Ян Топорчик : Игра в четыре руки.

Учитель пения Аристарх Иванович Федичкин часто музицировал на школьном пианино. Закрыв за собой дверь класса шваброй, он уединялся, дабы никто ему не смог помешать окунуться в мир музыки. Аккомпанируя в такт своей мысли, он любил произведения авторов классической музыки перекраивать на свой лад, либо меняя в корне, либо изменяя немного тот или иной кусок. А ещё он писал симфонии, добавляя к музыке нетленных композиций, как он это называл: крещендо.
Вот и в вечер накануне своего отъезда в Москву, он задержался в школе, желая успеть закончить работу над симфонией Бетховена №5 «Allegro con brio». Погасив свет в классе, он энергично водил руками в вечерней тишине, как бы дирижируя оркестром.
-Здесь чего-то не хватает, — то и дело проговаривал он, останавливаясь на полуноте воображаемой музыки. – Необходимо вот здесь добавить звук литавров, а вот здесь пусть вступит лира, и пройдясь немного подойдут духовые. Да, так будет лучше.
Федичкин включал свет, и стараясь не потерять вдохновения, быстро записывал карандашом, помечая над нотами Бетховена свои штрихи.
-Вот так! Замкнутый круг разорван, и музыка живёт дальше, — говорил он, и выключив свет, вновь закрывал глаза. И подняв руки вверх, продолжал дирижировать воображаемым оркестром.

Аристарх Иванович любил свою жену, но ещё больше он любил учительницу физики — молоденькую Екатерину Андреевну Булавкову, найдя в ней родственную душу в увлечении музыкой. Это увлечение постепенно переросло в нечто большее, чем просто игра в четыре руки.
-Подыграете мне сегодня на пианино? – Блеснув взглядом исподтишка своеобразный пароль, обращался он за обеденным столом в школьной столовой к сидящей напротив «физичке».
-Подыграю, — отвечала она, нанизывая макароны на вилку или блуждая ложкой в тарелке с жидким супом.
Других мест для встреч у них небыло, и дабы избежать людских кривотолков и сплетен, они старались не пересекаться взглядами даже на переменах. Место в столовой – это то единственное место, где можно было договориться не вызвав как представлялось им, подозрений у коллег.
Их встречи были не так часты и чаще всего ограничивались лёгкими поцелуями. Лишь однажды произошла их интимная близость, вылившаяся в трёхминутное соитие на парте в классе пения.
Приграничной близости, рубеж которой не мог нарушить он, крайне способствовало то обстоятельство, что сорокадвухлетний Федичкин немного стеснялся своей, как ему казалось невзрачной внешности: вытянутый нос, миндалевидные, слегка раскосые, скрытые под окулярами очков глаза. Длинные, касающиеся плеч, с проседью волосы.
Булавкова, в отличие от Аристарха Ивановича, проработавшего в школе неполных восемь лет, преподавала вскоре после окончания педагогического института. Имея стаж в полтора года, она усвоила одну закономерность, вытекающую причудливым образом из тех противоположностей, коими была богата современная средняя школа в средней полосе России, а именно: безынициативность – вот тот конёк, на котором она «выплыла» из мутной реки периода сокращений преподавательского состава. Крашенные волосы блондинки, вкупе с выступающими скулами и неправильным прикусом – добавляли ей уверенности в себе и служили тем лёгким налётом шарма, который в своё время оказал впечатление на мужской состав преподавательского коллектива в лице Федичкина.

Стоя на пороге своей квартиры, Аристарх Иванович приобнял жену прошептав:
-Я скоро буду. В этот раз — я уверен, что поступлю.
-Тебе не кажется, что пора бы расстаться с этой мечтой? – Вопросительно произнесла жена, поправляя галстук на рубашке мужа.
-Я же тебе сказал: я поступлю в этот раз!
-Ты говоришь мне это уже в восьмой раз.
-Я буду учиться в академии! Они же не могут не заметить мой талант! Я музыкант до мозга костей!
-Тише, тише. Соседей разбудишь.
-Я должен ехать. Пойми.
-Я понимаю, но всё же..
-Никаких «но»!
-Ладно. Иди уже. Электричка не будет ждать.

Среди абитуриентов «гнесинки», Федичкин выделялся возрастной внешностью. Это бросалось в глаза, и Аристарх Иванович немного смущаясь этому обстоятельству, стоял в стороне от всех, поминутно отрывая свой взгляд от своей нотной тетради, выглядывал в распахнутое окно выходящее во внутренний дворик академии.

-Вы учитель пения в подмосковном Энске. Я правильно поняла? – Спросила усталым голосом, сняв свои очки, член приёмной комиссии.
-Да.
-Хорошо. Сыграйте нам что-нибудь.
-Я хочу вам сказать, что я вдобавок ко всему сочиняю музыку.
-Замечательно. Присядьте за инструмент.
-Вот мои сочинения, — произнёс Аристарх Иванович и положил нотную тетрадь на стол перед членами комиссии.
-Шопен? Бетховен? Простите, а где тут ваши сочинения? – Спросил, листая тетрадь у присевшего к фортепиано Федичкина, один из преподавателей.
-Над нотами композиторов есть мои пометки карандашом. Мои добавления и есть мои сочинения.
-А зачем это?
-Я считаю, что к некоторым из музыкальных произведений можно добавить тот или иной штрих, который помогает зазвучать музыке по-другому. Русло музыки, успевшее помутнеть от времени, необходимо зачистив заставить звучать несколько по-иному, оживив тем самым течение, и очистив помочь взглянуть слушателю на безусловно бессмертные произведения в несколько другом ракурсе. Понимаете?
Члены комиссии, переглянувшись между собой, все как один уставились на Аристарха Ивановича.
-Я сыграю вам, — немного съёжившись от колкости недовольных взглядов, произнёс Федичкин, и коснулся пальцами клавиш.
Играя самозабвенно, то и дело добавляя импровизации в ноты Рахманиновской сюиты, он срывался в неистовство музыки укутавшей его. Закончив, он, вытирая обильно выступившие капли пота с лица, неумело поклонился членам комиссии, и вышел в коридор.

Возвращаясь домой, Федичкин, долго мял в руке сигарету стоя в тамбуре, не решаясь закурить. Сломав сигарету пополам, бросил её на пол. Вынув из сумки свою нотную тетрадь, он стал медленно рвать её на куски. Открыв дверь между вагонами, Аристарх Иванович выбросил разорванные листы под колёса электрички.
Энск встретил его палящим солнцем. На перроне было пусто. Он вышел из вагона, и направился в сторону городка, выйдя на просёлочную дорогу.

-Аристарх Иванович!
Он обернулся на зов и увидел бегущую к нему со стороны перрона Екатерину Андреевну.
-Я примчалась на такси, но опоздала.
-Зачем вы здесь?
-Я хотела встретить вас. Простите…прости меня.
Она прижалась к нему всем телом.
-К чёрту их всех.– Нарушив затянувшееся молчание, произнёс Аристарх Иванович. – К чёрту!..


В школьной столовой за столом для преподавательского состава оставалось незанятым лишь место учителя пения. Время обеденного перерыва близилось к окончанию, но Аристарха Ивановича видно не было. Екатерина Андреевна, нервно нанизывая остывшие макароны на вилку, почти не отрываясь смотрела на распахнутые двери школьной столовой. И вот наконец она увидела его! Федичкин быстро подошёл к столу и присев напротив Булавковой, положил руки перед собой. Скрестив при этом пальцы, он произнёс с улыбкой на лице:
-Подыграете мне сегодня на пианино?
Она расплывшись в улыбке, и медленно краснея, тихо ответила:
-Подыграю.


Тишину опустевшей школы пронизывала музыка бессмертных произведений, доносившаяся из класса пения. Звуки нот, то и дело переходившие в импровизацию, иногда прерывал задорный смех играющих в четыре руки. Ближе к вечеру пианино стихло, сменившись редким мужским сапом, и частым женским вздохом иногда переходящим в крик.