Семен : НЕ ДОБИЛ.

Я сижу, обхватив руками колени и смотрю на нее. Мои мысли сейчас далеко отсюда, я вспоминаю детство. Лето, дача, я катаюсь на маленьком велосипеде вокруг садоводства. Садоводство небольшое, домиков пятьдесят. Семь улиц, они называются линиями, как на Васильевском – первая линия, седьмая линия. В одном месте надо либо выезжать на большую дорогу, где ездят автомобили – она идет мимо садоводства, либо проезжать через большую поляну, где ребята постарше играют в футбол. И хотя машин по дороге проезжает немного (иногда она и вовсе пустая), бабушка строго-настрого запретила выезжать мне на нее. Вот потому-то я и гоняю через футбольную поляну прямо между футболистами. Мне вслед несется поток оскорбительных выкриков, но я только сильнее жму на педали, упрямо сжав губы. Наконец, когда я еду в четвертый или пятый раз, меня останавливают и, надавав больных щелбанов, выгоняют с поляны, пнув на последок. Шмыгая носом я иду домой, больше кататься не хочется.
Я возвращаюсь из мира воспоминаний к реальности. Медленно достаю сигарету, закуриваю и вновь смотрю на нее. Она лежит на сухом дощатом полу сарая в метре от меня. Юбка задралась далеко выше колен, обнажив белые ноги. Интересно, когда-нибудь в жизни она была в солярии? И вот еще что, кстати…. Проверяя свою мысль, я задираю юбку еще выше и отодвигаю краешек трусов – нет, все нормально, по крайней мере то, что пизду надо брить, она знала. Я поднимаюсь, бросаю окурок на пол и тушу его подошвой кроссовки. Однако, затягивать не надо. Наклоняюсь и расстегиваю молнию на ее груди. Грудь небольшая, наверное размер номер два, но общее ощущение от увиденного приятное. Не спеша расстегиваю ремень, пуговицу на джинсах, молнию, достаю член. Глядя на ее обнаженную грудь, на белые ляжки, я начинаю легонько мять член рукой, через несколько секунд он приходит эрекция. Я надеваю презерватив и пошире раздвинув ей ноги, смазываю влагалище вазелином. Затем медленно ввожу…
Кончив, я лежу несколько мнгновений, затем быстро поднимаюсь. Застегнувшись я смотрю вниз – ее ноги раскинуты в разные стороны, на груди синяки от пальцев, правый сосок наполовину откушен.
Да, затягивать действительно уже незачем. Достав из-за верстака старый чемодан, я быстро расстегиваю молнию и раскрываю его на полу. Подсовываю руки ей под спину и перекатываю ее на чемодан. Когда она успела так отяжелеть? Переворачиваю ее на бок, так, коленки поджать, теперь руки… Ну слава богу – поместилась. Закрываю крышку, сажусь сверху, застегиваю молнию. Имею право покурить. Достаю пачку «Честера», выуживаю чуть подрагивающими пальцами сигарету, закуриваю.
Сижу и пускаю дым кольцами. Мысли мои опять не здесь, они в далеком маленьком городке у Белого моря. Мне одиннадцать лет и мы с друзьями идем бить ворон из рогаток. Ворон много на развалинах казарм, которые недалеко от наших домов. Пару месяцев назад в казармах был пожар, приезжала пожарная команда тушить, но огонь все равно победил. Поэтому мы, мальчишки, имеем отличное место для игр. Ворон действительно много но они очень хитрые – улетают от нас всякий раз, как только кто-нибудь поднимает рогатку. Совсем отчаявшись подстрелить ворону я стреляю наугад по стайке птиц у помойки и неожиданно подбиваю чайку. Мы гурьбой подбегаем смотреть, но радость быстро сходит на нет - чайка это не ворона, чайку нам жалко. У нее перебито крыло, и из жалости я решаю добить ее чтоб не мучалась. Кидаю в нее большим камнем, но промахиваюсь. Тогда я беру доску и начинаю бить ее доской. Чайка пытается скрыться в какой-то трещине на развалинах казарм, тогда я кладу доску и прыгаю сверху.
Окурок обжигает мне пальцы, - не добил ведь таки - думаю я, бросаю окурок и улыбаюсь.