Alexandr CHoo : Маша.

Дверь без стука открылась, в нее вошел Марин. Мой старый знакомый, выглядел он паршиво, если не сказать что совсем хуево. Я без особого интереса осмотрел его на предмет «принесенной еды и минералки», но ни того, ни другого в его полных ручонках не оказалось. Интерес мой исчез окончательно, и я продолжил сидеть дальше за компьютером, читая чей-то занудный текст с Литпрома.
Дверь холодильника хлопнула, приятное шипение, и вот уже Марин выходит из моей кухни имея в руках запотевшую бутылку «Баварии». Признаться честно, меня его хозяйственность всегда несколько раздражала, но объяснять этому орангутангу, что такое хорошо, а что такое плохо – мне показалось делом без выигрышным и нудным. Я вернулся к буковкам.
Марин же обосновался на моем диване подставив свое лицо, лучу солнца, проходившего через пластиковое окно и нырнул с головой в солнечную ванну. Редкими, но жадными глотками он принялся уничтожать мое пиво. Когда нудятина монитора окончательно мне прискучила я повернулся к «глоткам» за моей спиной и начал скрупулезно рассматривать, словно ученый подопытную мышь, Марина. Похож он был толи на почти растаявший снеговик, толи на мусорную кучу во главе, которой болталась бутылка Баварии. Ничего ценного в своем эмпирическом наблюдение я не отметил, и мысль эта мне показалась скорее дежавю_образной, нежели чем-то принципиально новым.
Бутылка закончилась и праздничная отрыжка, слово салют победы, полетела в вязкий летний воздух моей квартиры.
Мне этот звук не понравился и дабы больше не слышать ничего подобного я решил включить что-нибудь успокаивающее. «rape me my friends» разнеслось по помещению, отражаясь от немытой посуды, пыльной плазмы, и начищенных ботинок. Марин понимающе закачал головой, в полголоса подпевая старине Курту. Я улыбнулся и тоже подключился к их тандему.
За добрые полчаса пока он находился здесь, мы не сказали ни слова и это показалось мне очень крутой изоляцией.
Он достал мятую пачку «парламента», а я жестом указал на балкон, не желая, мирится с сигаретным дымом. Марин отдал три минуты войне со своей ленью и пивным животом, а потом почти со скрипом все-таки встал и пошел в сторону балкона, по дороге поджигая сигарету и оставляя трен дыма. Я последовал за ним.
Он курил с особым смаком, каждая затяжка отмеряла какой-то невероятный кайф творившийся в его голове. Он курил эту сигарету, как будто она была последнем желанием перед костром инквизиции. Я второй раз за день заулыбался.
- Что? Что такое? – почувствовав некую неловкость вымолвил он запуская в голубое море подобное небо очередное кольцо дыма.
- Да так, просто вспомнил кое –что! – увильнул я.
- Что? – не унимался Марин.
- А тебя ебет?! – отрезал я и сделал серьезное лицо, сыграв на минутном контрасте своего настояния.
Неловкое молчание воцарилось на балконе.
- Смотри как девка уебищно едет на велосе! Пиздец живут же ебанько на нашем свете. – он указал сигаретой в сторону едущей по дороге девочке и плюнул в ее сторону попав на край платья. – В яблочко нах! — подытожил он.
- Она слепая!
- Да ну нахуй! Врешь?
- Это Маша, давно ее вижу. Сколько себя помню, она каждое лето приезжает. И на своем железном коне разъезжает в одиночку. Другие дети ее стремаются, боятся, наверное. Вот она и марафонит. Слепая кстати с рождения, абсолютно. Кста, очень странно она вон какая молоденькая, а я уже тридцатку разменял, как так?!
И снова тягучая пауза. Марин докурил сигарету и бросил окурок вниз, прекрасно наблюдая перед собой пепельницу в виде черепа. Быть может, вид черепа сказал ему, что сигареты убивают, и он как бы съехал с этой темы пустив сигарету мимо, мол я не при делах, я не умру.
Квартира уже совсем накалилась от солнца. Я сидел, медленно попивая воду из под крана, со льдом из холодильника, планов на день не было. Потом я начал читать параллельно Буковски и Мураками, страницу одного, страницу из другого, смесь этих двух авторов казалась мне плохой и неуместной, но по мозгам била изрядна, словно коктейль «водка – пиво». Мураками была отведена роль пива.
Марин задремал на диване. Одна его рука служила своеобразной подушкой, другая была заземлена в шорты, толи в качестве сторожа, толи массажера, а может и того и другого разом.
Я уже перенес Генри Чинарски в атмосферу Токио с вечными скоплениями народа и скотчем, как вдруг голос дремлющего гостя меня ошарашил:
- Мааша, мааша подъедь поблииже. – слегка сваливаясь на гласных забубнел он.
- Ты не бойся я хороший, и вел у тебя хороший. Ты вон какая красавица, и платье у тебя прекрасное. Ты меня прости за это, я не знал. Честно не знал. Ну хочешь я тебе цветов подарю, или в кино свожу. Нет, а давай я тебе расскажу какой мир вокруг, ну все эти штуки. Ты все и без меня знаешь? Умница моя. Ну вот тогда тебе цветы. Ты герберы любишь? Ах, тебе без разницы, лишь бы пахли хорошо, ну ладно.
Я уже в полном одиночестве вышел покурить. Не курил я лет пять строго. Но вот эта исповедь поддонка выбила меня из колеи. Я курил и не мог точно зафиксировать своих мыслей. А потом я увидел ее. Маша ехала по дороге. На своем велосипеде, достаточно неуверенно и инстинктивно смотря по сторонам. На плече ее красного платья «красовалось» мокрое пятно от харчка Марина, а на багажнике лежал букет фиолетовых цветов…

Alexandr CHoo