Mojo-Head : Коянизатор

Я вышел под мокрый весенний снег босой, зато во рту у меня тлел коньяк.
Я специально не сглатывал. Так было задумано, свыше мне был послан недремлюший страж рецепторов.
Коняк был дешёвый, но спрыснутый по капельке в мою жадную глотку, воспринимался теперь независимо от марки. Воткнутая в ухо ракушка плеэра жужжала и содрогала моё озябшее тельце Hendriхom. Пятки жгло об асфальт, протыкало чёрными камешками и битыми стёклышками, от холода они припухли и походили на выпавших из неба марсиан.
Всё это наполняло меня необяснимой радостю. и придавало мне мужества осушествить задумку. схема работала как ловко сложенный стих.
Ешё прошлым летом я поклялся себе набить морду Китайцу. В этой расправе не было ничего национального; это был поединок двух мировоззрений, сражение двух убожеств.
Китаец работал в пельменной, в двух кварталах от моего дома. Пельмени у него выходили отменные, сочные, кармические. Их хотелось ешё и ешё, и они прекрасно шли под любую выпивку и в любой компании. Над пельменной витал аромат полубогемности. Простота не переходила в плебейство, И была сродни коану, где все и гости, и повара были строчками китайского философского анекдота.
Я должен дать в это дзенбуддистское рыло именно такой вот распухшей от холода и кровоточашей пяткой, и тогда это будет тоже коан, резкий, хлёсткий И достойный белого мыслителя!
Я должен сбить спесь с этой жалкой собаки, и засыпать его мукой по уши. Кант И Ницше стояли у меня за спиной, а по бокам скромно ссутулились французкские экзистенциалисты.
Мне говорили, что он приехал в город давно, долго копал под себя место, выслуживался перед местными светилами, пока не получил тёплого места в забегаловке.
И вед сперва он вызвал во мне симпатию. Мне почему-то понравилось его изьеденное далневосточной плесенью лицо. Я мысленно ассоциировал его с мумийтроллем, выучил с десяток китайских значков И разговорных выражений.
Я подсадил на эту презренную пельменную своих знакомых. Теперь мой друг периодически нахваливает мастерство уродливого Ицзиня, а мне предстоит расправится с ним одним мошным ударом ноги – чтобы в мире уездного города Х. вновь воцарилось равновесие инь И янь.
Я прошагал уже с добрую сотню шагов, как вдруг задумался: как этот коан будет читатся в свете последних заявлений главы правителства? что подумает Лёха? не закрадётся ли в головы обывателей мысль о мелком мстительном характере акции?
Как воспримет удар сам Ицзян? Не получу ли я от него в харю ешё раньше, как толко заявлюсь на порог? Кто знает.
Я потёр ледяное ухо. Потёр пятку, моё боевое орудие. И понял, что вновь облажался – как и прошлой зимой. Настрой был утрачен, коняк давно и бесповоротно всосан, и ретромузыка раздражала не по детски. Оставалось толко смирится с собственным бессилием, и отправлятся спать.
Мне стало тошно и жалко самого себя – а вокруг уже собиралась толпа. В основном, это были желтоглазые люди, в развеваюшихся драных палто и крохотных тибетских шапочках. Они тоже были босые, на редкость налитые и многие сжимали биты и разбитые бутылки.
Я слышал, что им были похуй коаны. Они били не задумываясь о скрытом смысле хаппенинга. Всё это я помнил ешё с прошлого раза. Неужели история повторится? По крайней мере, я дошёл до остановки, а в прошлый раз меня отпиздили прямо в подeзде.
И всё таки – откуда такая оперативность? Как этим послушникам становится изветсно про мои планы?
……
Коан так и не был дописан - ни этим, ни следуюшим летом.
А позже спустя пару лет, мне рассказали в какойто пяной компании, что Китаец както сам по себе неудачно подавился пельменем и отбросил конки. Китаец? так тшательно вжевываюший еду и гармоничный как дважды два?
И я улыбнулся. В этом чтото было. Некий хитрый нравоучителный смысл.