Пyля : День влюбленных в Ауслесе (на КонкурZ)

День влюбленных в Ауслесе

Оберстгруппенфюрер Тойфель проснулся от приятного и до боли знакомого ощущения в области паха. Ощущение сопровождалось смачными причмокивания и еле слышными стонами из-под одеяла. Он, словно хищник, опасающийся спугнуть добычу, приоткрыл глаза и еле заметно приподнял голову с подушки. В той области, где по его сонным расчетам должны были находиться его гениталии, шелковая ткань одеяла методично двигалась вниз и вверх. При этом издаваемые стоны перетекали в облегченные вздохи в верхней позиции и трансформировались в глубокие гортанные звуки в позиции нижней, что свидетельствовало о явном трудолюбии их обладателя. Повернув голову немного левее, Тойфель уперся взглядом в изящную спину с тонкой талией, плавно переходящую в молодые, прекрасные ягодицы, окаймленные нежными контурами бедер. Венчали картину две чудесные ножки, которые игриво двигались взад и вперед, намного опережая по частоте движения под одеялом.

Издав протяжный грубый стон, барон откинул одеяло. Пара прекрасных зеленых глаз впилась в его взгляд.

— Мой лев проснулся, — заискивающе отметила их обладательница, демонстрируя Тойфелю чудесный овал лица с маленьким острым носиком и пухлыми от утреннего «марафона» губами.

— Иди ко мне, София, — барон попытался подхватить девушку под руки, но она ловко выкрутилась и вернулась к прежнему занятию. Он беспомощно рухнул обратно на подушку, и, поглаживая ее голову, продолжил стонать от наслаждения. Буквально через пять минут тело Тойфеля начало подрагивать от подступающего оргазма, а еще через одну он почувствовал, как в рот Софии вылилась порция теплой липкой жидкости, что венчало завершение утренней услады. Девушка, сглотнула поток спермы, едва заметно скривилась на секунду, и, бросив красноречивый взгляд на барона, принялась слизывать остатки с его детородного органа.

— Ангел мой, я бы так всю жизнь лежал… Всю жизнь, — Тойфель еле справлялся со сбитым дыханием, — и ни какой тебе войны…никаких маневров… Никаких приказов…

София вытерла губы одеялом и прильнула щекой к мужественному плечу барона.

— Но ведь ты же мой лев, — рисуя пальцами узоры на его груди, промурлыкала она, — тебе нельзя просто так лежать, ты должен бороться во славу фюрера и за господство рейха. Пройдет совсем немного времени, ты победишь всех врагов, и мы сможем только и делать, что круглыми сутками предаваться любви в этом чудесном замке. Мы будем гулять по садам, ездить к озеру… Я буду отдаваться тебе везде: в любой тюремной камере в подвале, даже в пыточной, даже… Я даже оседлаю тебя в палатах приюта для душевнобольных…

— А черт, их же надо сегодня украсить, — раздраженно бросил Тойфель, праздник долбанных идиотов…

— Лео, расслабься, милый, скажи, а ты не подумал, почему я решила сделать тебе такой подарок сегодня утром?, — улыбаясь и взволнованно хлопая большими ресницами, спросила София.

— Даже не задумался, Ангел мой. А что в этом такого, разве это редко…

— Да, Лео, не просто редко, а никогда! Одно дело, когда мужчина с женщиной просыпаются и в порыве страсти друг к другу начинают заниматься любовью. Другое же дело, если мужчина просыпается от того, что женщина, опустившись перед ним, словно пред Богом, доказывает ему свою любовь, свою верность и преданность. У меня было много мужчин, много женщин и это тебе известно, но такой подарок я дарю впервые. И дарю его тебе. Я люблю тебя, Леопольд Тойфель!

— София, подожди. Я, конечно, безумно благодарен тебе за это райское утро, но ради Бога, объясни мне, дураку, ты решила сделать мне подарок ко дню душевнобольных и отсосать? То есть, по-твоему я — уже свихнулся и…

— Любимый, — София очень боялась и не хотела расстраивать мужа, — там где я родилась, 14-е февраля – это День Святого Валентина, День всех влюбленных, у нас в этот день принято дарить любовь своим половинкам.

— Ох итальяшки, как навыдумываете себе, — тон Тойфеля приобрел нотки снисходительности, он явно начинал остывать, — вот у нормальных людей, день дебилов и сумасшедших, еще и психушки украшают, чтобы порадовать полудурков, а у вас день влюбленных…

— Лео, а разве ты не хотел бы сегодня, вместо того чтобы украшать стены, как ты выражаешься, психушки, праздновать день влюбленных со своей любимой, в кругу друзей и подчиненных, просто радоваться жизни и любить?

— Хммм… Да, милая моя, это было бы чудесно. Устроить праздник, даже не праздник, раз это день влюбленных, устроить праздничную оргию для всех! Так как раньше! Это было бы прекрасно… В чем-чем, а в праздниках вы, итальяшки, толк знаете, право, праздновать любовь лучше, чем праздновать наличие психов в обществе.

— Любимый, а ты хотел бы сделать мне подарок в этот чудесный день?, — София знала подход к мужу, она ухватила его рукой за обмякшее достоинство и начала приводить его в чувства, ее губы при этом скользили вдоль его шеи, чуть дольше задерживаясь на ушах, он любил когда она ласкала его уши, — Хотел бы? Хотел бы сделать меня счастливой?

— Очень хотел бы, — барон схватил супругу за ягодицы и положил на себя, — я мечтаю сделать тебя счастливой, София, не только в этот день, я хочу навсегда сделать тебя счастливой, — параллельно с этими словами руки Тойфеля мяли упругие ягодицы жены.

— Тогда сделай, сделай, сделай хотя бы сегодня, давай устроим праздник, давай устроим оргию, так как ты любишь, чтобы повсюду царили любовь и страсть, — София начала плавные движения бедрами, напряженный ствол уперся ей в промежность и пытался проникнуть вовнутрь, — давай, любимый, пусть весь Ауслес гуляет, пусть весь Ауслес любит… Как раньше… А мы… А я… Я буду твоей королевой, я буду следить за тем, чтобы тебя окружали только красавицы, только богини, я сама буду приводить тебе женщин, которых ты будешь удовлетворять, как разъяренный кобель… Ты согласен, мой лев, доставить мне такое удовольствие сегодня, в день влюбленных?, — София намеренно уклонялась от попыток проникнуть в нее, она хотела услышать ответ.

— Согласен, Софи, я согласен! Только ради Бога, перестань меня мучить, — с этими словами Тойфель схватил возлюбленную за талию и начал силой направлять ее на пульсирующий от напряжения половой орган, рот барона при этом прильнул к одному из возбужденных сосков жены. Но усилий больше не требовалось, София с легкостью приземлилась на необходимое место и принялась усердно двигаться вверх и вниз, издавая возбужденные крики. Барон руками отодвинул прекрасные черные волосы жены и принялся жадно целовать ее губы, он был счастлив, не смотря ни на что, в данный момент он был счастлив и был готов cрадостью выполнить просьбу возлюбленной…

Шел 1942-й год. Войска рейха одерживали победу за победой и ни один из фашистских солдат, равно как и мирных жителей даже не задумывался о возможности поражения. Все славили Гитлера, все верили в мировое господство фашистской Германии и ее союзников.

Оберстгруппенфюрер Леопольд Тойфель не был тому исключением. Он честно и рьяно выполнял приказы, всегда был в центре поля боя, всегда был рядом со своими солдатами и никогда не боялся умереть за фюрера. Именно благодаря этой честности и самоотверженности, и, конечно же, благодаря статусу барона, которым до войны обладал его отец, и который впоследствии перекочевал к нему, а самое главное, благодаря трем крестам за военные заслуги, двум рыцарским крестам, одному железному кресту первого класса и одному большому кресту, Леопольд Тойфель в рекордные сроки преодолевал расстояния между званиями и, как итог, добрался до вожделенного Оберстгруппенфюрера.

Но звание, вопреки ожиданиям, не принесло радости. Скорее наоборот, оно подписало Тойфелю приговор: вместо того, чтобы плечом к плечу со своими солдатами уничтожать бронетехнику врага на поле боя, прошивать пулеметными очередями тела ненавистных коммунистов или наносить сокрушительный ущерб с воздуха во главе одной из эскадрилий Люфтваффе, Тойфелю приходилось посещать различные совещания, строить тактические планы, прорабатывать детали военных операций, словом, управлять всем издалека. Ему не раз жал руку сам фюрер и порой, барон задумывался о том, что, возможно, когда-то его наградят и за то, что Гитлер ни разу не поднял на него голос, так как испытывал уважение к Тойфелю и всегда прислушивался к его советам. Леопольд понимал, что он вносит гораздо более ощутимый вклад в победу на этих совещаниях, чем на поле боя, но сердце его и душа рвались туда, поближе к фронту. Он не раз подавал заявление о том, чтобы его зачислили в один из батальонов или одну из эскадрилий, но такой человек был необходим здесь, в штабе, и все его просьбы пресекались на корню.

Все это привело Тойфеля к пороку. Он по уши погряз в алкоголе и разврате. При том, это не мешало ему выполнять его главных обязанностей. Он никогда не пропускал важных собраний и все так же прилежно выполнял свой военный долг.

Однажды, после одного из собраний в Риме, вместо того чтобы сесть на самолет и полететь в свой замок Ауслес, что расположен близ Дрездена, Леопольд отправился в один из своих любимых подпольных публичных домов – «Делициа». Это заведение славилось своей сумасшедшей атмосферой разврата, и славилось потому, что там попросту не бывало ничего другого. Кто бы и когда туда не зашел, там всегда царила оргия, алкоголь лился ручьями, партнеры менялись как перчатки… Любой мог тискать красавицу Агну, но приметив, как кто-то уже во всю дерет еще более волшебную Хелен, этот любой мог бросить первую на произвол судьбы и присоединиться к действу с той самой Хелен. И самое главное, кто бы ни был этим дерущим Хелен молодым человеком, как бы его не звали: Ганс или Антонио, он никогда не обидится и всегда будет рад помощи «с другого входа». Здесь собиралась только элита, и, каждый испытывал уважение к своему «соседу».

Тойфель зашел в «Делициу» и, поприветствовав пару знакомых группенфюреров, обменявшись поцелуями с парой знакомых шлюх, взялся за свое любимое дело. Он пил, потом поочередно трахал каких-то миловидных (и не очень) девиц, потом снова пил, потом блевал, а потом возвращался к предыдущим двум занятиям. Через несколько часов такого «забега» он с идиотской улыбкой уселся на диван, сунул в рот первой попавшейся шлюхе и задумался о жизни. Ему было хорошо. Он понимал, что проведет здесь минимум неделю, а после вновь отправится на службу.

И тут его помутненный взгляд задержался на Ней. Она сидела на подоконнике у открытого окна. Ее волосы цвета крыла ворона еле заметно колыхались под слабыми потоками проникающего в помещение сквозняка. Бездонные зеленые глаза смотрели на него, выражая непреодолимое желание, а губы застыли в многозначительной полуулыбке. Смуглая кожа «богини» (так он окрестил ее у себя в голове), блестела под приглушенным светом. На Ней было легкое белое платье, под которым проглядывалось все, что хотел бы увидеть мужчина. Пухлые, сочные груди, плоский, чувствительный живот, узкая, нежная талия, длинные ноги, одна из которых стояла на полу, а другая была закинута на подоконник, что позволяло любому, любому присутствующему…

Леопольд Тойфель отогнал эти мысли. Он взял за волосы существо, что трудилось над его детородным органом, отодвинул от себя, встал и, пошатываясь, направился к Ней. По дороге он упал, и, подняв голову, увидел, что Ее уже обнимает очередной офицер. Но «богиня» при этом смотрела на Тойфеля, все тем же взглядом и все с той же улыбкой, будто рядом никого и не было. Леопольд знал правила «Делиции», он знал, что если сейчас он попытается отнять «богиню» у ее нынешнего кавалера, ему вряд ли удастся попасть сюда вновь. Но хмель и высокое положение в офицерских чинах приняли решение за него. Поднявшись с земли, он уже более твердым шагом направился к предмету своего вожделения.

— Офицер!, — отчетливо произнес он в спину ухажеру «богини». То ли по привычке, то ли узнав голос Леопольда, парень развернулся на пятках и выпалил:

— Да, оберстгруппенфюррер!

На вид парню было года 23. Леопольд прекрасно знал кто этот парень, какое отношение он имеет к приближенным фюрера и что, может случиться, если этот молокосос доложит, куда следует. Тойфель собрался с силами и, пытаясь быть максимально убедительным, обратился к пареньку:

— Ты же еще молодой. Какого черта ты проводишь время в этом грязном и развратном месте?

— Но я…

— Оставить разговоры. Я понимаю себя, разочарованного в жизни и умудренного опытом офицера, который что-то потерял и вряд ли когда-либо это отыщет. Но ты, ты еще так молод… — оберстгруппенфюрер говорил отчетливо, но на его глаза почему-то начали наворачиваться слезы. «Главное, чтобы он не подумал, что я решил удариться в пьяный сентиментализм», — пронеслось в голове Леопольда.

— Ты пойми, не сегодня так завтра война будет выиграна, и что мы будем делать? Правильно, будем строить свою жизнь. А на чем ее строить, если наша элитная арийская молодежь, вместо того чтобы предаваться любви и оплодотворять своих прекрасных жен, шатается по блядюжникам? Вот ты скажи, ты женат?

Лицо парня побелело. В его глазах одновременно читались страх, ненависть и желание дать отпор. Но он не мог, не мог, потому что боялся, потому что не был уверен в том, что его высокопоставленные родственники сумеют защитить его от оберстгруппенфюрера Тойфеля. Молокосос, как минимум, не мог даже обратиться за этой помощью, потому что боялся сказать, что был в «Делиции». И это одновременно забавляло и придавало решимости Леопольду.

— Так точно. Женат, оберстгруппенфюрер.

— Тогда дружок давай, без этого официоза, поверь, я никому не скажу, что видел тебя здесь, собирай свои вещи, возвращайся к жене и начинай производить потомство. Я лично прилечу через год и если не увижу здорового, розовощекого арийского малыша, расстреляю и тебя, и твою жену.

Парень стушевался. По нему было видно, что он все еще не может принять решение. После полуминуты раздумий, страх взял свое:

— Так точно, производить потомство, оберстгруппенфюрер. С этими словами парень поспешно направился в крыло с частными комнатами, видимо где-то там одежду оставил.

Между тем, «богиня» вернулась в свой недавний облик, ее бесстыжие глаза изучали лицо Тойфеля, как бы говоря: «Браво. Ну чего же ты ждешь, давай, накинься на свою добычу, ты ее заслужил». Но Леопольд не накинулся, он около минуты пристально изучал ее с ног до головы, а после, неожиданно для себя спросил:

— И как тебя зовут, Ангел?

— София, а тебя, дьявол?, — ее немецкий был почти идеален, сквозь ровную речь едва-едва пробивался легкий итальянский акцент.

— А меня Леопольд, звание мое ты уже слышала. Вот что, София, давай-ка переоденься во что-то поприличнее, мы с тобой отправляемся ко мне домой.

— А где ты живешь, и с чего это я должна с тобой ехать?, — такой вопрос застал Тойфеля врасплох, но он не собирался отступать.

— Живу я недалеко от Дрездена в замке, который называется Ауслес. А ехать ты должна, сама понимаешь почему, — это единственное, что сумел сгенерировать мозг оберстгруппенфюрера, адреналин начинал отходить, а на его место постепенно возвращался привычный хмель.

— Оооо, замок. Романтично, прямо как в сказке. Будто бы ты мой принц, — после этих слов сердце Тойфеля забилось в ускоренном темпе. Он понимал, что у цели, но боялся промахнуться. Как ни странно, опасения оказались лишними.

— Что ж, дьявол, поехали в твой замок, посмотрим какой из тебя принц.

Оберстгруппенфюрер Леопольд Тойфель одержал очередную победу. Он был вне себя от счастья и тут же направился к телефонному аппарату, чтобы вызвать машину и распорядиться о подготовке самолета.

С тех пор в жизни Тойфеля многое поменялось. Он жил лишь войной и любовью. И пусть в своей войне он потерпел поражение, будучи приговоренным, думать и говорить, а не воевать на поле боя, но это поражение всецело компенсировалось любовью Софии.

Женились они уже на третий день после знакомства, сразу по прилету в Дрезден. Подготовка самолета из Рима затянулась и им было о чем поговорить и чем заняться, на одной из съемных квартир итальянского города, которая щедро была предоставлена Тойфелю руководством. «Мы созданы друг для друга», — сказал Софии Леопольд на следующее утро, после их встречи.

Первое время девушка жаловалась Леопольду о том, что ей страшно жить в стенах Ауслеса: «Послушай, милый, когда ты говорил о замке, я представляла себе прекрасную постройку с белоснежными башнями и сотнями прислуги. Ты не предупреждал, что прямо на территории замка размещена психиатрическая лечебница, также как и не говорил, что в тюрьмах подвала сидят тысячи военнопленных». Но Тойфель всегда знал, как утешить любимую: «Милая, сейчас война. Это моя обязанность перед рейхом и перед фюрером лично. Я должен предоставлять Ауслес для любых целей, даже, если здесь будут проводить массовые расстрелы. Поверь, как только мы победим, я вычищу все тюрьмы, я к чертям закрою эту лечебницу. Я найму сотню прислуги и выкрашу башни в белый цвет, обещаю тебе». И София успокаивалась.

Со временем она раззнакомилась с местными дамами, которые обитали в замке со своими мужьями. А несколько раз, она даже набралась смелости сходить с мужем в тюрьму, чтобы справиться о состоянии дел. Каким-то образом ему удалось убедить Софию, что сто человек его личной охраны, сумеют защитить их в случае бунта, хотя возможность такового он себе даже не представлял.

Тойфелю было сложно привыкнуть к семейной жизни и несколько раз они устраивали грандиозные праздничные оргии, в которых принимали участие все жители Аулсеса, за исключением, конечно же, военнопленных и душевнобольных. Об этих оргиях ходили легенды, и каждый, в глубине души ждал следующей. Тойфель упивался до потери сознания, трахал чужих жен, прислугу, но София всегда принадлежала ему. Она ни разу не проявила внимания ни к одному другому мужчине, и, ни разу не выразила претензий по поводу распутности любимого.

Шел восьмой месяц совместной жизни оберстгруппенфюрера барона Леопольда Тойфеля и простой девушки Софии из подпольного борделя в Риме…

В полдень 14-го февраля 1942 года Леопольд пребывал в приподнятом состоянии. Вместе со своим давнишним другом штандартенфюрером Германом Зигом они вышли из психиатрической лечебницы, где десяток солдат украшали интерьер в честь дня слабоумных.

— Послушай, я конечно рад, что сегодня предстоит такая жаркая ночь, но с чем это связанно? И почему все узнают об этом только сегодня?, — поинтересовался Герман.

— Эх, дружище. Вот у нас сегодня что? Правильно, сегодня день слабоумных. По всей стране идет унылое украшение психушек, а что делать нам, нормальным? Ответ мне подсказала Софи, оказывается, в Италии сегодня празднуют день любви. И мне подумалось, — Леопольд не хотел, чтобы кто-либо знал о том влияние, какое София может оказывать на него, — почему бы и нам не устроить себе маленький праздник? К тому же через три дня я отправляюсь в Берлин и кое-кто нашептал мне, что мои мольбы были услышаны и меня прикомандируют к 3-ей эскадрилии Люфтваффе.

— Я поздравляю вас, барон, — с деланным официозом сказал Герман.

— Да нечего поздравлять, Герман, не-че-го. Не нужно мне это уже, мне бы здесь, с любимой на всю жизнь остаться…

— Понимаю тебя. Жаль, что я не могу сказать того же о своей Вибек, мне бы подальше от нее… Хотя на фронт, я бы не хотел.

Леопольд добродушно рассмеялся:

— Подальше от жены, но не на фронт, это куда же, интересно…?

Так они, непринужденно беседуя, шагали к Ауслесу, где во всю, кипели приготовления к предстоящей ночи.

— Это… Это… Это было великолепно, — Ганс никак не мог привести дыхание в порядок.

— Да уж. Скорее незабываемо. Как ты так форму сохранил? Ладно, хватит время терять. Ты ключи сделал?, — София расправила одежду, отряхнула ее от подвальной пыли и протянула руку к старику.

— Сделать то сделал, а вот что мне за это будет?, — расплылся в беззубой улыбке Ганс.

— Тебе за это уже было. Полгода уже было. Думаешь мне, красивой двадцатипятилетней девушке приятно еженедельно давать беззубому старику?, — София начинала злиться.

— Ладно-ладно, успокойся. Вот тебе твои ключи, — доставая массивную связку ключей, промямлил еле живой после бурного секса старик.

— Так, этот я помню, этот я знаю, тут точно отовсюду? Смотри, Ганс, я же и убить могу.

— София. Мне семьдесят лет, я плохо вижу, еле хожу и единственное, что у меня еще получается, так это трахаться. Я с шестидесяти лет не видел бабы, а за последние полгода так насытился прекрасным женским телом, что и умирать не стыдно. А ты говоришь «убью». Да убивай ради Бога, сама знаешь, что я вряд ли выживу еще хоть сутки. Отовсюду тут, от всех дверей, я обещаю.

Девушка мягко улыбнулась и склонилась над ухом старика: «Ганс, спасибо тебе. Я этого никогда не забуду. Хоть я и говорю, что через силу, но скажу тебе, ты еще очень даже ничего. Мне даже иногда приятно было, правда, когда совсем пьяная была».

Ганс грустно улыбнулся, на его глаза навернулись слезы, его дрожащий голос только и смог вымолвить: «Давай-давай, иди уже, чтобы не видел тебя больше.»

Когда София вышла, Ганс разрыдался как маленький ребенок. Он действительно понимал, что умрет сегодня, и он понимал, что будет умирать влюбленным и что больше никогда не увидит свою любимую…

Праздник кипел во всю. Уже третий час во всем замке только и были слышны похотливые крики и стоны. Алкоголь лился ручьем и каждый, кто участвовал в этом развратном действе, был счастлив. У человека могли быть проблемы на службе или со здоровьем, его сын мог воевать где-то на далеком фронте, но именно здесь и сегодня это было неважно. Все превратились примитивных животных и все, что им было необходимо, это пить, есть, а главное трахать все, что движется.

София подошла к хмельному мужу, ведя за руку опрятную полуобнаженную девушку. На данный момент он отодрал пять красоток, и всех ему привела любимая жена. Сейчас он целовался с какой-то невзрачно особью, неопределенного пола и непонятной комплекции.

— Где ты взял это чудовище?, — София зло оттолкнула «непонятно что» в сторону.

— Ми…Милая, прост… Милая…, — Леопольд еле ворочал языком, по его глазам было видно, что он уже еле соображает.

— Вот, привела тебе следующую принцессу…

— Ты мо…я принцес…

— Успокойся, Лео! Возьми себя в руки!.. Я буду твоей принцессой и завтра, и послезавтра, и через месяц… А пока вот, ее зовут Адель.

София подтолкнула девушку к Лео, тот послушно усадил Адель на колени.

— Софи, может вы с нами?, — робко спросила юная девушка.

— Нет, родная, спасибо, пока он закончит с тобой, мне надо подыскать кого-то еще.

София вышла из общего зала и направилась вдоль по коридору к башенной лестнице. По дороге ей то и дело встречались какие-то полутрезвые пары и большие сборища, предающиеся разврату. Но никто не обращал на нее внимания, даже, когда она пыталась им что-то сказать. Все утонули в алкоголе и похоти. Именно это ей и было нужно. Дойдя до лестницы, София начала спускаться, параллельно считая ступеньки. На пятьдесят третей она остановилась и постучала о нее каблуком: «Не ошиблась», — пронеслось у нее в голове. Она поддела плиту ступеньки руками и легко откинула ее в сторону. В зияющем проеме блестела связка ключей, которая совсем недавно была передана ей ключником замка – беззубым стариком Гансом.

Тюремная дверь была наглухо закрыта с обратной стороны. После нескольких безответных попыток вежливого стука, Софи начала молотить в дверь руками и ногами. Через некоторое время послышалось грубое ворчание, а затем щелчки открываемых замков.

Тюремщик Халид был единственным человеком во всем Ауслесе, который не проявлял к Софи никакого интереса. Она бы отдалась и ему, но он сторонился ее, скорее даже боялся. Каждый раз, когда она «случайно» проходила к нему впритирку его передергивало и он отскакивал на добрых два шага, изучая из под опущенных бровей игриво улыбающуюся Софию. За все время пребывания здесь, девушка успела влюбить в себя, а затем, неоднократно переспав, разбить сердце, как минимум двадцати мужчинам. И никто из них ни разу и ни слова не сказал Тойфелю, потому что любили, потому что она делала так, чтобы ее любили. Среди них попадались и молодые, и пожилые, и старые, и уроды, она не брезговала никакими способами для достижения своей цели. У нее были продуманы сотни, если не тысячи вариантов: если сменится ключник, если погибнет Леопольд, если в замке расположится какой-то полк, у нее были планы, на все случаи жизни. Своими чарами она могла добиться чего угодно и от кого угодно. Но она сомневалась в «поколебимости» Тойфеля. Барон, да еще и с таким званием мог запросто променять любовь на верность рейху. Именно поэтому ей было необходимо поддерживать тайную «связь» с четвертью населения Ауслеса. Она томилась в ожидании, целых восемь месяцев отдавалась жителям замка, но терпела, потому что знала, что рано или поздно день настанет.

Так и случилось, 1-го февраля ее информатор сообщил, что по последним данным разведки 17-го числа, после совещания в Берлине, Тойфеля поставят во главе третьей, самой опасной и нашумевшей эскадрлии Люфтваффе. На время отсутствия оберстгруппенфюрера Ауслес передавался под управление штандартенфюрера Граусамкита и его гренадерской дивизии, а население тюрем замка должны были перевезти в лагерь для военнопленных – Бухенвальд. София не могла опаздывать.

Дверь поддалась и начала открываться в сторону Софии, увидев девушку, горбун хотел было закрыть дверь обратно, но Софи ловко прошмыгнула под его огромной рукой и оказалась у него за спиной. Халид, опустив голову, направился к своей койке и, не вымолвив ни слова, лег и отвернулся к стене.

«Почему он не поинтересовался целью моего визита?», — подумалось девушке, пока она доставала кинжал из-за пояса. София подошла к Халиду сзади и занесла руку с оружием, в этот момент горбун повернулся, его ужасное лицо не дрогнуло ни на секунду, его глаза были полны слез. Ловким ударом в шею, она воткнула лезвие в сонную артерию Халида, из которой тут же хлынула кровь. Горбун не сопротивлялся, он просто отвернулся и принял свою предыдущую позу, стена в этот момент начала окрашиваться в багровый цвет. София была уверена, что он еще жив, она слышала его тихие хрипы, но горбун даже не поднял руки, чтобы остановить кровь. Халид со слезами на глазах прощался со своей никчемной жизнью и единственной любовью.

Оставив огромного горбуна умирать, девушка схватила ключ и двинулась в сторону камер, при виде нее, все узники, как один, начинали перешептываться и по-заговорщецки улыбаться. Они знали, что рано или поздно это произойдет, они видели ее, когда она заходила на осмотр с оберстгруппенфюрером Тойфелем.

Ключи от всех дверей замка, болтались на поясе Екатерины Киселевой, полковника специального шпионского отряда «Буря» СССР, которая 8 месяцев назад была переправлена в Рим под видом элитной проститутки для выполнения секретной операции, по ликвидации особо опасного военного субъекта треьего рейха – оберстгруппенфюрера барона Леопольда Тойфеля, а также по освобождению военнопленных из тюрем его замка Ауслеса, что расположен близ Дрездена.