товарищ товарища : Кровь ничего не решает

"Да-да...
Все это и правда жалко.
все это вымучено, вытянуто за волосы - тебе это известно.
Вся нежность твоя куда-то делась, волосы растрепались, звуки стихли - ты снова не знаешь, что делать.
И главное, это не похоже на правду. истина смыта проточной водой в тот самый час, когда ты разбила последнее зеркало.
Самое главное, что тревожило меня - что сделалось с твоими руками? прежде, они были другого цвета. Ты говоришь: "Кровь ничего не решает, а у меня видишь, вены". И все сначала.
Я потом смотрю на тебя - ты становишься мужчиной. Милый мальчик, ты так весел! Так светла твоя улыбка. И ветер больше не треплет твои волосы, у тебя острый подбородок, а в горле застрял, наверное, коньяк - ты говоришь как-то медленно, специально растягивая слова. У меня руки дрожат от увиденного, а ты говоришь: "Кровь ничего не решает, а у меня, видишь, вены". Я тебя спрашиваю, где зеркала, куда дела? Было их много, штук десять. Я помню каждое, одно ты купила за тридцать пять копеек, оно еще с позолотцей было, круглое такое, и произнесла очень внятно: "Это твое будет". Потом пошла, довольная через площадь, в тот же день, споткнулась о камешек, да упала. А зеркала нет теперь больше. Весной той еще бабка твоя умерла, и руки твои изменили цвет. Соседи говорят, что ты дура. Продавать они всякое тебе могут, только ты не из таких - ты-то все аккуратно рассыпываешь, да нюхаешь, свежее ли. Проверяешь. А потом, говоришь неизменно, глядя куда-то в меня, но дальше:"Кровь ничего не решает, а у меня видишь, вены...". Главное, я же знаю, что все дело в зеркалах, они же тебя так испортили, вымотали так. Ни одного не осталось. Только рамы: где стальные, где не очень. А помнишь, у тебя одно такое было: большое, со весь рост, мутное, с проблесками воздуха, смотришься в него и чудится, будет заживо привидением становишься?
Я приходила и видела: кусочки стеклышек в раковине, а на них вода течет, словно бы дождь полил на ледники. Ванная шумит, синим светится, а ты сидишь у окна в полупозе, локтем подоконник подпирая и говоришь мне, внятно так: "Кровь ничего не решает, а у меня видишь, вены". Глаза твои меня ловят, останавливаются и молча затухают, словно бы зная - я не отвечу, а снова уйду через черный, озираясь по сторонам, выбирая не скрипящие половицы, чтобы неслышно пройти до деревянным доскам, а потом через площадь - к себе.
Страшно, ты понимаешь, страшно. Я ухожу, а ты там, под подоконником. И квартира размытая у тебя, и манка закончилась на той неделе. Как-то не хочется у тебя бывать, у тебя двери всегда открыты - неуютно. Воздух всегда сам по себе ходит где хочет. Я, знаешь, больше, наверное, не приду. Сама понимаешь, на улице холод, площадь забита вся иностранцами... Не приду. Пришлю карточку потом, через месяц, где я стою в той белой шляпке - твой подарок, ты посмотришь, улыбнешься хотя бы туманно, хотя бы посмотришь.
целую, твоя Варенька"