Саша Акимов : Лестница

"…Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!"



Псалтырь, псалом 136.











Я вечером шла домой. Идти было немного утомительно, ведь наш город построен на холмах, странная прихоть древних феодалов. Постоянно приходится подниматься по лестницам, спускаться с лестниц. Но привыкаешь ко всему, почти ко всему. Ну, если не знаешь, что что-то выходит за рамки каких-то норм, то даже можно принять это за данность. Я быстро шла по маленькой каменной лестнице. Шла не задумываясь, перепрыгивала ступеньки, и оступилась.



Я падала кубарем, билась головой и плечами; пыталась выставить руки, чтобы затормозить падение; билась коленями.



Растрепанная я лежала внизу. Распласталась, как труп, который следовало бы обвести мелком. Только не банальным белым, а каким-нибудь веселым цветом. Я даже ничего не сломала, только ободрала колени и ладошки. Но пролежала я так минут пятнадцать. Я раздумывала над очень многим, но в основном мои мысли вертелись вокруг одной темы — боли. Я почувствовала удивительную боль, прекрасную, которая даровала мне сочувствие. Это было похоже на счастье. Я была создана для этого падения. Эта мысль развеселила меня. Скользкий камень на ступеньке отражал мой звонкий смех, и я слышала себя будто на пленке.







С той поры, я падаю с лестниц, чтобы добиться того же ощущения. На моей руке гипс, я сломала ее при последнем падении. Но зато мне не нужно писать на уроках в школе. Сейчас я подготавливаю новое падение. Хочу упасть у входа в торговый центр, лучшее время — раннее утро, пока еще не открылись магазины. Лестница тут не очень крутая, у нее есть специальный путь для инвалидных колясок, ступени покрыты гладкой плиткой, отполированной и похожей на мрамор. Я спустилась по лестнице недавно, несла в здоровой руке тяжелую сумку. Мама, посылая за хлебушком, обычно просит еще купить сахарку, колбаски, конфет, кетчуп… Мимо меня прошли две девочки, они держались за руки и улыбались. У них были мои лица, моя фигура. Они были одинаковые, а я просто использовала навык глубокой мимикрии. Лучший способ быть незаметной — подражание другим девочкам.



Дома, укутавшись в одеяло, я представляю в деталях свое завтрашнее приключение, свой обряд. Когда меня спрашивают, как я умудрилась упасть, я отвечаю: "Просто оступилась". В мире где все постоянно оступаются, взбираясь на лестницы — это не вызывает удивления. Ночью я предвкушаю падение, у меня участилось сердцебиение, адреналин вызывает ощущение эйфории, у меня отвердели соски.



Утром я уже стою на верхней ступеньке у входа в торговый центр. Солнце еще только показалось из-за горизонта, редкие птицы проснулись. Я делаю шаг, как бы неловкий, на самом деле уже просчитанный, отрепетированный шаг. Возможно, мой полет выглядит со стороны неуклюжим, гротескным или даже болезненным. Но я не испытываю боли. Я лежу на последних ступенях, вверх ногами. Мое неповторимое падение завершилось, и я успешно свершила мой интимный ритуал. На зубах хрустит песок, я начинаю чувствовать уютную прохладу. Я будто лежу голая, и ветер щекочет меня, мурашки по всему телу. Никого нет рядом. Я заплакала от счастья. Голова чуть-чуть гудит, я касаюсь рукой макушки, кровь. Я облизала пальцы и почувствовала стальной вкус. Я еще немного полежала, хотя уже было не так приятно, как хотелось бы. В небе летел самолет, за ним вился хвост из пряностей.







С трудом я поднялась. Неподалеку моя любимая поликлиника, в которой меня уже все знают. Я предпочитаю ходить туда к милому молодому доктору-педиатру, чем брести в травматологические центры. Выносить вид людей, которым плохо от их травм, я не могу. Мне от моих травм хорошо. Над входными воротами поликлиники нарисован красный крест. На парковке стоят красно-белые машины с мигалками. Прохожу в стеклянные двери, у меня кружится голова. Молоденькая сестричка сидит на стуле, читает дешевый журнал про звезд. Не сайентс-мегезин, а какой-то ширпотреб, где все фотографии — отражения смазливых мужчин со щетиной. Их лица безлики, они похожи на пятки слонов. Я почти теряю сознание, читаю имя сестры на бейдже: "Светлана".



-Здравствуйте, Светлана, не могли бы вы меня сопроводить к доктору Сирину.



Светлана на вид постарше меня, но не намного, всего, пожалуй, на пару лет. Она, вероятно, учится в колледже. Она не успела ответить: "Я занята…" Мне уже было это не важно, я потеряла сознание. Светлана позвала кого-то, я очнулась снова, меня несут санитары к моему славному доктору.



Доктор Сирин обработал несколько ссадин на моем теле, заклеил пластырем небольшую ранку на моем запястье. Он расстегнул мою кофту, потрогал ключицы, плечи. Он пальпирует мои ребра, просит расстегнуть лифчик, нежно касается грудей, заглядывает мне в подмышки. Взял обеими руками мою голову, я просто осталась висеть в его руках, я плавилась в его руках. Он забинтовывал мне голову, а я вдруг вспомнила, что хотела ему рассказать:



-Знаете, я тут недавно вычитала, не помню кто писал, может Хоккинг, что тяжелые элементы образовались, когда коллапсировали звезды. Мы строимся из тяжелых элементов, их всего 2 процента от общей массы вселенной. По сути нас можно назвать звездной пылью. Это так же потрясающе, как и романтично.



Доктор закончил с моей головой. Он сказал:



-Ты умница, но что-то ты ко мне слишком часто попадаешь. У тебя, что проблемы с координацией движений? Все время падаешь.



Он улыбался, как-то слишком уж игриво говорил.



-Будь осторожнее. У тебя всего лишь сотрясение мозга. Но при более сильном ударе, ты могла бы повредить мозг. Я проверил твои неврологические реакции, ты прекрасно реагируешь на мои прикосновения. Если ты будешь так часто сюда попадать, я буду вынужден отправить тебя к психологу.



Он говорил о передаче меня другому доктору с печалью.



-Не волнуйтесь за мой мозг, доктор. Я постараюсь вас не огорчать. Спасибо вам, и до новых встреч.







Я сижу на крыше недостроенного здания, поглаживаю руками мох, проросший между железобетонных плит. Внизу суетливо копошатся люди. Я закурила сигарету, которую стащила у мамы. Я люблю наблюдать за людьми сквозь дымовую завесу. Делаю затяжку. У меня в айподе играет музыка: "Здесь нет ничего для айпода твоего!". Padla Bear Outfit. Парни на улице пьют алкоголь, стыдливо завернув бутылки в бумажные пакетики. Голуби срут на голову бронзовому памятнику. Хороший день для падения. На стройплощадке где я нахожусь, нет приличных лестниц. Они неинтересны. Моя новая любовь — громадная лестница перед входом в церковь. Она широка и хорошо отполирована прихожанами. Не очень крутая, не очень высокая, но такая живая, такая пропитанная тщетными мольбами.



Я медленно поднимаюсь по лестнице, ведущей в церковь. Ступаю на каждую ступеньку. На третьей ступеньке кто-то оставил две пивные бутылки, я отпинываю их в сторону. Бутылки улетают и разбиваются. Уже вечер. Никого нет в этом католическом островке. Я открыла дверь. Тишина или шепоты обычно наполняют такие места. Старуха что-то бубнила возле алтаря. Как интересно, увидев исповедальню, я уже не могу пройти мимо. Я вошла внутрь, закрыла шторку. Через решетчатое заграждение вижу священника. Мне нечего сказать, я ведь ребенок. Но импровизировать мне никто не запретит. Я начинаю рыдать.



-Я не знаю, что сможет мне помочь. Мне очень плохо. У меня умер муж и двое детей.



-Очень жаль, я вам сочувствую, крепитесь.



-Они погибли в автокатастрофе. Если бы вы видели, что с ними стало. Андрюшеньку разорвало на две части. Водителю грузовика хоть бы что, а моего мужа просто выпотрошило!



-Пожалуйста, умерьте ваш гнев. Вы не должны держать зла на водителя того злополучного грузовика.



-Почему не должна? Я хочу его убить, хочу сжечь его родственников и домашних животных. Наблюдать за их муками. Этот проклятый пьянчуга, как обычно надрался перед поездкой, он виноват во всем.



-Я вас очень прошу, проявите милосердие. Этот водитель будет наказан самим господом, а вы постарайтесь молиться за души ваших детей и мужа. Каждая ваша молитва облегчит их путь из чистилища. Ничего просто так не происходит, на все есть воля Божья.



-Если бы вы могли меня понять, вы ведь не представляете, что было с моими дочерьми. Маленькая сандалия… в луже крови… на асфальте. Воля божья!



Священник был молод, и говорил со мной, будто по бумажке читал. Он растерялся и заплакал. Пытаясь скрыть свои всхлипы, он покашливал. Я вытерла свои слезы.



-Слушайте, не плачьте, я все это придумала.



Священник сквозь слезы тихонько произнес:



-Но зачем?



-Мне показалось это забавным розыгрышем, но теперь мне так не кажется. Но ведь если не попробовать, никогда не узнаешь плохо это или хорошо. Я еще ребенок и учусь жить. Спасибо вам.



Я вышла из исповедальни, священник смущенный остался внутри. Я открыла двери, в которые приходят католики на свои воскресные службы, чтобы этот смешной священник, не знающий ничего, смог научить их ничего не знать. Глубоко вздохнув, я полетела. Мои кульбиты закончились быстро, я лежу на спине и смотрю на ступени в лунном свете. По этой лестнице восходят и нисходят ангелы. Галлюцинации Якова. Главное верно направлять свои видения, или описывать чужие видения в текстах. Люди будут рады сладким иллюзиям.



Бинты съехали и испачкались. Своей загипсованной рукой, я поправляю их кое-как. Пора идти к моему доктору. Я поднялась на ноги и пошла через кладбище. Тут есть неправдоподобно старые могилы. Ангелы с отбитыми лицами и крыльями. В этом месте правят мертвые. Я теряю сознание. И снова прихожу в себя. Желтые зубы мертвого графа не прикрытые губами. Я рассыпаюсь в прах, засыпаю.



Красивый гробик обитый синим бархатом. Открываю крышку, чтобы насладится ароматом разложения. Внутри лежит девочка лет пятнадцати. Из ее ноздри вылез червячок, что придало пикантности ее образу. Я вытащила труп. Хотя я не просила, она все равно представилась. Мария. Надгробие — ее визитная карточка. Мария в своем пышном платье стала мне отличным партнером, мы вальсировали между крестов, периодически срываясь в танго. Мы могли так плясать очень долго, но Мария мне намекнула, что достаточно, у нее вывалился левый глаз. Глаз повис на глазном нерве, и из его яблочка потекла черная жидкость. Я улеглась в синий гроб и уютно накрылась крышечкой. Я долго лежала и не могла уснуть. Вскоре, червяки. Бывшие друзья Марии, стали мне рассказывать сказки и я уснула.



Проснувшись, я уже сразу полна сил. Я вылезла из гроба. Мои руки по локоть в грязи. Рядом лежит труп, вокруг него весело кружат мухи. Я стряхнула с себя могильную пыль и пошла в сторону поликлиники. Разорять могилы нехорошо.



Все было здорово в моем плане сократить путь через кладбище, но мне вдруг преградила дорогу приличного размера каменная стена. Я, недолго думая, стала ее перелезать, хватаясь за выступающие камни руками и упираясь ногами в выбоины стены, я лезла вверх. Наконец достигнув вершины, я отдышалась, присев на стене, свесив ножки. Я сидела на стене и улыбалась, а внизу подо мной прошел странный мужчина в комбинезоне и с лопатой.







Оказавшись в поликлинике, я подмигнула Светлане. А она слегка покраснела и погрузилась в свой глянцевый мирок, в надежде на богатого красивого суперзнаменитого дядьку, который возьмет ее с собой, похитит из мира медсестер. Мечтать не вредно, особенно если мечты так убоги.



Я вошла без стука в кабинет. Доктор Сирин стоял у окна и читал какие-то бумаги. Он меня заметил, сказал:



-Хм, привет.



Я уселась на кушетку и сняла с себя испачканный кладбищенской грязью свитер. Доктор озадаченно смотрел на меня. Я сняла джинсы. Подошла к доктору. Он отложил бумаги на подоконник. Закрыл жалюзи.



-В чем проблема? Ты вся вымазалась где-то.



Он взял меня за руку и подвел к раковине. Вымыл мои руки, умыл лицо. Грязь под ногтями все равно осталась. Я поцеловала его.



-Я упала с лестницы. Опять.



-Странно. Физически ты сейчас в таком же состоянии, как и была вчера.



Я опять его поцеловала, затыкая рот поцелуем. Доктор нахмурил брови, закрыл дверь, кинулся ко мне и стал целовать мои плечи. От него пахло лекарствами, я сказала:



-Сейчас вы переконвертируетесь из педиатра в педофила.



-Надеюсь, что это никому не повредит.



Я повисла в его руках.







Волоски на груди доктора Сирина щекотали мне щеку. Его пенис, раскрасневшийся и потертый, скорчился, как утомленный путешественник. Одна рука доктора свисала с кровати, а пальцы его второй руки лежали у меня на крестце, расслабленные.



-Хотите, я расскажу вам одну историю, которую недавно услышала?



Он тяжело дышал. Аккуратно слез с кушетки, пошел к своему столу, закурил трубку. Никогда не думала, что молодой врач сидящий голышом на стуле, может вызвать у меня такое вожделение. Он пускал бублики из дыма. Почему-то мне вспомнилась сцена из "Основного инстинкта". Он будто специально положил ногу на ногу. И произнес:



-Расскажи мне историю.



-Это скорее даже не история, а впечатления одного существа. Это существо рассказало мне, как любит человеческую плоть, подвергнутую разложению, когда все мускулы расслаблены, капилляры и сосуды превратились в нежное желе. Он любит залезать под первую плевру легкого. Там он чувствует себя комфортно, там тепло и много еды. Иногда он, прогрызаясь сквозь гнилую плоть, находит островки жизни. Это может быть поджелудочная железа наполненная соком или сердечная мышца, сжавшаяся в комок, бесполезная.



-Что же это за существо?



-Это могильный червь из могилы Марии.



-Ты такая забавная.



Он протянул мне свою визитку.



-Звони мне, когда тебе станет грустно, в твоем возрасте очень важна эмоциональная поддержка. И прекращай падать лестниц.



Я оделась. Взяла визитку из рисовой бумаги. Мы стояли у дверей, доктор обнял меня.



-Вы знаете сколько мне лет?



-Конечно, знаю. Но ты ведь не дитя уже, почти женщина.



-Я дитя. Ненавижу вас. Ай фил джёст лайк э чайлд.



Он полез целоваться, я укусила его за губу, больно, до крови.



-Злобный ты звереныш. Будь осторожна, держись за перила.







Я нашла себе огромную лестницу. Последнюю. Лестница у здания мэрии. Когда-то по ней ходили цари. После этой лестницы, я больше не буду падать. Подготовка на этот раз посложнее. Я собираю черные перья ворон. Я взяла два куска картона и приклеила к ним перышки. Получилось похоже на крылья. Приделала к крыльям два ремня, крест-накрест. Отложила весь этот реквизит на завтра. Это будет очень театральный прыжок и опасный. Лестница большая и крутая. Я уже дрожу, предчувствую. Ночью снятся странные сны.



Туфли из мармелада, изодранный аккордеон, мертвые лыжники. Бородатый старик, постоянно крутящий вентили. Из труб со свистом валит пар. Старик весь покрылся испариной, но продолжает регулировать вентили. Он одет в грязный комбинезон, с надписью на груди "ГАД". Главный администратор дураков. А может он просто гад. Но это опять моя привычка неправильно транскрибировать. God. Старик услышал мои умозаключения и рассмеялся. Он отпустил вентиль с надписью "Террор". Принялся за другой вентиль, надписанный "Гастроли"…



Я проснулась вся мокрая. Подумала сначала, что описалась, но просто вспотела от жары в котельной старика.



Проходя впервые по ступеням последней лестницы, я сосчитала до ста тридцати четырех. Я надеваю красивое черное платье, которое мне мама купила для выпускного бала. Мою грудь поддерживает легкий лиф. У платья воротник из кружев. Я выгляжу как принцесса. Я надела свои крылья. Закрасила гипс на руке черным масляным маркером. Я надела наперсток и стала вышивать на животе надпись красными нитками.







Стою на верхней ступени. Пару раз взмахнула крыльями. Пора.



Приземлилась на 5 ступеньке, дальше перескакиваю ступени хаотично; если летишь кубарем, считать нереально. Можете попробовать как-нибудь, если не верите.



Лежу на асфальтовой подъездной дорожке возле мэрии. Мои плечи, руки, ребра, ноги — переломаны. Я долго лежала и думала. Листья кленов падали мне на лицо. Ветви деревьев слегка поскрипывают. Какие-то люди суетятся вокруг меня, кто-то завизжал. Они думают, что я умерла. Нет. Фигушки. Ко мне склонился Саша. Плакал, извинялся. Меня положили на какую-то шуршащую материю, переложили на носилки. Дурацкие опечатки, книги с перевернутым блоком, вопиющие ошибки аннотаций на титулблате. Я уверенна меня закуют в гипс с головы до ног, возможно, будут оперировать, меня будет посещать психолог. Через несколько месяцев я смогу снова шагнуть, как в первый раз. Улыбаюсь. Толпа зевак провожает меня взглядами. На моем платье надпись, вышита красными нитками: "I hate this fucking world!"



Саша пошел дальше. Понял, что я его простила. Доктор Сирин уехал жить в деревню. Теперь он заядлый грибник и рыбак. Похоже, он начитался Генри Дэвида Торо. Сидит в зарослях тростника и ждет, когда клюнет рыбка. Бродит по лесу с перочинным ножиком, срезая Белые и Подосиновики. Маслята не любит. Он всегда с теплотой вспоминает обо мне. Иногда он ловит бабочек.



Священник стал намного циничнее. Червь стал более разборчив в еде. Хотя он не читал Шекспира, но все же понимал, что ему кушать юных страдальцев приятнее, чем жертв автомобильных аварий.