белорусский жидофашист : Новогодний случай ( Не на конкурс ясенхуй)

Я на Новый год всегда нажираюсь.
Такая у меня, так сказать, традиция.
И всё вроде бы заибись обходиться. Ну, там конечно поблевать или иблет кому-то начистить приходится, конечно. Но без особых эксцессов, в общем-то, всё проходит.
А вот в прошлом году это пиздец какой-то был. Не поверил, если б не со мной случилось.
Короче, встречали мы с пацанами Новый год в кабаке и с бабами.
Как взрослые блядь люди, а хуле? Решили, что хватит, блядь, по общагам тусоватся или на площади пролетарским морду быть. Возраст не тот.
Да, в общем, вопрос не в том.
Пришли, значит, в кабак: Я, Лысый, Кабан и три тёлки. Они с Кабаном работают на базе. Ебануле водки, попиздели, ну и само собой пацаны начали яйца к бабам покатывать. Делиться то есть. Кабан и Лысый сразу себе по телке, что рядом сидели, забили и сидят, трут. А мне, ясен хуй, третья досталась. Вроде бы и кабыла ничо так, но от меня сразу в отмороз пошла. Не реагирует нихуя. А потом так вообще заявила, что у неё течка и парень скоро из армии придёт.
В общем, расстроился я пиздец как.
«Пошли вы нахуй» - думаю - «с такими раскладами. Я тогда нажрусь.»
Ну, и бухать начал с досады, конечно.
Короче как Новый год встречали я не помню нихуя. Что на пиджаке танцевал помню, хлопушки опять же запомнились хорошо. А больше – нихт. Вот, правда, ещё по улице бегал босяком, но это у меня всегда по перебуху.
Следующее, что помню, это Лысый меня за плёчо трясёт и орёт. Утром уже.
- Вставай – кричит, - придурок. За тобой менты приехали.
- Отьебись, - отвечаю, - шоб ты здох.
А у самого башка трещит, что жить не хочется. Я глаза приоткрыл – смотрю – а я по ходу у Лысого дома. Как попал туда ниибу. И опять закрыл. Так мне хуёво.
- Бля, да ты охуел, - Лысый не перестаёт, - иди сам с ними разбирайся. Они мне сейчас двери выхуярят. Нах мне это нада?
И с кровати меня стаскивает.
- Бля, не заёбуй. – уже реально злюсь – Мне твои шутки с утреца не в масть.
- Да такие шутки, - смотрю, а Лысый в панике реально, – они говорят ты бабку восьмидесятидвухлетнюю выеб.
- Чо? - спрашиваю – Ебнулся так гнать?
- Да не гоню я, – Лысый говорит, - в реале говорят, что ты вчера по пьяни бабку восьмидесятитрёхлетнюю оттарабанил.
- Ты определись, – говорю, а сам развод чувствую, - бабке восемьдесят два или восемьдесят три. Это для меня имеет принципиальное значение.
Это я, типа, гоню так. Для смеху.
И тут слышу кто-то внатуре в двери хуярит.
- Тихонович, открывайте, – орут, – иначе мы начинаем выбивать дверь.
Тихонович это Лысого фамилия.
- Слышал? – Лысый спрашивает – Слышал, чо делается-то? Бля, Вадюха, я не знаю чо делать.
- Не сцы, – говорю, - ща откроем.
Тапки Лысого сеструхи с зайцами одел, пуховик накинул, ну и двери открывать иду.
Честно сказать? Я в натуре думал, что это прикол какой. Думаю «шаз двери открою, а там Кабан с бухлом стоит. Опохмелять типа. Это они меня так с утра прикольнуть решили»
Открываю и чуть, бля, на жопу не упал. Здравствуй жопа Новый год, что говориться.
Старлей в броннике и с калашом и два опера по гражданке стоят.
- Вы, – старлей спрашивает, – Вадим Козучкин?
- Ну, я, – отвечаю – а что, собственно, случилось?
- Случилось – старлей говорит, – вот –что!
И прикладом меня в лобешню как наибнёт.

В общем, очнулся в вокзальном от того, что меня водой обливают.
- О, – ментяра жирный говорит, - очнулся сучонок.
А у меня башняк трещит, ну пиздец просто. Я ещё и готовый ещо.
Сижу я, значит на стульчике, в трусах, пуховике и тапках с зайцами, а напротив меня два мента. Жирный тот и опер, из тех, что к Лысому за мной приходили. И ёлочка искусственная с огоньками возле сейфа.
- Ну, что, – жирный спрашивает, - будем правду говорить?
- Какую, – спрашиваю, – правду? Вы, что творите сволочи? Отпустите меня, пожалуйста.
- Я тебя отпущу, – опер с дивана встал, – я тебя так отпущу, что мало не покажется!
И кулачиной мне грозится.
«Бля» - думаю – «Пиздец».
- В чём, – спрашиваю, – проблема? Хуле вы меня в новогодний праздник в ментовку притащили?
- Притащили мы тебя, – жирный напротив меня сел, - по обвинению в совершении преступления. А именно: в попытке изнасилования гражданки Матвеевой, восемьдесят три года отроду, матери троих детей и инвалида 2 группы.
Я тут, честно признаюсь, башкой начал трясти и за руку себя укусил. Думал, дрыхну ещё или хуй его знает.
- Ты мне тут на дурачка не коси, – опер опять с дивана встал и кулачиной грозится, - и не таких видали. Пиши бля.
- Чо, – говорю, – писать-то?
- Правду.
- Какую правду?
- Как было, так и пиши. Что ты мол, в состоянии алкогольного опьянения в ночь с 31 на 1 проник в дом гражданки Матвеевой и пытался вступить с ней в половую связь. Насильно.
- Ты вы чо ебанулись, – я как заору, – хуле вы мне вешаете? Я, конечно, не помню нихуя, но с никакой Матвеевой я в связь не вступал.
- А ты не ори, – жирный говорит, – у нас точные показания на тебя. То, что ты в кафе вчера буянил – это все подтвердят. Потом исчезал куда-то. Что Матвеева напротив живет тоже факт. И по описанию ты один в один. А то, что не помнишь нихуя, это на суде учтется. Может даже условняк дадут, если согласишься.
- Да не ебал я никого, – говорю, – и не пробовал. Это я босиком бегать выходил. Я всег…..
- Ладно, – мент меня перебил, – не хочешь сознаваться, похуй на тебя. Сейчас мы опознание проводить будем. Пошли.

Подняли меня, в общем, за руки и в другую комнату повели.
Я к тому моменту вообще в ахуевении поселился. Хмель весь из башки вышел, трухать начало. И самое страшное, что я вроде и не помню нихуя, а с другой стороны вспоминать начинаю. Что, мол, внатуре бабку ебал. Я то понимаю, что это хуйня полная, но мысли сука лезут и лезут.
Привели меня, значит, в другую комнату, возле стенки поставили, и рядом ещё двух человек.
- Пиздец, - говорю жирному, - хуле это у вас за опознание?
- А чо? – спрашивает.
- Как чо? – говорю, - у них штаны форменные обоих. Кто, по-вашему, бабку ебал? Менты или полуголый чувак в тапках?
- АХАХА, - ментяра заржал, - а ты это верно подметил. Молодец. Ты как отсидишь в милицию приходи работать. Где мы тебе, бля, 1 числа двух чуваков с утра найдём твоего возраста. Заводите Матвееву!
«Ебать» - думаю – «мой хуй. Пизда мне по ходу адская».
И чувствую, что сейчас сознание потеряю.
- Заходите, – оперок как раз двери открывает, - заходите, заходите бабушка.

Я Матвееву как увидел и охуел уже окончательно. Её тот, мой знакомый старлей завёл под руки. Бабка, сука, ели на ногах стоит. Аж желтая от старости. Трясется, кряхтит бля.

- Ну, гражданка Матвеева, - жирный говорит, - узнаёте ли вы своего вчерашнего посетителя?
И в меня пальцем тычет. Тут у меня волосы дыбом и встали, и коленки подкашиваться стали.
- Узнаю, - говорит старая, - как же не узнать милок.
Я тут, стыдно признаться ссатса немного начал. В буквальном смысле. И жизнь вспоминать.
- Помню, помню, тебя, - старушка продолжает. И тут резко на жирного мента как киданётся и в патлы ему вцепилась.
- АААААА, - орёт, – ты меня вчера снасильничать хотел!
Тут в кабинете этом пиздец какой-то начался. Жирный от неожиданности на пол ебнулся, бабка его душить давай, а опера её оттягивать. У старой пена изо рта пошла, давай скорую вызывать. А про меня и забыли совсем. В комнату соседнюю вывели, посидел там немного, а потом и отпустили вовсе.
- Пиздуй - говорят – отсюда нахуй.
А мне те слова как бальзам.

У выхода меня уже Кабан с Лысыми ждали. Волновались. Кабан даже у бати тачку взял. Отвезли меня, в общем, домой продолжать праздновать в семейной атмосфере.

Потом, примерно через месяц, мне мент знакомый рассказывал, что бабку ту, знает очень хорошо. Её ещё при Хрущеве дальнобои изнасиловали в аккурат на Новый год. С тех пор у неё крышу и унесло. Она при Союзе часто обращалась с такими заявлениями, а после, к дочери уехала. В Северодвинск. Сейчас, поди, вернулась, помирать или просто на родину потянуло. Хуй её знает.

Я с тех пор ментов ещё больше не взлюбил. Умеют, ведь, суки праздник испортить. А ещё по кабакам Новый год праздновать. Домашний ведь всё-таки праздник. Разве нет?