Немец : Краткая история времени Стивена Хока

В 2004 году в Майями на научной конференции, посвященной биохимии мозга, амбициозный ученый, профессор Пенсильванского университета Джефри Снаут поднял проблему, озаглавленную им как «Колибри и черепаха», что вызвало у присутствующих настоящий переполох. Вкратце, суть доклада профессора Снаута заключалась в том, что биологическое время черепахи течет значительно медленнее, чем у юркой колибри, настолько, что птичка может часами кружить вокруг пресмыкающегося, а черепаха так её и не увидит. Сам по себе этот тезис новостью не являлся, но Снаут копал глубже, а именно, он заявил, что, так как дело не столько в реакции периферийных органов чувств, сколько в способности мозга воспринимать происходящее в контексте собственного биологического времени, и поскольку так же известно, что биологическое время каждого организма на планете зависимо от внешних факторов, таких, как солнечные и лунные циклы, время года, дрейф магнитных полюсов или стрессовые ситуации, то есть информацию о времени каждый отдельно взятый мозг черпает из внешнего мира, чтобы затем синхронизировать с ним биологическое время своего организма, то почему бы не предположить, что существует вероятность обратной связи, при которой мозг может влиять на время внешнего мира?

Данный вопрос прямиком вёл из области биохимии мозга в туманные сферы физики времени, и даже философии, на что Снауту справедливо указали коллеги, да и сам Снаут понимал, что в философских ребусах сопряжения Хроноса и сознания еще океан неизведанного, а потому внешне оставался верен практическому опыту и биохимии. Но сердцем истинного ученного, которое, как известно, ведёт не разум и здравый смысл, но интуиция, Снаут чувствовал свою правоту, и чтобы заручиться поддержкой коллег, закончил выступление ажиотажным спичем, на этот раз не выходящим за рамки всем привычной биохимии. Сумма доклада сводилась к тому, что чрезмерная разбалансировка внутреннего биологического времени с всеобщим временем окружающего мира может быть причиной множества психических расстройств, большинство из которых разрешить пока невозможно или крайне затруднительно. Таких, как маниакально-депрессивный психоз, шизофрения, склонность к убийству, суицид и прочее.

Надо заметить, что к моменту, когда состоялась та памятная конференция, биохимия и психиатрия во всем мире тесно сотрудничали, ибо обозначенные Пенсильванским профессором проблемы являлись для обеих наук архиактуальными. Так что поднятая Снаутом тема «Колибри с черепахой» вызвала резонанс, и как следствие, материальные вливания в практические опыты, которые Снаут собирался осуществить.

Суть опытов Джефри Снаут видел в следующем: требовалось построить камеру временной изоляции, в которой будет размещен пациент. При этом исключался любой контакт пациента с внешним миром, так что стены камеры должны были иметь нулевую звукопроводимость и не содержать окон. Во всем остальном камера должна походить на обычный гостиничный номер, с мебелью, ванной, туалетом и прочими удобствами. Регулируя освещение, температуру и движение стрелок настенного хронометра, можно добиться, чтобы для находящегося внутри бокса человека сутки растянулись на тридцать шесть часов, час состоял из пятидесяти минут, а ночь наступила бы среди белого дня. Практика же лечения психических расстройств замысловатостью не отличалась: камеру настраивали на внутреннее биологическое время пациента, а затем медленно нормализовали его с временем внешнего мира.

Снаут вернулся в Филадельфию и в содружестве с психиатром Николосом Сандориусом (греком по происхождению) приступил к осуществлению проекта. В больнице при Пенсильванском университете он и построил свою «камеру манипулирования времени».

Первые результаты обнадеживали, в частности нормализация внутреннего биологического времени пациента с временем внешнего мира давала положительный результат при лечении депрессий. Но Снаут хотел большего, он не оставил идею разработки практик, кои дадут мозгу способность временем управлять. Но для этого требовалась нечто более масштабное, чем бокс временной изоляции — абсолютно автономная (а в идеале и автоматическая) система, способная обеспечить нормальное существование человека в течение нескольких лет, при этом изолированная не только от звука и света, но и от вибрации, электромагнитных волн всего спектра, и даже низкочастотных колебаний земли. Этот проект требовал, разумеется, немалых денег, которых у Снаута не было, так что в последующие три года, вплоть до лета 2007-го, Снаут довольствовался возможностями больницы Пенсильванского университета, затем ему улыбнулась удача.

Его работой заинтересовался Пентагон. Военные прибыли к профессору с вопросом, можно ли научить человека управлять своим биологическим временем? Интерес армии понятен; солдат, обладающий способность «подхлестнуть» свое биологическое время, в разы повышал реакцию, а в идеале смог бы уворачиваться от пуль. Не колеблясь ни секунды, Снаут заверил военных, что повышение реакции за счет ускорения биологического времени возможно, но эта возможность пока что остаётся теоретической, поскольку не известно, как именно будет реагировать мозг на мгновенную и столь мощную разбалансировку времени. Это базовая информация, имея которую можно приступать непосредственно к исследованиям, коими заинтересованы уважаемые генералы. Военные люди практичные, спросили сколько и чего требуется профессору, на что Снаут ответил:
— Лаборатория, построенная по моим чертежам, где-нибудь в пустыне подальше от городов, деньги, и три года на исследование.
Пентагон согласился, и следующий двенадцать месяцев Снаут и Сандориус, который пока что в не полной мере осознавал далекоидущие планы своего коллеги, провели в пустыне штата Невада, руководя строительством. К лету 2008-го года работы закончились, сама лаборатория пряталась глубоко под землей, а шахту выхода на поверхность прикрывал невзрачный ангар, охраняемый десятком военных. Полной автономности удалось добиться благодаря компактному и экологически чистому реактору, использовавшему в качестве топлива торий, а не уран, — замечательное изобретение русского физика Льва Максимова.

Обеспечение секретности проекта военные выполнили безупречно: доступ в лабораторию имели только ученые, в крайнем случае техники (для обслуживания оборудования), охрана менялась раз в неделю, и никто из солдат понятия не имел, что находится под землей. Ежеквартально Снаут должен был подавать в Пентагон отчет о проделанной работе, но генералы ученого с результатами не торопили, поскольку он с самого начала вытребовал три года на исследования. Пора было искать кандидата на эксперимент и делиться с Сандориусом планом работ.

16-го июня 2008-го года Джефри Снаут и Николос Сандориус расположились на кожаном диване в комнате отдыха бокса долговременной изоляции, пока еще не работающего, отпраздновать окончание работ по монтажу лаборатории. Снаут откупорил бутылку вина, подчеркивая торжественность ситуации, разлил по бокалам и начал посвящать коллегу в свои планы. Этот диалог доступен нам и теперь, поскольку Сандориус вечером того же дня записал его в свой дневник.
— Вот что я хочу сделать, дружище, и надеюсь на твоё понимание и поддержку, — начал Снаут. — Наша теория о том, что разбалансировка внутреннего времени человека с временем окружающего мира пока что подтверждается. Нормализацией этих времён мы лечили депрессии и истерии, предполагая, что в случае, скажем, шизофрении, эта разбалансировка еще глубже. Но кто знает, какой предел разбалансировки способен выдержать человеческий мозг?
— Я полагаю, это риторический вопрос, — отозвался Сандориус. — Никто не знает.
— Вот именно. Но без этих знаний мы не сможем подступиться к шизофрении или другой неизлечимой болезни психики. Нам необходимы данные о длительной работе мозга, когда его биологическое время отстает или опережает время окружающего мира не на минуты или часы, а на дни и недели!
— Джефри, ты хочешь целенаправленно ввести подопытного в состояние, которое мы с тобой считаем причиной шизофрении?! — поразился грек.
— Да! Но все не так страшно. Я разработал методику эксперимента. Заключается он в следующем: время внутри бокса будет замедляться не порционно, а в прогрессии, и замедление будет происходить не раз в сутки, а постоянно. Прогрессия рассчитывается на основании коэффициента, который составляет 1.02976254411, я его давно вычислил. Это приращение времени внутри бокса. Таким образом, когда в камере длительной изоляции закончатся первые сутки, у нас пройдет 1.0298 суток, когда в камере закончатся вторые сутки, у нас уже пройдет 2.121 суток. На первый взгляд изменения малозаметны, но это же прогрессия! Так, скажем, подопытный будет уверен, что провел в камере две недели, у нас же будет утро двадцать второго дня с начала эксперимента!
Снаут говорил воодушевлённо, но Сандориус слушал коллегу настороженно.
— И как долго будет длиться эксперимент? — спросил грек.
— Для подопытного два месяца, сущая ерунда! В то же время для нас с тобой пройдет ровно год. Его последние сутки будут составлять семнадцать суток внешнего мира.
— Ох! — выдохнул пораженный Сандориус. — Ты хоть представляешь себе, насколько это может быть опасно для подопытного?
— Да, — охотно согласился Снаут. — Именно поэтому я не хочу раскрывать ему истинную цель эксперимента, это обязательно скажется на чистоте опыта, мозг должен быть уверен, что живет в обычном времени. Тем не менее, твои опасения, дружище, обоснованы, но не состоятельны. Бокс нашпигован камерами слежения и телеметрическими датчиками, о состоянии работы мозга и организма подопытного мы будет знать двадцать четыре часа в сутки. Если обнаружим критические отклонения, прекратим замедление, затем плавно нормализуем.
— Двадцать четыре часа времени бокса, или нашего? Потому что во-втором случае останется окно в контроле за подопытным, и эта окно с каждым днём будет расти.
— Отличное замечание! — со смехом похвалил Снаут, но тут же вернул серьёзность, продолжил. — Разумеется, я имел в виду время внутри бокса… К тому же у нас будет возможность наблюдать работу мозга в течении непосредственного изменения времени, чего никто раньше даже не пытался сделать. И еще я думаю, что при чрезмерной разбалансировке внутреннего и внешнего времени мозг психически устойчивого человека попытается провести нормализацию самостоятельно. Это всего лишь предположение, но в случае удачи, ты представляешь, в какие глубины скрытого потенциала человека мы заглянем!..
Отчасти подавшись воодушевлению Снаута, отчасти влекомый жаждой открытий, Сандориус дал себя уговорить, хотя в душе испытывал дискомфорт, и смутную тревогу.

Кандидата на эксперимент подбирали долго и потратили на это полтора месяца. Им оказался сорокатрёхлетний астроном Стивен Хок. Хок был человеком обособленным и замкнутым, компании предпочитал уединение, друзей не имел, с женой развёлся едва женившись, то есть пятнадцать лет назад, не успев обзавестись детьми, отца не помнил, а мать похоронил четыре года назад. Идеальный кандидат для «эксперимента по исследованию психики человека, пребывающего длительное время в одиночестве в замкнутом пространстве», — как объяснил ему суть опыта профессор Снаут.
История Хока банальна, как жизнь любого рядового учёного. Окончив колледж, он устроился работать в обсерваторию Ловелла, штат Аризона, изучал поверхности планет, спутников, астероидов и комет, с помощью спектрографов и поляриметров определял состав атмосфер небесных тел и особенности их рельефа, долго и кропотливо записывая результаты, которые потом публиковались в толстых и скучных каталогах. Достаточно однообразная и малоинтересная работа, осточертевшая Хоку уже на третий год. Но после смерти матери Стивен неожиданно узнал, что её жизнь была застрахована на приличную сумму, получил страховку, и решил покончить с работой и предаться размышлениям о том, что его больше всего волновало — проблемам происхождения вселенной. Так что Хок заперся в своем доме, обложившись книгами, таблицами и звездными картами, и занялся постижением истины. По редкой случайности ему на глаза попалось объявление о поиске кандидатов на эксперимент профессора Снаута, и Хок экспериментом сразу же заинтересовался. Дело в том, что Стивен хоть и сидел взаперти, полной изоляции от внешнего мира не имел, постоянно в его изыскания вторгалась суета внешнего мира, то бывшие коллеги заявятся, то соседская собака под окном в лай ударится, то молодежь на байках по улице взад-вперед гонки устроят. Вся эта мышиная возня раздражала астронома, сбивали с мысли. В эксперименте же предлагался полный покой на несколько месяцев, к тому же сулилось денежное вознаграждение, что никогда не бывало лишним, так что предприятие для Стивена выглядело соблазнительно.

Пройдя тесты на психологическую стойкость, Стивен Хок загрузил в пикап чемоданы с книгами, тюки с научными журналами, кейсы с документальными фильмами на DVD-дисках по астрономии, физике и астрофизике, прихватил несколько чистых тетрадей и минимум личных вещей, сел за руль и направил автомобиль в Неваду, где его ждали Снаут и Сандориус. 1-го августа 2008-го года двери бокса долговременной изоляции закрылись, отгородив Стивена Хока от внешнего мира, приборы и оборудование включились и персональное время астронома начало плавно растягиваться, как жевательная резинка.

Первая неделя эксперимента прошла гладко, как и должно было быть, потому что разница во времени составляла всего чуть больше дня, то есть в микровселенной Стивена прошло всего пять суток и восемнадцать часов. Хок много читал, делал пометки, смотрел фильмы на DVD-плеере, который, как и настенные часы, был синхронизирован с общей системой контроля времени, и проигрывал фильмы тем медленнее, чем сильнее внутреннее время бокса дифференцировалось с внешним миром. По окончании второй недели так же ничего особенно не произошло, хотя разница составляла уже трое с половиной суток. Зато именно на этой неделе Стивен Хок приступил к работе, которая впоследствии перевернула представления современной физики о мироздании.
На десятый день эксперимента (у Хока это был восьмой день), Стивен взял тетрадь и вывел на титульном листе:

«Краткая история времени, или философия большого взрыва»

Перевернув лист, он написал вступление:
«ХХ-ый век был столетием революционных открытий в науке, и панихидой по философии. То, что позволяло науке добиться прорыва — технологии и невообразимо сложные приборы, философию убивало. Если еще полтора столетия назад философия была способна собрать воедино научные открытия, чтобы выстроить единую непротиворечивую (насколько это возможно) теорию из противоречивых фактов совершенно различных наук, то уже во второй половине ХХ-го века науки так глубоко зарылись в узких специализациях, а математический аппарат, который они используют, стал настолько сложным, что философам не осталось ничего другого, как сменить профессию или застрелиться. Научно-технический прогресс оставил их за бортом, и в этом самая большая трагедия современной космогонии, потому что сама по себе наука призвана ответить на вопрос «как?», в то время как онтологичным посылом возникновения философии являлся вопрос «почему?».

Последствия не заставили себя ждать. Восторги от возможностей Общей теории относительности растянулись на тридцать лет, эйфория была всеобщей, и казалось, что дело за малым — объединить ОТО с квантовой механикой, и вселенная будет понята, осознана и покорена! Единая теория — божественный Грааль физиков-крестоносцев! Но настал ХХI-ый век, эйфория давно сошла на нет, а строптивые теории так и не объединились. Почему же?.. Заметьте, это философский вопрос, и я в своем исследовании собираюсь идти дорогой философа, используя математику и физику, всего лишь как инструмент, а не как путеуказатель. Само время говорит о том, что такой подход в постижении тайн мироздания верен, потому что все остальные подходы с треском провалились».

Факт того, что рядовой астроном взялся за решения проблемы, над которой мировое научное сообщество ломало голову последние сто лет, удивлять не должен. Гений может проявиться когда-угодно и в ком-угодно. О существовании Альберта Эйнштейна, незаметного служащего патентного бюро, тоже никто не знал, пока он не опубликовал Специальную теорию относительности. Но и назвать работу Стивена Хока прозрением будет не корректно, поскольку вопросам возникновения вселенной он посвятил несколько последних лет. Ко всему прочему, эксперимент, который над астрономом проводился, сказывался на нем благоприятно. Помимо научной работы Хок вел дневник, куда записывал мысли и соображения, относящиеся как к «Краткой истории времени», так и к собственному состоянию. Вот запись, датированная 8-ым августа 2008-го да.
«Прошло восемь дней моего абсолютного уединения, и я с облегчением заключаю, что легкие опасения, которые имелись у меня перед началом эксперимента, развеялись полностью. Я получил именно то, что мне нужно — возможность абсолютной концентрации. Иногда мне кажется, что я вижу собственную мысль, так, словно она парит перед глазами, и я могу обойти ее со всех сторон и рассмотреть в деталях. Факты, цифры, мысли, идеи, о которых я давно позабыл, с легкостью выныривают из глубин памяти, в тот момент, когда в них возникает потребность. Потрясающее состояние».

Следующие три недели (по времени Стивена, для Снаута и Сандориуса прошло без малого шестьдесят восемь дней, а разбалансировка составляла уже двадцать девять суток) Хок в своей работе анализировал развитие космогонии от Аристотеля и Птолемея, через Бруно, Коперника и Галилея к Ньютону, а затем и к Лапласу, Эйнштейну и Фридману, вплоть до возникновения теории струн. Простым пересказом достижений тех великих мужей, или их открытий, этот текст не являлся, скорее он был последовательным воспроизведением траектории развития научной мысли, с подробным разбором ошибок, совершённых учёными и насколько пагубно эти ошибка сказывались на науке, тормозя её развитие иногда на столетия. Вот выдержка из его работы.
«Показательным примером «ремесленного» мышления является непробиваемая блокада, организованная фундаменталистами от ортодоксальной физики вокруг теории струн. Главные аргументы, которые они приводят в доказательство несостоятельности этой теории, зиждутся на двух отлаженных столетиями «атлантах» критики: теория экспериментально не подтверждаема, то есть не существует способа её проверить; теория для своего существования требует больше измерений, чем четыре. Апологеты классической физики не желают смириться с фактом, что оба этих тезиса давно устарели. Фридман, основываясь на уравнениях Общей теории относительности, предсказал расширение вселенной, чем не обрадовал самого Эйнштейна, который был уверен, что вселенная статична. Спустя много лет астроном Хаббл подтвердил выводы Фридмана. Шварцшильд, опираясь на ту же ОТО, доказал возможность существования чёрных дыр, на что наш великий Эйнштейн отозвался резкой критикой. Прошло пятьдесят лет, и астрономы нашли первую сферу Шварцшильда, то есть чёрную дыру, а на данный момент в каталогах их уже сотни. Представление о вселенной, ход которому задал сам Эйнштейн, оказалось непомерно даже для него самого. Ну да старику, взращенному полумистической наукой XIX-го века, это простительно, но косность мышления современникам я простить не могу. Господа, ЛЮБАЯ теория не может быть проверена сиюминутно, иногда на её подтверждение уходят столетия, вспомните Коперника!

Далее, наличие измерений, больших, чем четыре… На ум приходит ассоциация, в которой Физика, словно суровая учительница старших классов, стоит, упёршись носом в доску с уравнениями Ньютоновской механики, и не замечает, что за её спиной ученики уже выводят E=mc2.

Пространственных измерений ДЕЙСТВИЕТЛЬНО больше, чем три! Это очевидно! О времени поговорим позже. Мы живём в трёхмерном пространстве только потому, что для нас это практично. Вот вам простое доказательство. На газоне перед своим домом отметьте две точки, отстоящие друг от друга на десять метров. Далее из одной точки в другую пройдите по прямой. Вопрос: траектория вашего движения — прямая линия? Очевидно, что нет, потому что мы живем на сфере, следовательно, линия вашего перемещения — кривая, и хотя на десяти метрах кривизну измерить невозможно, это не значит, что кривизны нет. Пройдя по прямой триста миль, эта кривизна уже будет очевидна. А поскольку прямая, это геометрия с одним пространственным измерением (как нам кажется), то чудесным образом она трансформируется в кривую с двумя измерениями, поскольку описывает уже плоскость. Мы живём в узком мире, в котором нам доступно только три пространственных измерения, но на расстояниях, далеко выходящих за границы наших органов осязания, как в большую сторону, так и в меньшую, новые измерения существовать просто обязаны. ФИЛОСОФИЯ на этот счёт говорит уверенное ДА, а математика догонит позже».

Эпистолярный стиль, принятый Хоком в своей работе, являлся не лучшим способом заполучить расположение научной элиты, к тому же текст слегка грешил пафосом, но Стивен, конечно же, рассчитывал не на агрессивных характер своей работы, но на формулы, безупречность которых оказалась абсолютной, что заставило уязвленных учёных проглотить обиду и с правотой Хока согласиться. К тому же в околонаучных кругах напористость и доступность текста оценили высоко, а потому «Краткая история времени» вскоре получила широкую известность. Но не будем забегать вперед.

У Снаута и Сандориуса дел тоже хватало. Показания телеметрических датчиков текли в компьютер без остановок, и их анализ требовал времени. Но если Сандориуса интересовало в первую очередь состояние подопытного, то Снаута больше занимала научна работа Хока, которая благодаря камерам наблюдения была им доступна, хоть и не в полной мере. В боксе Стивена компьютера не было, но астроном на нём и не настаивал, предпочитая писать по-старинке, как это делали все учёные, начиная с того же Аристотеля.
Из дневника Сандориуса становится понятно, какого рода беседы происходили между экспериментаторами. Вот одна из них.
— Джефри, я наблюдаю снижение реакции у Стивена, — обеспокоенно произнес Николос.
— Ну конечно ты её наблюдаешь, — спокойно отозвался Снаут. — Его время течёт в два раза медленнее нашего, так и должно быть… Поразительно, он работает над неразрешимой проблемой физики — единой теорией…
— Его сердцебиение замедлилось на 37%, такими темпами через месяц его пульс составит один удар в минуту, — настаивал грек.
— Я не вижу причин для беспокойства, — Снаут оставался невозмутимым. — Для подопытного в камере прошло двадцать девять дней, и ни разу он не выказал признаков недомогания, иди даже усталости. Сердцебиение замедляется, но показатели давления в норме — мы это сто раз наблюдали и раньше. Меня больше интересует то, что наш подопытный пытается разрешить ту же проблему, что и мы…
— Что ты имеешь в виду? — удивился Николос.
— Время. Он занимается проблемой времени, только не со стороны биохимии мозга или психиатрии, как мы, а со стороны физики. Как ты считаешь, может быть по окончании эксперимента, предложить ему работать с нами? Три науки, решающие одну задачу, куда лучше, чем две.
Сандориус промолчал, приняв слова коллеги за шутку, но Снаут не шутил, его и в самом деле интересовали выводы, к которым стремился в своей работе Хок.

Стивен действительно всё чаще обращался к проблемам времени. Его персональная вселенная всё больше отделялась, отставала, уходила в сторону, и хотя знать наверняка Хок этого не мог, возможно, некий внутренний временной гирокомпас намекал ему на происходящие изменения. На сорок восьмой день эксперимента, когда календарь Стивена показывал 17-е сентября, в то время как над пустыней Невады лютовал январь уже 2009-го года, он добавил в свою работу следующий пассаж.
«До сих пор толком не ясно, что же такое время. Попытаемся проанализировать его свойства, возможно, после этого проявится и сущность.
То, что время связано с пространством теперь кажется естественным, хотя 90 лет назад, когда Эйнштейн ввел время в свои уравнения уже как физическую величину, это явилось по сути философским прорывом. Иммануил Кант в своем монументальном и жутко запутанном труде «Критика чистого разума» уделил много внимания вопросу происхождения вселенной, показывая, что тезисы о вечном существовании вселенной или о вселенной, имеющей начало, одинаково недоказуемы. Если вселенная имела начало, то почему она возникла в тот, а не в иной отрезок времени? — спрашивал он, полагая, что этим вопросом ставит крест на возможности вселенной иметь начало. В этом его главная ошибка, и, похоже, Блаженный Августин больше Канта разбирался в проблеме возникновения вселенной. Это следует из слов Августина; на вопрос о том, чем занимался Бог до того, как сотворил мир, он ответил, что до сотворения мира времени не существовало, следовательно, вопрос теряет смысл. Яркий пример безупречной логики!
Итак, время возникло вместе с материей, и если материя исчезнет, в тот же миг время исчезнет тоже. Следовательно, время имеет начало и конец, стало быть — измеримо, к тому же материя и время связаны друг с другом, как сиамские близнецы, и это основополагающе понимание, если бы Эйнштейн до него не додумался, он никогда бы не создал ни СТО, ни ОТО.

Далее, гравитация и движение влияют на время. Чем быстрее скорость наблюдаемого объекта, или чем больше его масса, тем медленнее для стороннего наблюдателя протекает время наблюдаемого объекта. Часы на орбите Земли отстают от часов на её поверхности, так что работу хронометров спутников постоянно корректируют из центров управления полётами, в противном случае спутниковая навигация была бы немыслима. Что нам это дает? То, что время подвержено ИЗМЕНЕНИЮ, что в данной работе является постулатом, важность которого я покажу ниже.

Откуда берутся пространственные измерения? Очевидно, из движения. Геометрическая точка имеет 0 измерений, но стоит её сдвинуть, как получится прямая, с количеством измерений уже 1. Сдвинем ещё раз, получим плоскость с 2-я измерениями, и т. д. Отсюда следует, что наличие измерений является производной ДВИЖЕНИЯ, или ИЗМЕНЕНИЯ состояния наблюдаемого объекта. А если пространство и время так тесно связаны, как утверждает ОТО, почему бы времени не следовать тем же правилам, каким следует пространство?
Вывод из вышесказанного очевиден: способность времени претерпевать изменения говорит о том, что время обладает большим количеством измерений, чем принято было считать до этого. И чтобы это заявление не звучало голословно, перейдём к математике».

Далее Хок взялся за уравнения, описывающие поведение времени в различных состояниях материи, доказывая, что время должно иметь больше одного измерения. Эти уравнения позже и стали тем взрывом, что вызвал в современной науке цунами. Правда, свои уравнения Стивен так и не закончил, но даже то, что он успел, вполне хватило, чтобы его имя вписали рядом с выдающимися умами человечества. В его дневнике мы находим запись, поражающую своей пророческой подоплёкой.
«Если мои выводы верны, человечество сможет войти в новую эру — эру управления временем. Мы заглянем за горизонт, доселе не мыслимый человеком. Это воодушевляет, стимулирует, так что иногда жалко тратить свободные часы даже на сон. Но с другой стороны у меня нет чувства, что я не успею закончить свою работу, напротив, я спокоен и странным образом уверен, что в моём распоряжении всё время мира».

А эксперимент продолжался, внутри бокса подходил к концу сентябрь 2008-го года, когда над Невадой палило летнее солнце 2009-го, разбалансировка составляла 288 дней, и предпоследний день сентября во времени Стивена равнялся шестнадцати суткам времени внешнего мира. Обеспокоенность Сандориуса состоянием Хока достигла максимума, так что отношения между экспериментаторами накалились добела.
— Джефри! Реакция Стивена заторможена, она в пятнадцать раз меньше первоначальной! — кричал грек. — Пару предложений в дневнике он пишет 2 часа!
— Естественно! Он живёт во времени, которое в шестнадцать раз медленнее нашего! — отмахивался Снаут.
— Но при этом активность мозга остается высокой! Это ненормально, мы никогда такого не наблюдали!
— Это странно, но не более.
— Странно?! Да это катастрофа! Колоссальная активность мозга при такой заторможенности моторики! На что его мозг тратит энергию, скажи на милость?!
— На «Краткую историю времени», я полагаю…
— Разумеется, какую-то часть энергии его мозг расходует на эти его уравнения, но куда девается остальное? Почему это тебя не беспокоит, Снаут? Я подобное наблюдал только у пациентов с непоправимыми психическими отклонениями, их даже лекарствами невозможно было вернуть в реальность хотя бы на пять минут! Они навсегда ушли в свои вымышленные миры!
— Мозг… как много мы о нём уже знаем, хотя по-прежнему не знаем ничего. Иногда мне кажется, что мы мореплаватели XV-го века, идем по океану, зная розу ветров, и полагая, что этого знания достаточно, чтобы открывать далёкие земли, смотрим на поверхность океана, полагая, что в глубине такая же вода, как и на поверхности, хотя это совершенно не так…
— Джефри, мне не до поэзии! Надо останавливать эксперимент!
— Успокойся, Ник, у подопытного стартовали последние сутки, так что через семнадцать дней по нашим часам мы прекратим приращение времени, а затем повернем его вспять.

Сандориус не желал ждать еще две с половиной недели, полагая, и не безосновательно, что подопытному угрожает опасность навсегда потерять рассудок. В конце концов, экспериментаторы рассорились окончательно, так что даже невозмутимый Снаут вспылил.
— Николос! Я привлёк тебя к своей работе, чтобы ты помогал мне, а не мешал! Если ты не в состоянии держать себя в руках и выполнять свои обязанности, я позабочусь о том, чтобы тебя исключили из проекта!
— Да и чёрт с тобой! — в том Снауту ответил грек. — Я не желаю брать на себя ответственность за сумасшествие здорового человека!
Очевидно, Снаут, выпалив свою угрозу, не ожидал такой реакции от коллеги, а потом отступать было поздно.
— Как скажешь, — мрачно произнёс Снаут, и то был последний разговор между ними.
На следующий день в лабораторию вертолёт доставил куратора проекта, срочно вызванного Снаутом, Сандориус подписал необходимые бумаги о неразглашении, и вернулся в Пенсильванский университет. Снаут продолжил работу, от предложенных ассистентов отказался, заверив полковника, что справится сам.

Дальнейшие события драматичны и беспорядочны, хотя, как выяснилось позже, на судьбу Стивена Хока они повлиять уже не могли. Полковник Гикс, куратор проекта, был переведен на новую должность, дела сдал приемнику, подполковнику Маличу, и выбросил из головы Снаута и его лабораторию в Неваде. Снаут, следуя программе эксперимента, 1-го августа 2009-го года, прекратил приращение времени, так что сутки внутри бокса больше не увеличивались и составляли 308 часов внешнего мира, но вслед за этим Снаут обнаружил ухудшение состояния подопытного. Хок потерял аппетит, начал страдать головными болями, забросил работу. В его дневнике, присутствует такая запись, датированная 2-ым октября 2008-го года, и вся она буквально пронизана отрицательными темпоральными переживаниями, хотя о том, что эти переживания темпоральны, Стивен, разумеется, не знал.
«Занимаясь своей работой, я совершенно забыл, что являюсь часть какого-то эксперимента. Прошло всего два месяца, я прекрасно себя чувствовал, но с 1-го октября моё состояние резко изменилось. Такое чувство, будто моё мышление опережает тело. Я протягиваю руку, чтобы взять ручку, и вдруг понимаю, что ещё не сел за стол. Я хочу записать выводы выкладок, и осознаю, что не написал ещё предпосылки. Даже эти строки даются мне только благодаря максимальной концентрации, но они уже на пределе возможностей, и от этого я испытываю жуткую мигрень. Если это следствие эксперимента, мне хотелось бы знать, в чём его суть, и не пора ли этот эксперимент прекратить? Да, я подписал бумаги, знаю, что заперт здесь на четыре месяца, без возможности общения даже со Снаутом или Сандориусом. Но если так будет продолжаться и дальше, я сойду с ума. В любом случае, всё что мне нужно, это вернуться к своему нормальному состоянию и продолжить работу. Мне так много еще предстоит сделать…»

Снаут, встревоженный состоянием подопытного, попытался пустить время внутри бокса назад, но состояние Стивена только ухудшилось. Два дня Снаут не спал и лихорадочно пытался понять, что же происходит. На третий день он, ведомый пугающим прозрением, вернул в боксе приращение времени в прогрессии, коэффициент которой равнялся 1.02976254411. Время Хока снова стало замедляться, и чудесным образом Стивен испытал облегчение, а позже и вовсе обрёл былую работоспособность и смог вернуться к своей «Краткой истории времени». Догадка Снаута оказалась правильной, и это ввергло учёного в глубокую депрессию. Гиперактивность мозга подопытного, на которую постоянно указывал Сандориус, являлась следствием перманентного замедления времени. Дело в том, что воссоздать в камере полную изоляцию невозможно, хотя бы потому, что существует гравитация. Время падения чашки со стола растянуть не удастся, оно остаётся постоянным, в каком бы времени не существовал человек. Мозг Стивена искусственно «растягивал» это падения, как и длительность всех подобных процессов, подгоняя его под свою картину мира, отсюда и мозговая гиперактивность. Если бы мозг Хока этого не делал, Стивен потерял бы рассудок уже на третью неделю эксперимента. Снаут и Сандрориус этого не учли, теперь же известно, что у человеческого мозга действительно есть предел разбалансировки времени, пройдя который мозг уже не способен к обратному процессу. Когда именно Хок перешёл предел невозврата Снаут не знал, но сейчас известно, что он составляет три недели, если приращение времени умножается на коэффициент Снаута, то есть задолго до того, как Сандориус поднял тревогу.

Большинство из этих выводов принадлежат Снауту, так что ценность его открытий никто не оспаривал, правда, самому Снауту такое понимание присутствия духа не добавило. В его лаборатории Стивен Хок, учёный, постигающий законы мироздания, оставался заперт внутри своего собственного времени, которое с каждой секундой всё сильнее растягивалось, отдаляя вселенную Хока от мира, его породившего. Эксперимент Снаута привёл к результатам, которых экспериментатор совсем не ожидал, этическая сторона проблемы стала главенствующей, хотя об этом можно судить только косвенно, потому что, в отличие от Сандориуса, Снаут дневнику свои переживания не поверял. Но судя по тому, что произошло в следующую неделю, о душевном состоянии учёного догадаться возможно. А случилось то, что Снаут исчез.

В начале октября Снаут выбрался на поверхность и, прошмыгнув незамеченным мимо охраны, удалился в пустыню. Что толкнуло учённого на столь опрометчивый поступок остается неясно. Возможно, тяжесть осознания, что своим экспериментом он навсегда лишил человека возможности вернуться в нормальный мир людей, а может, ему просто захотелось поразмыслить над ситуацией на свежем воздухе. Но это уже и не важно. В пустыне поднялась буря, смешавшая горизонт и ориентиры с пылью, так что Снаут, который никогда не был хорошим бойскаутом, заблудился, отойдя от лаборатории километров на пятнадцать, а потом в той буре и сгинул, задохнувшись песком.

Подполковник Малич, приемник Гикса, добрался до отчётов Снаута только к концу января 2010-го года (бюрократии Пентагона может позавидовать бюрократия всего прочего мира), следом попытался выяснить, почему Снаут не шлёт новых отчётов, в ответ получил информацию, что учёный не покидал лабораторию уже два с половиной месяца, и решил самолично проверить, что там в Неваде творится. Скоро выяснив, что эксперимент идет самотёком, Малич организовал поиски Снаута, а сам полетел в Филадельфию, где без промедления встретился с Сандориусом. Николас, пораженный открывшимися ему новостями, тут же отправился в Неваду. Прибыв в лабораторию, он изучил записи Снаута, от чего пришёл в ужас, и, разблокировав двери бокса длительной изоляции, ворвался внутрь. То было 26-ое февраля 2010-го года, Хок на тот момент жил в 17-ом октября 2008-го и его минута ровнялась тридцати двум минутам времени внешнего мира. Он сидел в кресле неподвижно, неестественно вывернув голову, на его губах застыла улыбка толи сумасшествия, то ли просветления, глаза смотрели куда-то далеко, за пределы лаборатории, а может и за пределы Млечного пути, и о том, что перед ним вдруг предстал живой человек, он не догадывался, и догадаться не мог. Сандориус покинул бокс на ватных ногах, запер его, понимая, что отныне, открывать эту дверь бесполезно, а может и опасно.

Тело Снаута нашли только летом 2010-го года, вернее то, что остались после работы стихии и койотов. Сандориус во второй раз вышел из проекта, не в силах вынести события, к которым был причастен. Записи Хока стали достоянием общественности, к чему Сандориус приложил немало усилий, и, как говорилось выше, получили огромный резонанс. Настолько огромный, что Пентагон был вынужден перевести незавершённый проект в гражданскую область.

Теперь, 120 лет спустя, над подземной лабораторией Снаута нет ангара с охранниками. Тут распростёрся институт имени Стивена Хока, специализация которого — законы изменения времени. Подземная лаборатория всё ещё существует, и в ней по-прежнему обитает сам великий Хок, время которого настолько ушло в сторону, что его минута равняется двадцати пяти часам и сорока минутам времени внешнего мира. Календарь в камере Хока показывает 2-ое февраля 2009-го года, и он совершенно не постарел.

В абсолютном уединении тихой временной гавани он всё еще работает над «Краткой историей времени», даже сейчас он склонён над столом, выписывая букву «f» в очередной формуле, писать которую ему придётся больше двух месяцев. Счастливый в своей работе и неведении, Стивен не знает, что его последователи уже закончили все формулы, продолжили и развили его теорию, и что правота Хока подтверждена как наукой, так и собственной его жизнью.
Нет сомнения, что Стивен Хок, неподвижный для нас, и в совершенстве активный для себя самого, допишет свою работу, ведь в его распоряжении всё время мира.