Южанин : Цветут вишни

Цветут вишни. Узкие улицы маленького города красивы и нарядны – как невесты. Одуряющий густой запах, жужжание пчёл, лёгкий апрельский ветерок колышет ветки… Нежаркое солнце ласкает лицо мягкими лучами, в высоком и чистом небе плывут белые – белые облака… рыжая соседская девчонка с зелёными глазами смотрит на тебя по особенному – не так, как на других… На старой лавочке, у твоего дома, сидит счастье и улыбается тебе… Цветут вишни…

« Вставай, сука! К бою!» – вырвал из сна, из почти забытого счастья голос взводного. Николай ошалело затряс головой. Перед ним кривилась и трясла слюнями рожа лейтенанта. Исчез родной город и цветущие вишни, вокруг были раздолбанные взрывами окопы и смертельно уставшие люди, в порванных и обгорелых гимнастерках. Где то вдали, роковой, неумолимой волной надвигался гул немецких танков. Чужое небо с хмурым интересом смотрело на остатки дивизии, которые должны были остановить немецкое наступление.

Он злобно плюнул и потянулся к своей винтовке. Видно было что то такое в его глазах, что лейтенант, грязно выругавшись, исчез за поворотом траншеи. Николай повернулся к полю боя. Десятки немецких танков уверенно двигались к их окопам. Сзади них серыми тенями мелькали фигуры панцергренадеров. Их было много, очень много. А от их дивизии и полка не осталось. Было ясно что – танки и пехота немцев легко перемелют остатки дивизии и железным потоком ринутся дальше.

О верности долгу и присяге социалистическому отечеству надрывно орал политрук. Сержант Полозов, в открытую, не боясь ни политруков, ни особистов молился, упав на колени в воронке от снаряда. В глазах солдат стояла отрешенность людей, понявших – что заката этого дня, они уже не увидят. Пулемётчик Андрюха повернулся к Николаю – « Оцэ и всэ, Хлопчик! ни йысть нам с тобой бильше варэников з вышнями» и зло рассмеялся. Николай медленно покачал головой. « я вернусь домой… вернусь» прошептал он.

…. Он внутренне сломался около месяца назад. Тогда ему первый раз приснилась, цветущая вишнями, улица родного города. Проснувшись, Николай понял – что может никогда не увидеть родную улицу, не вдохнуть одуряющего запаха цветущих деревьев, не отворить калитку родного дома. И тогда отчаяние и черная тоска заняли всё место в его душе. « Плевать на коммуняк, на фашистов, на Гитлера и Сталина, на эту долбанную войну. Мой дом ждет меня. Я вижу –как он хлопая ставнями, всматривается в нашу улицу, ожидая меня. Я хочу домой! Понимаешь- домой!» — сказал он тогда Андрюхе. Тот молча покрутил пальцем у виска и протянул ему папиросу… « все мы хотим домой… да воевать надо»- неожиданно по русски ответил, все свое время балакавший на суржике, Андрюха -« мы с тобой почти земляки. Думаешь- я не хочу увидеть, как цветут вишни у моей хаты? Да только дело в том, что хата моя и земля моя. И я сдохну – но немцы жрать мою вишню не будут! Вот такие дела..» Андрюха хлопнул его по плечу и вышел из пропахшего табаком и потом блиндажа…

… Разрывы снарядов, свист осколков, рев надвигающейся стальной лавины. Отчаяние безнадёги, страх. В облаке разрыва исчезает взводный… Перевёрнутая противотанковая пушка и орущий артиллерист пытается засунуть назад, выпадающие из развороченного живота кишки… волна горячей крови в лицо, пулемётчик Андрюха с полным равнодушием смотрит на свою оторванную руку… осколок снаряда, превративший винтовку в ненужный хлам, гортанные крики немцев, уже оказавшихся вплотную к окопам, черное воняющее небо…

Николай сполз на дно окопа и закрыл голову руками. Жить! Любой ценой – жить! Надо вернуться домой. Надо увидеть –как цветут вишни у его дома… Надо! Гори оно все огнем! Все эти вопли о Родине, о долге… Родина – это вишневые деревья у маленькой хаты в южном городе, и какая разница – кто будет драть с тебя налоги… Немецкий чиновник или « товарищ» из райкома… что совой об пень – что пнём по сове… Есть только дом – все остальное мусор..

Ему повезло. Разгоряченные атакой немцы проскочили линию окопов, не заметив скорченную фигуру на дне, одного из них. Он бы просто получил очередь из « МР -38», несмотря на поднятые руки. Но ему повезло. Во второй волне атакующих люди были спокойнее. Он высоко поднял руки и пошел к, стоящему в окружении солдат, офицеру. « Нихт шиссен. Их бин капитулирен» — сама пришла в голову нужная фраза. « Зер гут» — кивнул головой офицер и приказал толстому рыжему солдату доставить Николая в тыл.

…. Тяжелые, мокрые снежинки налипали на стекло маленького окна барака. Сквозь щели по бараку гулял сырой, пронизывающий ветер и забирал остатки тепла, измученных голодом и работой, тел. Надрывный кашель с кровью, стоны и проклятия, изможденные серые лица. Лица… Обтянутые потрескавшейся кожей черепа. Лагерь для военнопленных… Цветник смерти, откуда она каждый день собирала щедрый букет серых, отчаявшихся цветов..

Прислонившись головой к ледяной стене барака, Николай пытался заснуть. Так хотелось увидеть белую, от вишнёвых цветов, родную улицу… Но сон не шел. Николай доходил. Голод, тяжелая работа, побои охраны, болезни. Ад. Серый, воняющий страхом и лающий караульными овчарками, ад. И особым наказанием – память о рае, с цветущими вишнями… Если б не помнить, не знать его – проще было бы жить. Он ударил затылком о стену барака и глухо застонал.

В воспаленный мозг вползали шепчущие голоса. Он прислушался. Через две шконки шептались двое. Танкист с обгорелым лицом и седой пехотинец, с упрямыми серыми глазами. Они обсуждали план побега. «Бред, какой бред» — подумал Николай –« Куда бежать? Кругом –Польша. Зима. Уйдут от охраны – не уйдут от мороза. Самоубийцы..»… Он покачал головой. « Ты- дурак. Это твой шанс на жизнь. На возвращение домой» — раздался в голове вкрадчивый голос – « Не теряйся. Пойди к начальнику лагеря и расскажи ему всё. Пойди, Коля. И тогда ты не сдохнешь в вонючем бараке, ты вернешься домой. Ты коснешься щекой ветки цветущей вишни, ты откроешь родную калитку и твоя мама получит живого сына – а не казенную бумажку с твоей фамилией»… Словно во сне, не открывая глаз, Николай пошел к дверям барака.

Шарфюрер Лемке медленно выцедил рюмку айнциана и блаженно прикрыл глаза. Скоро Рождество. Может — удастся вырваться из этой вонючей Польши на несколько дней домой… домик на окраине Потсдама, жена и дети наряжают ёлку и ждут папу… может –удастся. Он открыл глаза и посмотрел на стоящего перед ним русского..

— ты правильно поступил, что все рассказал мне.- шарфюрер отлично говорил по русски – ты сделал правильный выбор. Этих двоих мы расстреляем на аппельплаце, на глазах всего лагеря. Немецкое командование наказывает жестоко за непослушание и щедро награждает за верную службу. Тебя назначат капо и переведут в отдельный барак. Разумеется- кормёжка значительно улучшится и не надо будет таскать траки гусениц на морозе. Ты будешь смотреть за порядком. Ты получишь новую одежду и палку, что бы подгонять ленивых скотов. Ты молодец, русский солдат Николай Андреев, ты будешь верным слугой великого рейха. Выпьем с тобой за нового капо седьмого барака! Да закусывай не стесняйся. Теперь ты на нашей стороне.

…. Таял снег на крышах бараков. На колючую проволоку садились птицы и пели тонкими голосами песни о доме. Весна пришла в лагерь. Где то очень далеко на берегу теплого южного моря, в маленьком городке, скоро зацветут вишни. Он обязательно увидит их, а пока Польша и лагерь. Озлобленные лица бывших товарищей и презрительно – снисходительные морды немцев. Капо седьмого барака Николай Андреев стоял перед шарфюрером.

— Они меня убьют – я точно знаю, герр шарфюрер! Я сам слышал – как они говорили этому не жить. Я честно выполняю свой долг перед рейхом! Эти красные не простят мне служения германскому командованию! Помогите мне, герр шарфюрер, умоляю вас. Я еще пригожусь великому рейху!

— Да, Андреев, дела твои не очень – шарфюрер бросил окурок в сугроб таявшего снега – я не могу расстреливать слишком многих. Поток пленных уменьшился. У рейха трудные времена, нам нужны рабские руки. Но – я помогу тебе. Завтра в лагерь приедет гауптман Штольц. Он из абвера, ему нужны люди для работы. Это твой шанс покинуть лагерь в живом виде. Я порекомендую ему тебя..

— Данке шён, герр шарфюрер – Николай низко поклонился и посеменил к дверям барака, где жили капо. Шанс… Дохлый шанс. Быть немецким разведчиком. Но здесь, в лагере, не было и этого шанса. Он приговорён. З а верную службу немцам, за двоих забитых насмерть бывших товарищей, за выполнение плана работ любой ценой, за то, что он сыт и одет. За то, что он сможет выжить… Ему не простят… В конце концов, оказавшись у советов, можно сдаться и в обмен на жизнь сдать с потрохами этих чванливых немцев, таки не признавших, несмотря на верную службу, его одним из своих…

… Гауптман Штольц приехал после обеда. С бьющимся, как птица об окно, сердцем, Николай открыл дверь кабинета. Высокий, седой гауптман курил стоя у открытого окна. На столе лежали серые папки с делами пленных. Немец, не поворачиваясь к Николаю, спросил на хорошем русском языке –

— Что привело вас к служению нам? Отвечайте честно. Мне необходимо знать – кого я беру на службу. Не надо выкручиваться и лгать. Будьте самим собой. От вашего ответа – многое зависит..

Гауптман повернулся к Николаю. Глядя в серые, усталые глаза Николай, неожиданно для самого себя, рассказал всё. Про цветущие вишни в маленьком городе, про соседскую девчонку и калитку родного дома, про то. Что он должен вернуться домой. Вернуться любой ценой. Немец слушал не перебивая. Он курил сигарету за сигаретой и лицо его теряло высокомерное безразличие. На нем проступала боль.

— Ты вернешься домой, Андреев – вдруг тихо сказал немец, когда Николай закончил свой сбивчивый рассказ — я помогу тебе. Помогу ради своего дома, которого больше нет на этом свете. Но который остался в моей памяти. Английский бомбардировщик сбросил бомбу на мой дом. Жена приболела и не смогла уйти в бомбоубежище. Дети остались с ней. Там, где был мой дом, моя семья – теперь огромная, залитая водой воронка. Но мой дом не исчез совсем, его просто нет в этом мире. Но в другом он есть. Занавески на открытых окнах и ветерок качает листья герани. Лотта вышивает, сидя в любимом кресле, дети – Пауль и Эрих носятся по комнате с собакой. Они ждут меня, понимаешь, русский, я знаю – они ждут меня. И я скоро приду. Я подал рапорт о переводе в строевые части на восточный фронт. А там долго не живут. Ваши давят по всем направлениям. Армады танков перемалывают гусеницами уставших немецких солдат. И пусть русский танкист счистит после боя лопатой мои останки с гусениц – но, тем самым, я вернусь домой. Я снова буду со своей семьёй. А напоследок – я помогу тебе…

… Штольц сдержал свое слово. Он снабдил Николая хорошими документами и с разведгруппой отправил за линию фронта. Ночной бомбардировщик выкинул четыре черных точки над территорией красных. Разведгруппа растаяла в ночи, уйдя своими волчьими тропами по своим волчьим делам. Николай выбрался к станции. Проверка документов и усталый комендантский патруль отпустил, взмокшего от страха, Николая. Документы были идеальны.

Поезда и попутки. Где то пешком. Он возвращался домой. Он успевал. Успевал к цветению вишен. Еще немного, совсем чуть –чуть и город его детства встретит его жужжанием пчёл над цветущими деревьями… Еще совсем немного..

Вокзал родного города. Он шел полной грудью вдыхая, такой знакомый, воздух. Вдруг что резко кольнуло в сердце. Николай резко обернулся. У вокзальной стены стоял инвалид на одной ноге. Он неотрывно смотрел на Николая. Серые, упрямые глаза… Перечеркнутое шрамом лицо. Взгляд смерти, оставленной в том проклятом лагере, в далекой Польше. Николай попятился спиной.

Тупой удар в спину капотом машины. Вопли торговок и крики зевак. Его отвезли в больницу. На койке после уколов он вспомнил этот взгляд… побег тогда все же состоялся. Были расстреляны вожаки, но побег все равно произошел. Немцы знали своё дело и большинство беглецов с закоченевшими лицами вскоре были свалены на аппельплаце. Большинство, но не все. Николай крутился на больничной койке и хрипел – « не может быть! Он не мог вернуться в Россию. Он замерз в польском лесу, его убило при переходе через фронт, его расстреляли свои… Не может быть! Не может !»… Но — перед глазами — стоял инвалид, у стены вокзала, с лицом Ивана Шухова… Ивана, спавшего на соседней шконке в лагере военнопленных… Николай провалился в забытье под утро.

Во сне вишни цвели черными цветами и над черными деревьями кружили огромные вороны. А по родной улице ползли змеи… тысячи змей. Он проснулся от собственного крика. В палате стоял молодой офицер НКВД и трое солдат. « Будить не надо» — улыбнулся офицер –« сам сука проснулся! Берите его. Отбегалась, мразь!»….

…. Он стоял в кузове грузовика и равнодушно слушал зачитываемый приговор. Он так и не увидел цветущих вишен. Из подвала НКВД их не было видно. А пока шло следствие – уже наступило лето. Его привезли июньским днём на базарную площадь города. Вокруг собрался народ. Многие знали его еще пацаном. Офицер, закончив читать приговор, устало спросил – « Желаете высказаться на последок?»… Водитель уже прогревал мотор, чтобы выдернуть опору из под ног Николая… Николай, поправляя подбородком, врезавшуюся в горло петлю колючей веревки, посмотрел вокруг. Он увидел вдруг ту самую соседскую девчонку… Теперь красивую женщину с рыжими волосами и прекрасными зелеными глазами. Она стояла в толпе, с черным траурным платком на голове. Глядя в её лицо, Николай тихо сказал –

— Я просто хотел вернуться домой… Я просто…