bubastik : Моменты

Мама готовила суп. Я сидел и смотрел телевизор, канал «Дискавери». Вот уже три года как я могу только жить глазами. Три года назад я попал в аварию, в ужаснейшею аварию. Со скорости сто сорок километров в час я врезался в столб на своем мотоцикле. Меня, можно сказать, собирали по частям, никому не известно как я выжил, но я выжил. Я не могу самостоятельно ходить, поднимать руки, писать, танцевать, говорить, есть, в общем, делать то, что я делал когда-то с легкостью, сейчас для меня это невозможно. Живу я в инвалидном кресле, которое поддерживает мой хребет в ровном положении и мою шею. Мозгом я абсолютно здоров, но телом – нет. Я могу читать и смотреть телевизор, я слушаю музыку и мечтаю.
– Вот, сынок, суп уже готов, сейчас мы с тобой будем кушать, – мою маму зовут Светлана. Это великая женщина, которой ,если бы я мог, поставил памятник при жизни. Она делала все для меня и продолжает делать. Я понимаю, что я обуза для нее и, наверное, легче было бы всем и ей, чтобы я тогда умер на трассе или на операционном столе, освободив ее и себя от этих мучений, но обстоятельства сложились по-другому. Мама переворачивала мне страницы в книгах, ставила моего любимого Майлза Девиса, купала меня и вывозила подышать свежим воздухом. Этот человек, наверное, если бы мог, отдал бы свою жизнь, только, чтобы я был жив и здоров, ужасно жалко, что я только сейчас понял как сильно она меня любит и не уделял ей внимания, когда был «живым».
Мама взяла ложку и начала вливать суп мне в рот.
– Не горячий, Алешка? – я моргнул два раза. Моргнуть два раза – значит «Нет», один раз – «Да». Это единственный метод общения с людьми, который был мне доступен, хотя я почти ни с кем другим, кроме матери, и не общался. Конечно, у меня есть родственники, которые нам помогают и приходят стабильно раз в неделю наведать калеку, мои все друзья куда-то улетучились после аварии, мать заменила мне всех. Отца я и не помню, он ушел из дома, когда мне было семь лет и с тех пор, я его не видел, да и не хотел его видеть.
Я моргал матери, что уже наелся. Она теперь всегда смотрит мне в глаза.
– Телевизор? Или книгу почитаешь? – спросила мама. Я моргнул один раз. – Ну, хорошо, телевизор. Она забрала тарелку и пошла ее мыть, а я продолжил смотреть телевизор. Мама бросила работу и жила исключительно на те деньги, которые нам давали родственники. Чтобы сидеть дома с сыном этого вполне хватало. Она иногда оставляла меня на пару часов, чтобы выйти в магазин или на базар.
Раз в неделю по субботам к нам приходит массажистка из районной поликлиники, чтобы делать мне массаж мышц, чтобы они не так быстро атрофировались, из-за моего постоянного сидения мышцы очень быстро угасают, как и впрочем и сам я. Жизнь у таких людей не очень долгая, объясняется это тем, что образ жизни малоподвижен и тело угасает.
– Здравствуй, Лешенька, – поздоровалась Наталья Ивановна, врач-массажист, она ходила с того момента к нам, как мне назначили массажи, а это уже два года. Я не знаю, дает ли мама ей деньги, но в наше время ничего не делается бесплатно.
Меня раздели до трусов и переложили на стол, Наталья Ивановна начала массаж.
– Как ты, Леша? – глядя прямо мне в глаза спросила, она. Я моргнул один раз. – Ну и отлично. Хочу тебе сказать, что сегодня я последний раз к тебе прихожу, со следующей субботы к тебе будет приходить другой врач-массажист, Алла Викторовна, она очень хороший специалист и я, думаю, вы понравитесь друг, другу. Я моргнул два раза. – А я переезжаю в столицу, в частную больницу. Сам понимаешь – и оклад побольше, и жизнь другая. Я моргнул один раз. Наталья Ивановна уже не говорила со мной, рассказывала маме, куда конкретно ее позвали, что там она будет главным массажистом в больнице и, если будет упорно работать, может быть откроет свой частный кабинет, надо сказать что массаж она делает отличный, только жаль, я ничего не чувствую.
– Леша, – обратилась ко мне мама. Я моргнул один раз. – Лешенька, доброе утро, я сбегаю в магазин и куплю, картошечки и лука на свежий бульон тебе. Хорошо, мой дорогой, полежишь пока? Я моргнул один раз. Мама наклонилась ко мне и поцеловала меня в щеку. Я лежал и рассматривал потолок, на своем потолке я знал все, каждый его сантиметр. Мама обычно быстро возвращается из магазина, я закрыл глаза и попытался заснуть. Мне снился тот день, когда я попал в аварию, мне снилось, что я не попадаю в столб, а в стог сена, после чего встаю, отряхиваюсь, поднимаю мотоцикл, завожу его и еду дальше, на моем лице улыбка, я наслаждаюсь скоростью и жизнь.
– Ыыыргых, – издал я.
–Сынок, что такое? Опять приснилось что-то? – Я моргнул один раз. На маминых глазах сразу выступили слезы. – Сейчас, мой дорогой, я принесу салфетки, лицо от слез вытереть, а то ты весь мокрый. Ее не было некоторое время и я знал, что она тихо рыдает где-то в углу, я этого никогда не видел, но явно это понимал. Она пришла и вытерла мне щеки от слез, я уже почти забыл каково это, когда слезы стекают по щекам.
Мама поменяла мне мешочек для катетера, потому что он был уже полный. Еще одно неудобство, которое я мог предоставлять матери, помимо того, что я уже предоставляю, то, что я могу сходить в туалет в любой момент и даже не почувствовать этого, я всегда был в памперсе, но вы сами понимаете, что подымать меня, мыть и менять мне памперс, не самое легкое занятие.
Я сидел и читал. У матери был будильник, который она купила со звонком раз в минуту, он звонил и она подходила и перелистывала мне страницу. В дверь позвонили. – Алешка, это, видать, наша новая массажистка. Мама прошла в коридор и открыла дверь.
– Алла Викторовна, – звучал мамин голос в коридоре.
– Светлана Владимировна? – раздался нежный голос.
– Да. Проходите, а мы вас уже как раз ждем. – Я слышал как мама берет курку и вешает ее на вешалку, предлагает тапочки и спрашивает не хочет ли гостья кофе.
– Знакомьтесь. Это мой Алешка, – обходя меня и становясь позади меня сказал мать и в комнату вошла Алла Викторовна.
Я не испытывал ничего подобного – мой мир перевернулся. Я чувствовал или хотел чувствовать, как моя кровь бурлила во мне, как на моих щеках появился румянец. Алла Викторовна, или как я ее про себя называл, а я только про себя и мог ее называть, Аллочка, была девушкой двадцати пяти лет, как я узнал позже, с восхитительной внешностью: блестящие глаза с оттенком нефрита, огромные ресницы и сладковато-ядовитый аромат произвели на меня самое больше впечатления с момента моей аварии и я влюбился, как когда-то влюбился на первом курсе.
– Здравствуйте, Алексей, – кладя свою маленькую рученку со легка вздувшимися венами от постоянного массажа, произнесла она, прекрасней голоса я никогда не слышал, складывалось такое впечатление, что ее голос – это тысяча маленьких колокольчиков, которые не просто звенят, а делают это в каком-то непонятном ритме. Я моргнул один раз, потом еще один, и еще, и еще. Я хотел кричать, я хотел встать, подойти и пригласить эту женщину в кино, театр, кафе, куда угодно, и вместо этого я услышал, как я стону.
– Лешенька, все нормально? – спросила мама. Я моргнул один раз и закрыл глаза. Меня раздели и положили на стол. Я стеснялся. Я стеснялся впервые за много лет, моя голова кружилась и мне казалось, что я сейчас действительно пойду. Я слышал как мама говорит с Аллочкой. Алла рассказывала, что она пять лет уже делает массажи, ей очень нравится, так же она получает второе образование юриста, живет с родителями и хочет побывать в Нью-Йорке. Я ее голос был для меня лучшей музыкой и даже Майлз Дэвис не смог сыграть так, как это делала Аллочка своим голосом. Сорок минут массажа подошли к концу очень быстро. Я так не хотел, чтобы она уходила, но я не мог ее остановить ни словом, ни действием.
– До следующей субботы, Алексей, – она потрогала меня за руку, во всяком случае я это видел, но не чувствовал. Я моргнул один раз.
Я не хотел есть, пить, спать, читать или смотреть что-то. Я ждал субботы. Моим единственным смыслом сейчас это была суббота, два часа дня, тот момент, когда придет Алла. И она пришла. Это было восхитительно. Я не мог улыбаться или выражать какие-то чувства мимикой, лицевые кости тоже были раздробленны и мышцы был удалены, можно смело сказать, что у меня декоративное лицо. А мне так хотелось улыбнуться, когда я видел ее, но я не мог.
Она приходила и уходила почти полгода. И процедура была одной и той же, я просто смотрел и моргал, как дурак, но мое сердце по-прежнему билось чаще, когда я слышал ее голос и видел ее. В одну из таких суббот я сосредоточил всю свою силу, которая у меня осталась и во время массажа, приказывал себе шевельнуть указательным пальцем на правой руке, но мои попытки были напрасны. Она уходила и приходила, а я все никак не мог пошевелить пальцем. Но двадцать третьего марта я пошевелил пальцем. Мама рыдала почти час, Алла сидела и звонила куда-то, как я понял, врачам, сообщить эту новость, а я еще лишнее время мог смотреть на нее. В следующую субботу она пришла не одна и привела мужчину, который должен будет разрабатывать мою двигательную систему. Мой мозг кричал. У меня сломан позвоночник! Какая двигательная система?! Я никогда не смогу ходить из-за своей шеи! Но все следующее субботы она приходила с этим мужчиной, она делала мне массаж и уходила, а он оставался и сгибал мои руки и ноги еще час, впрочем, я просто закрывал глаза. Через полгода я мог уже шевелить всеми пальцами на обеих руках, еще через месяц я вернул себе контроль над ногами, не полный, конечно, но чувствовать правой я мог полностью. Я сам уже переключал каналы и перелистывал страницы в книжках. Еще через некоторое время мне подарили электрическое кресло и теперь я сам мог при помощи джойстика ездить по дому. Мама выкинула все мешающие моему передвижению вещи и я мог без труда попасть в любую комнату. Потом я смог писать. Первое, что я написал, были слова: «Спасибо, мама!» Это бы очень коряво и ужасно, но мама взяла листик и рыдала. Теперь она плакала при мне, раньше пряталась, а теперь при мне. Для меня этого многое значило. Потом я написал: «Люблю Аллу».
– Я это давно поняла, Леша.
Мама больше ничего не сказала, я потом написал, что все понимаю. Алла заходила, но уже не так часто, ко мне больше приходили другие люди, которые работали на восстановлением моей физической формы, если это можно так сказать. Через полгода я уже свободно писал. Мне придумали специальный металлический корсет для головы, чтобы мой позвоночник всегда был в прямом виде и я не нарушил позвонки, поэтому я мог сам перелечь с дивана. Сказали, что говорить я никогда не смогу, операцию сделать невозможно по пересадке лицевых мыщц. Мы с мамой начали учить язык глухих. Время шло.
– Добрый день, Леша, – обратилась Алла.
Я быстро написал на бумажке: «Добрый».
– Сегодня мой последний день, когда я прихожу к вам. Послезавтра я улетаю во Францию в одну из юридических фирм, пока на стажировку, но думаю, что навсегда. Я плакал, но не мог чувствовать слез. Я написал на бумажке, что люблю ее. Она обняла меня и поцеловала в щеку, ничего не сказав больше, обняла мою маму и ушла.
Маму похоронили в эту среду. Я был на похоронах, дядя Игорь организовал все, хотя он сам уже был немолодой, но у него есть дети. Я нашел ее в кровати утром, она улыбалась, я надеюсь, что она умерла спокойно, ей уже было семьдесят три года, она никогда не жаловалась на судьбу или здоровье, она никогда не говорила, что у нее что-то болит и никогда стонала, она все терпела, а болело ведь и больнее ей было, чем мне, в этом я уверен. На надгробной плите я попросил выгравировать: «Спасибо, мама!»
Через десять лет после ее смерти я убью себя, набрав полную ванну воды и кинул в нее фен. Меня убило током. Я все изложил подробно в своем журнале, который вы и читали.