехали…
- Я ещё никогда едва знакомого человека не приглашала домой. Это со мной впервые.
- Со мной тоже.
- Ты классный.
- Ты тоже.
- А ты не расплатишься за наше с Ирой шампанское?
- …

Мы вышли из бара ближе к часу ночи. С неба падали редкие дождевые капли, смешанные со снегом, пронзая недавно выпавший снег и делая из него дуршлаг. Такой себе снежный ночной дуршлаг. Мы дошли до дороги, и она подняла руку.
- Что-то мне плохо от шампанского… Вторая бутылка была, пожалуй, лишняя… И спать так хочется… А давай как-нибудь в другой раз?
- … давай. Конечно…

Они сели в подъехавшую машину, а я перешёл на другую сторону улицы и остановил такси. Таким смеющимся я ещё никогда не садился в такси. Таксист с трудом разобрал, куда мне ехать, а я смеялся рядом с ним и вспоминал город Судак, где мы иногда летом с друзьями бываем молодёжной сборной по фехтованию, снимающейся в Генуэзской крепости в батальных сценах к фильму про мушкетёров. Такой ежегодный фильм про мушкетёров… Что-то мне это напомнило. Я ехал домой по ночному Киеву и радовался за него. Большой-маленький Киев стал на какое-то время Маленьким-большим Судаком. По радио пел что-то «про завтра» Seal, а я был рад и этому. Уже так редко играет в такси Seal. Собственно, в такси уже приличные горлохваты и не выступают. Может, это только в Киеве… Может стоит куда-то съездить… Подальше… Словить такси где-нибудь в Минске или Токио и послушать Everything but the girl, открыть дверцу, кивнуть таксисту и попасть на «singl». Прижаться к стеклу машины и вглядываясь в небоскрёбы и чёрное небо, слушать, как она поёт. Про одиночество. Она одна так умеет.
- Слушайте, а поехали в Токио?
- Куда?!
- Вы смотрели когда-нибудь на улицу из окна стоэтажного дома. Этажа так с восьмидесятого?
- Нет. А ты?
- Я… Ну, да… «Трудности перевода» с Билом Мюрреем видели? Там Скарлет Йохансон у окна сидит. Маленькая такая девушка у огромного такого окна. А внизу Токио. Небо и Токио. И больше ничего. Даже по телевизору дух захватывает. Конечно видел… Разве это сложно… Увидеть, услышать. Она в жизни ещё симпатичней…
- Кто?
- Скарлет.
- Ааа…
Машина свернула под мост, спрятав холодные звёзды, и я закрыл глаза. Из динамиков нежно хрипел Leonard Kohen и я подумал, что это его последняя гастроль на сценах заднего сиденья киевских такси. Пока, старый бродяга… «Take this waltz»
- Не, не могу. Мне утром жену в больницу вести, так что, ты уж в Токио с кем-то другим…
- Пожалуй… Сделайте тогда погромче. Она любит когда его слушают громко. Когда я буду в Токио, мы будем танцевать с ней вальс у огромного окна номера где-то на восьмидесятом этаже. На огромном подоконнике будет стоять грузный как туча Leo и обволакивать нас своим хриплым нежным голосом, а я коснусь губами мочки её уха и скажу, что она самая лучшая.
- Кто?
- Как кто? Скарлет, конечно…
- Ааа…
Сделайте ещё громче… Это ведь «Sweetest thing»