Арлекин : Чёрный

Петя знает, что делает. В то время как большинство молодых естествоиспытателей увлеклось сушёными майскими жуками из чернобыльской зоны, он активно комбинирует различные по силе и эффекту воздействия. Трансслоновьей обработки нафталина ему кажется недостаточно – трип получается дёрганым и прерывистым, – поэтому он дополнительно выдерживает сухой яд в желудках живых свиней. После двух месяцев инкубационного периода брага делается яично-жёлтой и рассыпается на мелкие плотные гранулы. Петя измельчает их в кофемолке и принимает внутрь четыре столовых ложки этого горького порошка, запивая крошево очень крепким чёрным кофе. Температура его тела мгновенно подскакивает до сорока пяти градусов, вследствие чего Петя за несколько минут теряет четверть объёма тела. Фоновым катализатором весьма успешно служит дебютная EP Tidy Kid – «Toxic Feelings».

Он набирает полную ванну прохладной воды, протягивает в ванную комнату колонки, запирает дверь, гасит свет и погружается в воду. На поверхности остаются только ноздри.

Вибрации воды, более тугой и пластичной нежели воздух, фильтруют большинство шумов, и до Пети доходят лишь звуки его собственного сердцебиения и дыхания. Абстрактная, немелодичная фонограмма размазывается по поверхности воды и воспринимается Петей как субстанция пространства.

Заключённый в капсуле плоти, находясь в относительной невесомости, Петя совершает путешествия к границам человеческого познания – туда, где формальная реальность обретает Форму.



В своём странствии сквозь непроницаемую тьму Петя сторонится покатых линий, изящных изгибов, плавной волнообразности – углы манят его, изломы успокаивают, прямые повергают в экстатический транс. Его персональный ад – мир, построенный архитектором Гауди, его terra mundi – ровная и гладкая поверхность Анаксименовского стола.

Окружность центростремительна, она ведёт к Красному Коллапсу и сингулярности; квадратура спокойна, она густо-синяя и глубокая. Треугольник жёлт и интенсивен, его центробежное сияние подобно метафизическому Чёрному Свету. Прямая одномерна и бесконечна в своей теоретической протяжённости. Это дно. Дно, достигнув которого, субъект удлиняется до потери двух мер; время там замедлено, движение практически невозможно, покинуть это место неспособен никто. Точка пульсирует, являя собой самую суть Будущего – это безразмерная бабочка, потенциально упрятанная в гусеницу красного шара – Великого Кадмоида.

Петя опасается быть втянутым в Спиральный Кошмар Бесконечного Ускорения, он внутренне направлен к статису и прямолинейности, он – сатанист нового времени. Религиозные символы глубокой бездны трансформированы им в векторы сил. Классическая инверсивность руководит его поступками. Зеркальное отражение реальности более реально, чем реальность отражаемая. Его занимает мысль о том, нагревает ли отражение свечи изнанку зеркала.

Он понимает, что движется в ад. Это сознательное устремление. Рай равен небытию, ад равен абсолюту. Рай – аннигиляция, ад – уплотнение. Рай – бесконечный объём, ад – бесконечное отсутствие объёма. Мгновение равно сумме времени – сиюминутность равна вечности. Сиюминутному увлечению Кадмоидом Петя противопоставляет бездумное движение к Будущему; бесконечности, направленной вовне – бесконечность, направленную вовнутрь. Идея движения не противоречит идее бездвижия: движение как умственная функция, не как физическое перемещение. Норма – смерть, мутация – жизнь. Эволюция не прекратила своего движения, она лишь повернула вспять. Люди вернутся в плейстоцен и исчезнут. Цветы и приматы вернутся в меловой период и исчезнут. Птицы вернутся в юрский и исчезнут. Сухопутные вернутся в каменноугольный и покинут сушу. Земноводные вернутся в девонский и покинут воду. Рыбы исчезнут в кембрии. Органика исчезнет в алгонкине. Твёрдое станет жидким. Жидкое станет паром. Пар станет вакуумом.



Его жизнь – инфернальное путешествие по кошмару бытия. Изувеченные люди, разрывая глотки, собирают куски своих тел. Видя всё это, он пробует крикнуть, но его язык будто бы прирос к нёбу. Бесплодная Равнина, на которой хрипят агонизирующие люди, исторгает засасываемое. Он любит держать глаза закрытыми – стереометрия его надсознания выстраивает калейдоскопические схемы реальности в бесконечно малой черноте, отделяющей внутреннюю поверхность века от внешней поверхности глаза. Двухмерное отверстие зрачка метаморфозирует в бесконечный туннель, метадинамическую трубу, капсулу с трупом мира, сверхпространственный континуум небытия.

Петя сближается с Маришей, его притягивает растительная сексуальность, которую та источает, словно янтарные смолы. Он приходит к Марише, когда она этого хочет, и берёт то, что она желает ему отдать. Он входит в её тёмную спальню и замирает. Часами прислушивается к тишине, ждёт, когда Мариша себя проявит, ищет её глазами, но не различает ничего. Подобно ленивому ящеру, задерживает дыхание и растворяется в пустоте. Девушка пахнет воздухом спальни, и Петя мрачен, как убитый портьерами свет. И только когда труп ночи, распростёртый между ними, изгнивает без остатка, когда тьма блекнет и становится прозрачной – он находит её. На кровати, в кресле, у окна, в дальнем углу, что дольше всего держится в тени – Мариша сидит, обхватив свои колени и укутав в волосы анемичное лицо. Или прямо за дверью, таится позади его левого плеча и вдыхает тот воздух, которым Петя уже дышал. Они играют с нею в прятки, оба любят темноту. Закрывают глаза, как только начинает светлеть, и несутся навстречу друг другу. Они сшибаются губами и лбами, и сплавляются в слиток похоти и плоти, и смешивают свои жидкости, обмениваются целыми хлопьями органического материала, бросаются друг в друга обрывками собственных ДНК, и это пинг-понг двумя мячами. Петя ненавидит её, и она терзает его своими когтями, он душит её, надавливая большими пальцами на сонные артерии, она грызёт его переносицу. Это борьба двух безличных сущностей, в которой она всегда побеждает. Она всегда побеждает.

Они идут вместе, зажмурившись и неся на себе свои тела. Они скалятся, смело шагая во тьму. Они не боятся, потому что ночь бесконечна, и внутри Чёрного есть только одно-единственное направление. Они любят и ненавидят, в них клокочет злоба, их обуревает ярость, и они дико хохочут, отдирая от воздуха дымные лоскуты и двигаясь вперёд.



– Белый, – говорит Мариша, – это эквивалент неэвклидова n-мерного пространства, погружающего всё в нём присутствующее в транс. Мы с тобой идём сквозь эту тьму навстречу белой беспредметной природе, к белым возбуждениям, к белому сознанию и белой чистоте как высшей ступени покоя или движения. Белое есть покой и движение, активность и пассивность. Белое есть чистота и ясность. Белое – это сплошная энергия, неограниченная, безмерная. Белое есть нечто активное, постоянно меняющееся. Расширяясь или сокращаясь поочерёдно или одновременно, оно едва подвергается разделению. Колебательное движение белого подвергается членению, образуя разрывы, каскады, разрушаясь в процессе движения по участкам разной ширины. Никогда не кончаясь, белое распространяясь, создаёт безграничное пространство. Белое, членясь на горизонтальные участки, силовые поля, меняет свою материю, в результате чего возникает белое разной энергии и силы притяжения...

– Белое, – говорит Мариша, – так часто определяемое как некраска, есть символ мира, где исчезли все краски, все материальные свойства и субстанции. Этот мир стоит так высоко над нами, что ни один звук оттуда не доходит до нас. Великое молчание идёт оттуда, подобное в материальном изображении холодной, в бесконечность уходящей стене, которой не перейти, не разрушить. Потому и действует белое на нашу психику как молчание такой величины, которое для нас абсолютно. Внутренне оно звучит как беззвучие, что в значительной мере соответствует музыкальной паузе. Это молчание не мертво, но полно возможностей. Белое звучит подобно молчанию, которое может быть понято. Это есть нечто как бы молодое, или, вернее, ничто, предшествующее началу, рождению. Быть может, так звучала земля в белый период льдов...

Пете вспоминается, что в упанишадах чёрное понимается как инобытие белого, как сверхбелое – такой яркий свет, который уже не может быть воспринят человеком как свет, который тождественен тьме, мраку. Невидимый глазом свет, тождественный мраку – не что иное, как бог, непознаваемый в своей сущности, – думает Петя. Мёртвое ничто без возможностей, когда солнце угаснет. Вечное молчание без будущего и без надежды. Это – законченная пауза, за которой продолжение следует как начало нового мира. Это – молчание тела после смерти, конца жизни, лежащее за пределами восприятия всех событий. Это то, из чего мы вышли и куда мы все вернёмся.

Мариша ласково улыбается и указывает рукой на чёрную реку.



Она никогда не бывает у Пети дома, сторонясь однокомнатной холостяцкой конуры с укоренившимся упорством сродни тому, когда человек избегает оголённых проводов под напряжением, раз получив тонизирующую встряску. Мариша отказывается от приглашений с таким выражением на лице, что Пете делается неловко.

– Почему бы тебе просто не заглянуть ко мне? – спрашивает Петя. – Ты не можешь побыть у меня дома каких-то паршивых десять минут? Не хочешь узнать, как я живу? Жилище человека говорит о нём больше, чем его одежда. Неужели тебе совсем не интересно?

– Мне не интересно, милый, – отвечает Мариша, хитроумно плетя узоры ароматов и отвлекая Петю от предмета разговора. Вдыхая магический орнамент, он вдруг осознаёт, как сильно её хочет, и прекращает думать вовсе. – Я бы не хотела там оказаться. Параллелепипеды не любят меня.

– Как что-то может тебя не любить? – скалится Петя, пожирая Маришу глазами и едва ли не чмокая навязшим на губах меандром запаха. Словно кастрированный кот, завидевший сонную муху, он испытывает слюнявое желание по отношению к этой катастрофически сексуальной женщине.

– Нелюбовь ко мне некоторых геометрических форм обусловлена противоречием, заложенным в самую суть вещей. Определённый объект предполагает определённость. – Мариша не говорит, а издаёт звуки. Она выстраивает длинные цепочки разнообразных голосовых эффектов, которые находятся в прямом соответствии с человеческой речью, понятной Пете. Он зачарованно следит за созиданием тонко организованной звуковой структуры, мелодика которой сопоставима с ощущением собственного пульса. – Тогда как в действительности, – продолжает Мариша, – определённость, константа, статис – эфемерные понятия, не имеющие никакого отношения ни к объективной физике, ни к наружной стороне кольца реальности. Меня не любит пространство, и это взаимно. Всё, к чему можно приставить «стерео-», враждебно моему естеству как безразмерной сущности. Я ближе к двухмерному слою. Любая попытка демонов объёма растянуть меня по оси Z, причиняет мне инфрафизическую боль. Поэтому, мне не желательно появляться у тебя дома, милый.



Петя осматривает пространство её квартиры, пытаясь уловить сокрытое отсутствие объёма.

– А что, Мариш, выходит, здесь, у твоей комнаты эта параллелепипедарность мнимая? Почему же она не рассыпается на стопку плоскостей?

– Я пока не могу тебе этого сказать, Петенька. Некоторых вещей о себе ты знать не хочешь, и слава Чёрному, что ты не способен захотеть.

– А что такое «наружная сторона кольца реальности»?

Мариша выключает свет, подходит к окну и сливается с небом. Тонкая зернистая рябь в том месте, где она, предположительно, находится, теряет форму. Неуловимая метаморфоза превращает её сначала в вытянутый овал, затем – в эхо зрительного впечатления. В конце концов, для Пети она сама становится небом.

– Это логово кромешной тьмы, дорогой.

Где та черта, за которой весь наш опыт осыпается, словно шелуха? Тот рубеж, приближение к которому вдохновляет, преодоление которого внушает ужас, шаг за который стирает все данные о нас? Не эта ли тьма, на которую он падает? Не эта ли Космическая Вагина, которую он осеменяет собой? Способно ли его сознание, вытянутое в прямую вдоль бесконечности, изогнуться и миновать бомбардировку сатанинских гравитонов? Сыграют ли его желания и намерения решающую роль в момент Финального Перехода? Финальный ли он на самом деле?

– Когда у австралийского аборигена племени камиларой спрашивают, кто сотворил Чёрный, – рассказывает невидимая Мариша, – тот отвечает: «Байаме, деах». Что значит, «творец, я думаю». Пойми, Петенька, нельзя перейти этот рубеж, не измазавшись. В низовье реки Конго обитает племя баконго, представители которого говорят: «суму ку Нзамби – луфва лумби». Грех против Чёрного – плохая смерть. В Южной Нигерии Чёрный называют «кгхене» – ужас.

Вот он, Чёрный, впереди и позади него, снаружи и внутри, вне времени и на изнанке пространства, безмерный абсолют, что гудит в его ушах и поглощает субстанцию вселенной. Вот он, Чёрный, острый, как зубная боль и твёрдый, как почечный камень. Он низвергает Петю в себя и сжирает всё, чем тот обладает. Монолит Тёмной Материи, составленный из анти-частиц, высшее проявление керавноса и христианского зла. Чёрный уничтожает его, изымает из реальности свидетельства его никчёмного бытия, затирает все его следы. Всё, что достигает Чёрного, становится ничем. Всё, что его достигло – никогда и нигде не существовало. Сам Чёрный не существует. Его никогда не было и никогда не будет. Это невозможно.

– Вначале, во тьме, была только вода. И Чёрный был один. Однажды ему стало нехорошо, и он вытошнил Солнце. – Голос Мариши обретает потустороннее звучание и теряет всякую форму. Пульсация тьмы разъедает Петин рассудок. – Великий Чёрный! Громоздящий слизистые скалы друг на друга, поднимающий мокрые горы! Когда ты ступаешь на камень, поднимается пыль и наполняет землю. Круча обрыва: воды тёмного озера, превращаются в чёрный дождь и туман, когда ты возмущаешь их. Сосуд, через края которого течёт нефть! Отец света, сшивающий небо, как ткань: пусть он соединит то, что внизу. Вызывающий к жизни ветвистые деревья без листьев: ты производишь мёртвые побеги, чтобы они стояли прямо. Ты наполнил землю людьми. Высоко вздымается пыль, о Чёрный! Удивительный, ты живёшь среди скальных сводов. Ты даёшь людям ночь: мы молимся тебе, услышь нас, Чёрный! Ты вверху вместе с клочьями мрака. Ты поднимаешь траур и творишь пустоту, милостивый!

Тонкая мембрана, отделяющая Петю от небытия, едва заметно колеблется, когда Петино тело, Петино сознание и все кварки, несущие информацию о Пете, проникают в окончательную сингулярность.



Последним оставшимся снаружи сгустком деятельной энергии Петя внезапно осознаёт, что никогда не жил.

И всё обрывается.