Южанин : Таксист

Ночной город… Как преображает колдунья–ночь знакомые улицы и переулки! Кажется, что ты попал в другой мир. И этот мир, действительно другой. Здесь нет ленивых и разморенных жарой прохожих, здесь не орут дети, и старушки не выгуливают своих пуделей. Этот мир жесток и прекрасен. Дома стыдливо закрывают глазницы окон шторами, чтобы не видеть того, что выходит на ночные улицы. Добро трусливо жмется к темным стенам, на центр улицы выходит зло.


Зло звенит бутылками паленой водки и отсвечивает в блеске фонарей сталью « выкидушек». Зло победно хохочет в открытых пастях молодых волчат, вышедших на ночную охоту. Зло переливается через тонкую, грязную иглу в исколотые вены. Зло победно плюет вслед трусливо проносящемуся ментовскому « бобику»… Зло, радостно ухмыляясь, слушает крики избитых, ограбленных, изнасилованных… Ночь. Ночь на улицах города…


Он проснулся на закате. Дико болела голова. Как всегда… Боль стала его вторым именем… Привычный глоток из, валявшейся на грязном полу, бутылки. Сигарета. В немытое годами окно стучали ветки дерева. На пыльном ковре россыпью валялись патроны. Так и не смог трясущимися пальцами снарядить магазин. Ладно, сначала чашка крепкого черного чая. Потом дела. Он встал и побрёл на кухню, благо не надо было одеваться. Спал не раздеваясь. Спал… Впадал в тяжелое забытье пьяного угара. Закрывал засаленные шторы и под музыку напивался в хлам… Да, он стал никому не нужным хламом. Еще глоток, больше нельзя. Иначе не попасть и в корову. Для стрельбы по живым мишеням нужны крепкие, а не трясущиеся руки…


Он пил черный как южная ночь чай и смотрел в окно. Скоро сядет солнце, и можно будет выходить из дому. А пока еще есть время. У него осталось только время. Когда-то он потерял всё. Перед глазами замелькали картинки той проклятой ночи…


Удар в правый бок его машины. Мир закрутился в лобовом стекле. Крик испуганного сына, лицо жены, залитое кровью… Чернота… Свет! Сытые наглые рожи холуев, холеная морда их хозяина. Огни «скорой», обмякшее и ставшее таким тяжелым тело жены, сын, уставившийся голубыми глазёнками в ночное небо… Крик! Только потом он понял – что кричал он сам… Ночь забрала у него всё. Взамен она подарила боль, и ненависть… Он перебитыми руками тянулся к сытой шее хозяина крутой тачки, отнявшей у него семью и холуи били его ногами под равнодушными взглядами ментов. Он был просто таксист, а виновник аварии – хозяин города.



Он валялся в реанимации, когда на городском кладбище появились две свежие могилы с его фамилией. Он учился заново ходить, когда лисьеглазый капитан милиции принес ему постановление об отказе в возбуждении дела. Он ничего не сказал менту… Он только запомнил его лицо. Он все решил для себя. Ночью в его палату приходил гость.


В открытое окно просочилась чья-то тень. Таксист рывком поднялся на койке и попытался перекреститься… «Не надо… Тебе надо не это…» – прошептала тень: — «Тебе нужна справедливость и возмездие». Я дам тебе все это. Просто в подарок – мне ничего не нужно взамен. Я затяну твои раны и дам силы. Тебе нужны будут силы» Тень сгустилась в фигуру в черном плаще. Таксист не видел лица незваного гостя, да и было ли оно вообще? Он, молча, слушал гостя. А тот вкрадчиво и тихо речью вползал в воспаленный мозг таксиста…



— Справедливость… Вам втирают, что она будет на том свете… А она нужна здесь и сейчас. Слабые слушают сказки, сильные действуют. Ты готов простить убийц своей семьи? Нет? Я так и думал. Я пришел помочь тебе. Кто я? Неважно. Имя придумай сам. Я тысячи лет помогаю людям. Что мне с этого? У каждого своя работа. Моя – вершить суд. Мой суд. Суд мести, суд воздаяния здесь и сейчас. Твоё место не в церкви среди старух и истеричных барышень. Твое место на улице со стволом в руке. Ты пойдешь трудной и сладкой дорогой мести. И в конце её, я встречу тебя. И я дам тебе покой. Покой выполненного дела, отдых твоей искалеченной душе. Мы договорились? Что же, я очень рад. Твои раны затянутся очень быстро. Я буду следить за твоим бенефисом на ночных улицах… Я буду ждать тебя… До свидания, до скорого свидания…



Он быстро выздоравливал. Врачи удивленно пожимали плечами. Такие травмы… И так быстро затянулись. Он вышел из больницы в мир людей. Мир, где он должен быть восстановить справедливость. Чужой и бездушный мир. Не было больше любящего выпить и побалагурить таксиста. В мир ночных улиц вошел Каратель. Человек с замёрзшей, на век, душой…


Его тело стало лучше прежнего. Когда то близорукие глаза стали зоркими, мышцы налились силой. С оружием проблем тоже не было. Однажды ночью ему позвонили в дверь. На пороге стоял бледный парень с трясущимися руками. Он сунул Карателю дорожную сумку и прохрипев: –«Типа подарок. От кого знаешь», бросился бежать по лестнице. В сумке был прекрасный набор. «ТТ», « Беретта», пластит и коробки с патронами. Несколько, сделанных с любовью, ножей и финок. Всё было готово к охоте…



Шикарный особняк на красивой окраине города. Недалеко море и дубовая роща. Свежий ветерок доносил шелест волн к кустам, в которых лежал Каратель… Трое охранников: один на воротах, двое в караулке. Пьют и смотрят ящик. Четверо огромных ротвейлеров… Это похуже. Нда, что же делать? «Я помогу» — вдруг услышал он шепот… Черное облако, прятавшееся среди веток деревьев, вдруг взмыло вверх и резко спикировало к особняку. Колышущееся марево накрыло дворец его жертвы. Стоящий у ворот охранник вдруг зевнул и заснул, упав на стул. Собаки попадали там, где стояли… Из караулки донесся шум падающих бутылок и храп. «Путь свободен» — прошептало облако в уши Карателя.



Он, проходя мимо спящего охранника, полоснул его по горлу финкой. «Умница! Только мертвые не опасны» – одобрительно засмеялось черное облако. Фонтан крови обляпал серую куртку Карателя. Ему было все равно. В душе была восхитительная пустота. Храп спящих в караулке перешел в хрип, когда его финка, с чмокающим звуком, вошла в их тела… Не обращая внимания на дергающихся во сне псов, Каратель пошел ко входу в особняк.

Высокая мраморная лестница. Он поднялся на второй этаж. Из двери душевой вдруг вышла жена хозяина особняка. Немолода, но ухожена. Красивое породистое лицо. Умные серые глаза. Он всадил пулю между этих глаз. «Кровь за кровь» — прошептали ледяные губы Карателя. Ударом ноги он распахнул белую с золотом дверь в спальню...


Жирное, волосатое тело в простых « семейных» трусах металось по комнате. Тело поползло на коленях к Карателю и, размазывая сопли, начало предлагать деньги за свою никчёмную жизнь. Тело вдруг поняло, что не будет больше холуев и дорогих машин, шикарных шлюх и ощущения могущества. В глубине тела противно запищала от ужаса проданная душонка. Ей так не хотелось на тот Суд, где нельзя впарить судье взятку и не воспользоваться лучшими адвокатами… На тот суд, где ты реально ответишь за реальные дела… Душонка захлебывалась напрасным визгом о пощаде…



Каратель хохотал, смотря, как входили пули в жирное брюхо. Так забавно дёргалось тело его врага – скота, отнявшего у него всё. Хозяин жизни визжал недорезанной свиньёй и пытался закрыться жирными руками от новых пуль, рвущих его драгоценное тело. А в углу, на шикарном кожаном кресле, сидела фигура в черном плаще и беззвучно аплодировала каждому выстрелу. Облив, еще живого врага, смесью бензина, селитры и битума Каратель кинул в него окурок и, не оборачиваясь на страшно орущий живой факел, пошел к выходу…



Он шел по пустому городу к своему дому. «Тебе стало легче, милый?» — вдруг услышал он голос жены. «Нет… Нет! Но я должен был это сделать.» – заорал он в ночную тьму. Тишина в ответ, только шарахнулась в подворотню тень какого то алкаша… Накрапывал мелкий дождь. Город молчал. Молчал, глядя на нового обитателя ночных улиц. Каратель купил в ночном магазине бутылку водки и вернулся домой.
Днём к нему явились опера из убойного отдела. Но посмотрев на его пьяную рожу и трясущиеся руки, на мерзость запустения квартиры и горы пустых бутылок, менты понимающе переглянулись, и задав пару формальных вопросов ушли. Каратель, закрывая глаза от режущего солнца, снова завалился спать…



А в городе началась война. Лишившись вожака, волчья стая начала рвать друг другу глотки за жирные места охоты. Горели магазины и машины, трещали автоматные очереди. Над всем этим, на башне старого маяка, сидела фигура в черном плаще и радостно смеялась. Фигура втягивала в себя людской ужас и отчаяние… Она купалась в липком, сером, людском страхе… Фигура ласково поглаживала саквояж, куда словно пылесосом, втягивались черные души… Мало, надо еще, еще солдат. Их так ждет Коммандор. Скоро! Уже скоро последняя решающая битва. И его друг – таксист поможет ему собрать как можно больше воинов тьмы… Как вовремя он успел первым к таксисту! Теперь по городу идет страшной походкой Каратель. Идёт по черной дороге мести. Хорошо, что он услышал его – а не причитания этих клоунов в белых одеждах… Скоро и сам Каратель вольётся в их армию. Надо будет дать ему погоны офицера! Фигура в черном плаще весело засмеялась.



Капитана с лисьими глазами он расстрелял прямо у его «BMW», правда, пришлось рядом уложить какого – то работягу, шедшего с завода к своей нищей семье. Тот видел его лицо. А это было совсем ни к чему…


– «Теперь ты убиваешь и невинных? Зачем, папа?» – где то в глубине души раздался тонкий голосок сына.


– «Так надо. Просто поверь мне – так надо» — ответил он сыну. В душе раздался угасающим эхом легкий плач. Но водка быстро заглушила его.


Водка… Целительница и убийца. Она может всё. Может снять оковы боли с порванной души, может выкинуть из памяти лицо, той которой уже нет рядом. Она может дать забытье от тяжелых мыслей, что камнями стучат по твоей душе. Она может излечить от горести потерь. Но… Но только на время. А потом всё что она забрала – она возвращает в двойном размере. Она ждёт, когда ты снова скрутишь голову очередной бутылки и нальешь первую, но очень не последнюю, дозу в стакан. Она собирает души. Никому не нужные души… Слепые души, не видящие луча света зовущего к себе, души мечущиеся во тьме неверия и отчаяния… Людские души…



Каратель возвращался домой на рассвете. Закрывая грязные шторы на окнах, он садился на кухне, среди горы немытой посуды и окурков в покрытых плесенью тарелках. Одним глотком вливал в себя полстакана и закуривал, ожидая ползущего по пищеводу тепла и приятного тумана в мозгу. Закусив консервами, он наливал очередной дозняк и включал музыку… Чей то голос пел:- «Всё нормально… всё в порядке. Я беру тебя с собой. Я беру тебя с собой – в чёрный омут с головой»… «Ну и хрен с тобой… Пошли» — отвечал он заплетающимся языком и наливал остаток в стакан. Пора спать. День для отдыха – ночь для работы. Так проходили его дни…

Вечером он пил черный крепкий чай и ставил очередную галочку в списке целей. Он снаряжал магазин, и слегка глотнув « на посошок», выходил на охоту. Иногда в дверь звонили. Наркоманы с белыми нарисованными лицами приносили передачи от Черного друга… Жратва, патроны, водка, деньги… А чего еще надо? Ничего… Ему уже ничего не было надо. В душе было пусто и темно. Голоса жены и сына он теперь слышал все реже… Как будто стена из черной ваты отгораживала его от их мира… Мира добра и света.



Начав стрелять – так трудно остановиться. Его список пустел, но каждую ночь Каратель снова выходил на охоту. От него не могли спасти толстые стены и чуткие носы сторожевых псов, от него не спасали бронежилеты и потная от страха охрана. По городу шли легенды о ночном охотнике. Простые люди молились за него, власть и её холуи дрожали от страха. Усиленные патрули в крысиных мундирах прочесывали улицы. Но тишина вдруг взрывалась грохотом выстрелов и падали на землю слуги закона. Закона придуманного богатыми для бедных. Закона гнущего спину перед толстым кошельком.



Он стрелял, не задумываясь, и исчезал в ночной тьме. Сам того не понимая он стал частью тьмы. Его глаза не выносили дневного света, и детский смех вызывал у него рёв раздражения. Он прятался от дневного мира. Каратель забыл, как пахнут цветы после дождя, как весело играют щенки на зеленой траве городского парка, как ласковое море накатывается на горячий камень набережной… Ему остался запах водки в прокуренной грязной квартире и пороха от выстрелов на ночной улице…



Сегодня ночью он расстрелял шайку малолетних полудурков, куривших «травку» над морским обрывом. В душе не было жалости. Что выросло бы из них? Ничего хорошего. Он ощущал себя уборщиком. Мусорщиком, подметающим улицы родного города. Это просто работа. Ничего личного. У него уже не было ничего личного. Наверно, он перестал быть человеком. Его сердце билось ровно и спокойно, когда он выпускал из провала ствола пули в детские тела… Человек бы так не смог. А он мог. Он мог многое...


Утром его разбудил истошный крик. Он открыл ободранную дверь и выглянул в подъезд. Крик доносился из-за соседней двери. Куривший на лестнице сосед сказал ему: – «У Надьки Смирновой из 16–ой квартиры единственного сына убили ночью. Пацан хороший был. Учился нормально, стихи писал. В институт собирался. Пошел ночью погулять с друзьями, ну и нарвался… Теперь Надька одна осталась. Муж еще в Афгане погиб. Кому Витёк помешал? Не пойму…» Сосед зло сплюнул и пошел домой. Каратель закрыл дверь и сполз спиной по грязной стене на пол…



Он знал Витьку Смирнова… Хороший пацан. Вечно возился с собаками и кошками. А его отец, погибший на войне, когда то был его другом. Он застонал, обхватив голову руками. Бедная Надя! Как она плакала, когда погибла его семья… Она организовала похороны его жены и сына, а он отплатил ей сполна… Как же так вышло??! Как он не увидел знакомое лицо??



«Ишь, распереживался.» – сзади сгустилась тень. «Чё разнылся? Витеньку жалко? Выпей лучше. У остальных пацанов тоже родители есть. А когда на той недели двух ментов расстрелял – не думал о том, что у них дети сопливые без отцов остались? А родители их кому теперь нужны? Кончай ныть. Жалость удел слабых. Я же дал тебе силу. Пойдем на кухню. Засосём по стакану и ляжешь спать. Ты мне еще нужен».



«К Ёбанной Матери!» – вдруг сквозь слёзы крикнул таксист. «Пошел ты на хуй, уёбок! Я не хочу больше убивать! Я устал! Я хочу к жене и сыну!»
Он, пошатываясь, поднялся и распахнул дверцу шкафа. На полке стояла икона, хранимая в его семье уже много поколений. Каратель упал на колени, и не вытирая слез начал молиться.



«Так, бля..» — задумчиво протянула тень, – «Истерички мне не нужны. Ты все испортил. Я снимаю свое покровительство с тебя. Мне нужен мужик, а не чуйствительная барышня… Что же… Найду другого. А ты молись… Молись, придурок. Кому ты нужен? От тебя свет давно отрекся…»


«Неправда!» – откуда-то донесся звонкий детский голос,– «Ты врешь, темный! Мы от папы не отрекались! Правда, мама?».

- Правда, сынок. Мы ждем его…
Таксист услышал голос жены.

Он рывком поднялся с колен. Он повернулся к черной тени, но та, хмыкнув, исчезла из глаз. «Они ждут и любят меня.» — билась набатом в голове таксиста мысль. Я слепой дурак! Рядом был свет, а я ушел во тьму. Что же я натворил! Смогу ли вернуться к свету? Смогу ли я… Он сорвал с окон грязные шторы и жадно ловил бледным лицом солнечные лучи. В высоком небе плыли белые облака, и мир переливался всеми цветами радуги за его окном. Он открыл дверь и вышел из квартиры.



Капитан Марков командовал операцией по задержанию особо опасного преступника. Он отдал приказ стрелять на поражение. Столько коллег легло под пулями этого урода. Но, наконец-то, они нашли его. Долгие недели тяжелой работы. Поиски свидетелей, просмотр записей камер наружного слежения… И вот – все срослось. Бывший таксист… Надо же. Теперь бешеный зверь. А таких уничтожают. «Каждому воздастся по делам его» – вдруг всплыли в голове капитана строки, из какой-то книги. Воздастся. Ребята в ОМОНе надежные. Многие были «на боевых» в горах… не промажут. Ага… Вот и он. «Огонь!» – выдохнул в рацию капитан.




Таксист сделал пару шагов по зелёной траве, когда огненная кувалда ударила его в грудь. Он упал навзничь и облака над ним вдруг превратились в лица жены и сына. Таксист устало улыбнулся и закрыл глаза. Глаза уже не боявшиеся дневного света… Уставшие глаза запутавшегося, но все же человека…



Капитан стоял над трупом карателя и молчал. Надо было победно засмеяться и изречь для бойцов, что-то бодрое. Но на душе было так муторно. Почему то хотелось швырнуть подальше пистолет и заплакать. Капитан не умел плакать. Он махнул рукой и пошел к машине, горько сутуля спину.



В темноте подворотни сгусток тени отстукивал длинными пальцами какой-то победный марш и кривил в злобной улыбке рот…