Шева : Революционный держите шаг

Евсеич шел от остановки, чертыхаясь.
Вроде и небольшое расстояние до дома, - неспешным шагом минут семь-восемь, а все ж таки в промозглый сырой вечер начала декабря, - не в кайф.
Опять же, - ветер пронизывающий.
Правильное слово, - пронизывающий. До низа, значит. Яйцами это хорошо чувствуется
- Интересно, а как же молодым девкам тогда поддувает под их короткие юбки? – злорадно подумал он, - Зябко, небось, пелоткам-то.

Тротуар, по которому шел Евсеич, был темен и грязен. Фонари-то на столбах горели, но как-то слабовато. Может, - из-за туманной дождевой мряки. Поневоле Евсеич вступал то в лужу, то в еще что-то.
Очередное что-то оказалось явно говном.
Похоже - собачьим.
Евсеич матюкнулся и стал остервенело вытирать подошву об асфальт.
- Ну блядь! Эти собачники совсем охуели! Псы срут где попало, а им хоть бы хны! А ты идешь с работы, мало того, что и так в говне, так еще и собачье к тебе прилипает!
Как там тот актер в фильме смачно говорил, - Йобаный Экибастуз?!
Йобаный микрорайон…
У нас на районе, у нас на районе…
Хороша, конечно, Настюха, да высокого полету больно. В Плэйбое вон недавно снялась. Не сравнить, ясен перец, с теми, кого ему приходится снимать за свою зарплату охранника
Капитализм, етить его налево.
А еще, сука такая, Гузько, начальник службы безопасности, доебался сегодня, - чего мол, курил на посту!
Тю, мудень! А где ж мне еще курить?!
Да пошел ты в пень! Пидор! Тоже мне, - начальника!
Пальцы левой кисти Евсеича, гревшиеся в кармане куртки, непроизвольно скрутили кукиш.
На тебе, на тебе, на тебе! - сделал он в кармане.
Почему-то шмыгнул носом.
- Да что ж такое, что же оно не отстанет никак!
Евсеич опять поерзал подошвой ботинка о тротуар.

…Вот она, дерьмократия… Власти ни хера за порядком не смотрят. Что районные, что наверху, - которые в телевизоре.
Блядь! Точно революцию надо по новой делать!
С левого фланга, - Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!, - а с правого, - Взвейтесь кострами, синие ночи!
Всплыло вдруг из уже далекого детства.
А про революцию вот чего вспомнил.
Напарник, Женька-студент, любит в отсутствие командиров-начальников книжонки почитывать. И как-то зачитал ему пару фраз из одной книжки. «Революционной», как он сказал.
Захар, Захар…как же его, автора то, да ладно, неважно, какая фамилия, не в том дело.
Красиво этот Захар про революцию написал. В конце, особенно.
Что типа, - и не важно, - получилось или нет, важно, что было. И потом еще, вроде так, - Мировая история - не тихое кладбище, мировая история - карнавал!
Да…хочется карнавала.
Хотя бы в душе. А то грустно как-то, невесело. Когда, как пел Илья, - карнавала - нет.
Но, ясен пень, без этих, - трансвеститов и прочих пидорасов.
Как в свое время говорили, - нам не нужен такой хоккей! По-нынешнему, как Женька говорит, - без ахтунга!
Ох, блядь, как мир перевернулся. Мы то, в свое время, как слово «ахтунг» запомнили, - Ахтунг! Ахтунг! В небе - Покрышкин!
А теперь, - голубая луна…туды тебя в качель!
Эх…устроить бы им Рио де Жанейро, пустить петуха, как раньше говорили!
…Сука! Да что же оно там так прилипло!

Не, блядь, точно революцию надо делать! Вон ребята в Греции, в Перу, - че творят!
А нехуй, потому что!
Попросить надо будет у Женьки адресочек, да сходить к ребятам Эдуарда или Захара.
Или к Гарику пойти?
Не, к Гарику не пойду. Он нерусский.
…Так, блядь, так что ж это пристало к подошве?!

Евсеич уже почти подошел к дому. Но решил зайти в маркет напротив его девятиэтажки, - подкупить кой чего на ужин.
Площадка перед входом была залита светом широких витрин. Вовремя вспомнив про стальные уголки на ступеньках, перед тем, как зайти в магазин, решил таки отчистить дерьмо.
Выйдя на яркий свет, Евсеич посмотрел на левый ботинок.
- Тьфу ты, йобаныйврот! - вырвалось у него так громко, что из проходившего мимо люда пару человек даже неприязненно посмотрели на него.
Евсеич врубился, почему ни хера не мог отчистить ботинок.
Шнурок…сука такая! - развязался!
И длинным болтающимся концом всю дорогу, видно, попадал ему под подошву.
Почему-то стало обидно.
И даже стыдно.
Особенно за «Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионеры, дети рабочих!».
Наоборот, как насмешка, из закоулков памяти всплыло где-то услышанное, причем звучащее почему-то прокуренным низким женским баритоном, - Пионэры! Идите в жопу!