Доктор Просекос : Звуки Хураммабада

Фархар, или Пархор… я несколько раз отмечался в этом городе с тракторным названием. Вертолет приземлялся в его убогом аэропорту, чтобы заправиться горючим, после чего брал уверенный курс на север, на Душанбе. Тень летящей машины скользила по золотистым от ростков риса и пшеницы дорогам города. Этот далеко не самый прогрессивный способ обмолота таджики подсмотрели у своих южных соседей. Автомобили давят своими колесами брошенные под них растения, с которых ссыпаются зерна – женщины потом бережно собирают эти «ништяки». Как результат местная пища имеет легкий привкус гудрона.

В тот раз я не прилетел, а приехал в Пархор. «Злаковая» дорога привела меня сюда вместе с лучшим другом. «Останемся в городе на сутки?» - спросил меня Коля. «Без пизды», - ответил я, запивая остывающим зеленым чаем куски бараньего шашлыка в местной чайхане.

Дорога к гостинице пролегала через улицу имени Сангака Сафарова, бывшую Гагарина. Если вы знаете, кем был Сангак Сафаров, у вас, так же как у нас, вспотеют ладони, когда вы пройдете по улице его имени. Бывший вор в законе, Сафаров возглавлял во время гражданской войны правительственный народный фронт, состоявший из отборных уголовников-отморозков. Коммунисты (условные) бились с исламистами (опять же условными). Красные утопили зеленых в крови. И самым беспощадным «коммунистом» был Сангак Сафаров. Сегодня в «исламистской» столице Курган-Тюбе даже детей не решаются пугать его именем. Да и остались ли там те, кто хочет кого-то попугать?

Директором гостиницы оказался сухонький кривой мужичок с трудно запоминающимся именем. Хозяин улыбался нам так, будто мы были его старыми друзьями, которых он случайно встретил после двадцати лет разлуки где-то на противоположном краю земли, а то и на другой планете. Но радушие покинуло его лицо и больше при нас не возвращалось после одного вопроса: «Расскажите, как вы тут воевали». Дедушка сразу впал в транс; откуда-то из полусна он стал выковыривать слова и смыслы, слишком обширные для таких простых слов:

- Эти… суки… моего братишку… в клевере… я… его нашел… в крови… перерезанные сухожилия… у него перерезанные… они его… как барана… братишку… но я их… тоже.., - хозяин еле сдерживал слезы.

Словом, после смерти брата сухонький дедушка взялся за автомат и возглавил местный штаб Народного фронта, который и базировался в этой самой гостинице. Война искривила его пятью ранениями.

Как относиться к рассказам людей, которые в таких местах просвещают приезжих о жестокости их врагов? «Они убили братишку»… «вырезали из живота женщины ребенка и зашили туда кошку»… «отрубили голову и стали играть ей в футбол»… Верить, но конечно, помнить, что эти кексы были ничуть не лучше. Об этом мы переговорили с Колей, когда вышли в туалет, расположенный на улице.

- Здесь, а где еще-то.
- Ну да, может, и расстреливали за городом, а пытали-то здесь, больше негде.
- Стопудово, вон в том подвале дедуля вдавливал в них паяльники.
- Уж пиздил-то он их не по-детски. Это точно.
- Сколько их прошло через руки этого людоеда?..
- Мрачное место.

Однако внешне место было как раз отнюдь не мрачное. За гостиницей начинался сад. Даже сейчас, в начале октября, он волновал своей инопланетной, потусторонней пышностью. Особенно меня поразили цветы апельсинового цвета, на каждом стебле которых было по три бутона величиной с человеческую голову. Мы однозначно решили, что именно здесь начинается Хураммабад, легендарное место, о котором знали из прозы Андрея Волоса.

Мы отправились гулять по городу, думая вернуться в гостиницу к ночи…

Его звали Джамшед, и купил он нас двумя фразами: «наркотики не продаю, ведь я не работаю в КГБ» и «вы заметили, что пока мы между собой разбираемся, нас Америка в жопу ебет?» Мы поменяли долларов, выпили немного водки, после чего наш новый знакомый сказал:

- Идем, я покажу вам самое удивительное место в Азии.
- Да ну.
- Точно вам говорю. Идем, сейчас начнется.

Мы добрались до кладбища, находящегося на окраине города, прошли мимо могил, большинство из которых были мусульманскими, но встречались и наши, русско-советские, увенчанные звездами и крестами. Далее начинался пустырь. Глотая водку из горла, мы бодро топтали пожухлую траву. С каждым шагом я чувствовал, как усиливается ветер, дувший нам навстречу. Через какое-то время из-за этих порывов стало трудно двигаться, и мы шли, согнувшись.

- Живы?!? – Джамшед уже кричал, чтобы мы смогли его услышать.

Когда идти стало так трудно, что мы все трое взялись за руки, перед нами открылась долина. Ничего особенно живописного, меня, например, смутила непонятная смесь скал и песка. Все это было цвета кофе, забодяженного плутоватой буфетчицей на вокзале, правда, кое-где виднелись зеленые оазисы.

- Вот оно, самое удивительное место во всей Азии! - хрипел в ухо таджик, когда наша компания приблизилась к обрыву, за которым расстилалась долина.

Джамшед взобрался на небольшой бугорок над обрывом, шагнул к пропасти и, склонившись над ней под углом 45 градусов, завис, раскинув руки. Офигеть: он держался на потоках ветра! Не сговариваясь, мы тоже взбежали на бугорок и зависли.

Подо мной - десятиметровая пропасть, куда мое наклонившееся тело не падает оттого, что сдерживается воздушными волнами. Я слегка поджимаю ноги, и меня отбрасывает на пару шагов назад, потом снова подхожу к обрыву, опять зависаю. Сделав крупный глоток водки, ступаю к пропасти задом наперед. Зависаю. Ощущение, что плыву на спине. Так даже лучше - дышится легче. Чувствую, в эту игру надо играть осторожно: тело всегда должно быть прямым, иначе… Я прыгал с парашютом, летал на дельтаплане, но то, оказывается, была разминка.

Обратно мы бежим, почти не напрягаясь: нас подгоняет ветер.

- Это Осимова скала. Каждый вечер здесь начинает дуть ветер, в два ночи заканчивается. Из Москвы приезжали, из Тегерана. Изучали, но так и не поняли, как оно здесь получается.

Уже на кладбище Джамшед рассказывает нам историю о том, как во время войны кулябцы вывезли за кладбище человек двенадцать «исламистов» и сбросили их со скалы, оставив их, переломанных, мучиться на дне долины. А последний завис: к этому времени начал дуть ветер.

- Говорят, они ему в спину стреляли, но он даже мертвый висел. Я не верю. Не может мертвый висеть, у него ведь ноги подгибаются.

У Джамшеда дома. Суп, лепешки, водка, братания. Мы сидим в комнате, дети и женщины не смеют переступать порога коридора. «Ладно, дорогой, нам пора к людоеду». «Оставайтесь, братья!» «Нельзя. У нас там вещи. Нам надо там переночевать, чтобы получить квитанции, по которым отчитаться на штуку баксов». «Да я вам этих квитанций утром…» «Нет, Джамшед». «Я вас провожу!!!»

Покачивающийся таджик увязывается за нами. На протяжении всего пути он хватает нас за руки, умоляет остаться. По ходу дела Джамшед забрасывает себе под язык насвай, смесь табака с известью и еще какой-то гадостью. Через слизистую насвай попадает внутрь организма и вызывает легкое головокружение. Я прошу несколько щепоток насвая, кладу одну за другой под язык, выплевываю. Есть приход: голова наполняется вертолетами!

Уже в гостинице мы избавляемся от нашего навязчивого друга, еле вытолкнув его из комнаты. Людоед уже ушел домой, вместо него в темноте ходит молчаливая женщина-тень с необыкновенно правильными чертами лица, освещаемыми примусом.

Вдруг я чувствую, как по мне начинают катиться огромные холодные капли пота, голова кружится как-то совсем не по-детски. Блевать!!!

Я выбегаю на улицу, где желудок выбрасывает наружу весь ужин. Но это только начало: обратная перистальтика вызвана не отравлением, а вертолетами. А это куда сильнее. В одно мгновение я весь превращаюсь в придаток к дергающемуся желудку, окрестности наполнятся страшными звуками. Я сажусь на каменную ступеньку, а Коля, испугавшийся, что меня вывернет, как медузу, пододвигает мне урну. Ох, как блюю! У меня открывается язва, кровавые сгустки изрыгаются из меня, ударяются о дно урны, но не умирают сразу, а какое-то время еще шевелятся как живые. Вертолеты!..

Вертолеты!.. Они нагоняют убегающих по степи смертельно перепуганных людей… Пулеметы расстреливают сад: каждый снаряд при полете несколько изменяет свое направление, двигаясь от дерева к дереву, но тела отступающих совсем не мешают движению огненных пунктирных линий… Бледных, уже даже уже не плачущих, еле двигающихся женщин выволакивают из подвала… А вот и клевер. «Брат, ты где?..» - он идет по полю на стон… Вы-то думали, что черепная кость человека толстая? а ничего подобного: вот они лежат с крупнокалиберными проломами в голове… Черепные коробки оказываются не толще обычного бутылочного стекла. Ощущение, что кто-то сделал «розочку», но не успел ей воспользоваться… Белые парашюты стремятся в темно-красный дымящийся провал, но тают, не долетая… Зависшие над пропастью покойники…

Агон кончился на удивление быстро. Я положил под язык выпрошенную у перепуганной тени таблетку валидола, представил рядом с собой Таньку, Наташку и Люду и заснул. Наутро все произошедшее ночью показалось придуманным или уж произошедшим не со мной, вспоминался только ветер. При дневном свете человеческие головы-бутоны апельсинового цвета если уж не улыбались, то, по крайней мере, не плакали.

Мы попрощались с работницей гостиницы и отправились на остановку, где заняли очередь на такси до Душанбе. Пока ждали машину, к нам подошла жена нашего вчерашнего друга. Она сказала, что Джамшеда нашли в долине под Осимовой скалой. Он жив, но у него сломаны ноги. Видимо, попрощавшись с нами, расстроившись, что мы не остались у него (упрек в глазах жены), Джамшед пошел разрядиться на ветру. Вот результат. «Но он жив и просит передать вам привет»…

Мы ехали на север. Некоторые пассажиры в маршрутке забрасывали под язык насвай, мне тяжело было на это смотреть. Я дремал, обняв сумку на коленях. В ней находился, упакованный в коробочки из-под фотопленки товар, который уже с нетерпением ждали в Москве. Проснулся я возле самого Душанбе, когда мы ехали по ущельям Ленинского района. Здесь недавно разбили отряд Рахмона-Гитлера, местного полевого командира, суфия, аскета и поэта. Гитлером его прозвали за бесподобное исполнение в школьном театре на годовщину Дня победы роли фюрера. А вы что подумали, ребята?