Лена Зайцева : ТРАВА (I)

...И санитарка с техничкою, ведя двухчасовую литературоведческую беседу, исходят из предпосылок и приходят к выводам. Открывают и классифицируют. Анализируют и догадываются. Возможно, и не догадаются, но идей-то, идей... Идей - не пересказать. Но это не значит, что не надо пытаться. Почему лучше Пушкин, чем Саня Полушкин? Что хорошего в “Тёркине”, когда война давно кончилась? И почему мы с тобой, Анечка Батьковна, из тридцати годов и чемодана стихов - и пары удачных строк не насобираем. А потому что мы с тобой - и многотысячной ордой стихописателей (о! стихи точка ру, поэт точка нет) - на подуровнях. А уровни - они выше. И я тут посчитала... их три получилось. Пей свой кофе (всё-таки правильно, что закодировалась) и слушай. Их три получилось.

И первый - “вытаскивание”, проявление уже данного, наработанного смысла/звучания; очищение слова от пыли, сора, каковые непрестанно налетают - при каждом повторении, каждом “своём” понимании, уплощённо-упрощённом, “литературном”, уличном, профессиональном, разговорном, эпистолярном, газетном, рекламном и прочем, прочем, прочем контекстировании, неизбежной “подгонке”.
Мы говорим “трава” - но травы нет. В лучшем случае держим охапку из травы, мусора и насекомых. Почистить эту охапку, вытрясти захваченный мусор - и есть первая ступень.

Не дым домашний над посёлком,
Не скрип весёлого крыльца,
Не запах утренний сенца
На молодом морозце колком, -
А дым костра, землянки тьма,
А день, ползущий в лес по лыжням,
Звон пули в воздухе недвижном,
Остекленевшем - вот зима...

(А. Т. Твардовский)

Вот - зима. Не открыточная. Не вспыхнувшая в воспалённом мозгу переутомившегося литератора, не списанная восторженной студенточкой у всей русской литературы построчно-поёлочно. Зима того года.
Эта “ступенечка” даёт нам зиму, лето, небо, траву такими, какие они есть - здесь и к этому времени. Это честные, сильные голоса своего времени. Хранители языка, его завоеваний и наработок; его серебряные фильтры; территория, на которую не просочиться пошлости, пустоте, литературщине. “ - Вот стихи, а всё понятно, Всё на русском языке...”
Получить слово “чистым”, без-пыльным, без-лживым, сказать ПРОСТО - высокое мастерство, особый дар, особый уровень. Недотягивание до него повсеместно. Огромная масса неплохих стихов, вполне читаемой прозы, тем не менее, не дают ни травы, ни дождя, ни окон - ничего, что было бы реальным, осязаемым, видимым. И это не матёрая графомания, не беспросветное рифмоплётство. Это те подуровни, с которых есть лесенки на “повыше”; подуровни, которые сами по себе не хороши и не плохи, -

Сыграй, прошу, сыграй.
И вдруг обрыва край,
И диких звуков бездна,
И бегство бесполезно.
По острию ножа
Проходишь, ворожа.
И каждый звук продлённый,
Как провод оголённый...

(Лариса Миллер)

- дикие звуки и бездна, в которых нет ни диких звуков, ни бездны. Но бог весть откуда, время от времени они появляются - звуки, бездны, настоящие свежесорванные травины первого уровня. Или - “икебана” второго.

Вторая ступень - экспансивна. Захват образов (захват целых территорий образов!), переработка смыслов, эксперименты со звучанием, получение оттенков - тонких, едва уловимых, или неожиданных, кричащих. Яркие “экспансивные” мастера - часто трудночитаемы, труднопонимаемы, кричаще своеобразны, где-то даже смешны. Далеко не все их “набеги” заканчиваются победами. Далеко не все их изыски плодотворны, не все поиски плодоносны, а в устойчивые сочетания, “основную палитру”, переходит и совсем незначительная их часть.

Нночь-чи? Сон-ы. Прох?ладыда
Здесь в аллейеях загалохше?-го сад-ы
И идоносится толико стоны? гиттаоры:
Таратинна - таратинна - tan...

(Илья Сельвинский)

Да, далеко не все их набеги заканчиваются победами, но без набегов и победы немыслимы. Набеги - это не только “гиттаоры”, это - Маяковский, это - Цветаева. Это всякая фраза, вызывающая гнев критика и недоумение читателя, но продираясь-пробираясь сквозь которую, вместо царапин и усталости, получаешь иное пространство, другой взгляд. Взгляд с другой стороны. Взгляд с балкона. С теплохода. Сквозь ресницы.
Возвращаясь к нашей траве, это - трава в аппликации. Трава в салате. Трава в сигарете. Оттенки сливаются, переливаются, получаются и получаются, не получаясь. Эта ступень - “стилистическая”, “завоевательная”. Это здесь впервые недоумевают: “Жопа есть, а слова нету?!”. Сообщают, что главы лучше читать с последней и далее через одну. Ломают ритмы под охи-вздохи “Они всё переломают!..” (Переломают. Поэзия не шея - шина не нужна, гипс не заказывали.) И это здесь женщину впервые сравнивают с цветком - о, и в чём революция? А революция во всём, что делается впервые. На её завоеваниях мы живём, её языком говорим. Это как лампа, - включая, не вспоминаем о далёких сумрачных временах с лучиною, с керосинкой. А не такие они и далёкие. Ох как Маяковскому досталось за “У меня в душе ни одного седого волоса”, но эти “волосы” больше не лезут нам в глаза. Теперь что только не “седеет” - сердца, сугробы, стены, чувства, тетрадки... Но чтобы они вот так безбоязненно седели, кому-то надо было впервые пройти на эту “седую территорию”. Оглядеться и сказать: “Не страшно”. Не страшно - ни седые души, ни облака в штанах. Страшного вообще мало.
Как сказал незабвенный БГ, настойчиво предлагающий взять его к реке, положить его в воду и учить искусству быть смирным, “если это будет ТА река, ТА вода и ТО искусство - я буду не против...”.

Приходит день, приходит час, и наработки второго уровня достигают некой “критической массы” и дают принципиально новое видение. Полную смену системы образов и приёмов. Открывают другие интонации и “архивируют” прежние. Остающиеся в покидаемой системе - занимаются явными повторами. А попка не дурррак, он красивая птица. Но не поэт.

Повторить, не повторяясь, можно на третьем уровне. Сколько бы “луч” не “играл” ДО - здесь он будет играть, как никогда. Как никогда, как всегда, как только здесь и как где бы то ни было. Это уровень, где смыслы / чистые звучания не добываются из ежедневной липкой пыли (как на первой ступени) и не получают новую огранку-оттенок-узор (как на второй), а открываются всеми возможными и невероятными оттенками, открываются ВООБЩЕ, такими, какими они существовали, существуют и могут существовать - пока это слово пишется, читается и произносится так, а не иначе. Всё то новое, что может быть получено от этих “открытых” слов в дальнейшем, после, - более частное. Оно уже входит в эту “панораму”.
Здесь не пишут о звуках - диких или не очень; о метелях - холодных или горячих. Здесь вообще о метелях не пишут - во всяком случае, когда на этот уровень выходят (а не думаю, что кто-нибудь работает на нём беспрестанно). Это уровень крайнего обобщения. Это не трава. Не трава в аппликации. Это... ПРОЕКЦИЯ травы. Куда угодно. Как огромный слайд, который каждый “проецирует”, направляет по-своему. А с течением времени - и даже сменой настроения! - по-другому.

Молюсь оконному лучу -
Он бледен, тонок, прям.
Сегодня я с утра молчу,
А сердце - пополам.
На рукомойнике моём
Позеленела медь.
Но так играет луч на нём,
Что весело глядеть.
Такой невинный и простой
В вечерней тишине,
Но в этой храмине пустой
Он словно праздник золотой
И утешенье мне.

(Анна Ахматова)

При этой степени обобщения, всеохватности, “расширения” слов - каждое слово значит себя, и противоположное, и “эквиваленты”... Картинка ясная, но такая широкая, “проекционная”, что включает и другие - любые. “...Камерность Ахматовой не так уж проста... в стихах, казалось бы, совсем “камерных” присутствует чувство времени, память о широком мире...” (И. Гринберг). Не только виденье, но и память, послевиденье. Но и предвосхищение, предвиденье. Это вечер, но... разве и не утро? А “рукомойник”? а “бледен, тонок, прям”? Звукописно скорее утро... Но это сначала. “В вечерней тишине”, “утешенье” - вечер. Где-то это утро перетекает в вечер. Или они никогда и не были порознь. Или значили друг друга. Или скучали друг без друга. “А сердце - пополам”. Но... разве и не весело? не легко? “Но так играет луч на нём, что весело глядеть”. “Он словно праздник золотой и утешенье мне”.
Объяснять стихи отчаялись задолго до меня. Не объясняю. Поясняю. Вышеупомянутую проекционность. “Расширение” не как слоёная неоднозначность (“вот я говорю “кактус”, а имею в виду твои колючие манеры!”), а как свойство включать в себя необозримо много. Быть всем и сразу.

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой уважаемый милая, но неважно
даже кто, ибо черт лица говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях
я любил тебя больше, чем ангелов и Самого
и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих,
поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне,
в городке, занесёном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне -
как не сказано ниже по крайней мере -
я взбиваю подушку мычащим “ты”
за морями, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя.

(Иосиф Бродский)

Никакого тумана, никакой “неоднозначности”. Пёстрая, дискретная ясность калейдоскопа. И то же бесконечное расширение. Разве “мычащее “ты” - не “мы”? Зеркальное повторение черт, которые “не вспомнить уже” - и невозможно, и попытка вспомнить, и уже вспомнил... и дальше, дальше, дальше - всё, что можно увидеть и почувствовать сейчас, или завтра, или совсем, совсем не скоро...

...Нет “чистых” уровней - как нет “чистых” темпераментов. Нет чистых уровней, но есть чистые подуровни. Забавные. Никакие. Нелепые. Симпатичные. Нейтральные - сами по себе не плохие и не хорошие. “Бывали периоды поэтического расцвета..., когда посредственные поэты служили хором для корифея или материалом для школы.” (Л. Гинзбург). Но вне расцвета, но в условиях поощрения и популяризации этой подуровневой возни - она глуха и опасна. В качестве форматобразующей это безобидное подлитературное существование слов - тупик. Тупик затягивающий, формирующий безвкусие и убивающий веру - в слово и в говорящих. А из тупика выход только сквозь стену. Напролом и по-другому. Самозащита слов феноменальна. Когда, как по спирали, времена возвращаются на глухие участки, где слово давится, мелется тотальной “литературной жизнью”, а выходы на уровни имитируются подуровневым расслоением, - слово защищается. Даёт новые “ветки” и выходы. Так, к 80-м годам многострадального нашего - прошлого уже - столетья, появилась ТЕКСТОВАЯ ВЕТКА...

...продолжение следует... Ещё кофе?