Южанин : Снайпер Дитрих Майер

Под окном орали дети. Они играли, в какую- то идиотскую шумную игру. Казалось – стекла в окне вылетят от их воплей. Иван закурил сигарету и злобно швырнул зажигалку в угол. Не дали выспаться перед работой. Ему сегодня уходить в ночь. Разогнать бы эту шайку крикунов – да нельзя… Ноблесс облидж. Все в доме знали Ивана Рыжова как тихоню и интеллигентную размазню. Его считали тихим дурачком, «ботаником» и жалели этого сутулого человека в очечках и старом костюме.

Мужики за доминошным столиком презрительно сплевывали ему вслед. Молодые женщины смотрели на него, как на пустое место. Старушки жалостливо кивали головами, глядя на него. Дети кидали в него снежками и хохотали на его угрозы пальцем. Весь дом презирал и жалел его. И только дворовые собаки дыбили шерсть на загривках и поджимали хвост, увидев Ивана. Он жил один в квартире с ободранной дверью. Никто не ходил к нему в гости.

Алкаш дядя Коля, живший на пенсию матери, по пьяни назвал Ивана « лишним человеком»… Он молча посмотрел на дядю Колю и на секунду отпустил контроль над собой. Алкаш посерел, увидев его взгляд. Хмель мигом вылетел из гудящей, набатом беды, головы. Дядя Коля жалобно вскрикнул и бросился бежать в ближайший подъезд, страшно взвыла дворовая шавка Найда..

Но кто поверит старому алкашу и дворняге? Люди смеялись, услышав рассказ дяди Коли о виденной им, в глазах «ботаника», смерти… А потом… Потом пропал дядя Коля. Просто пропал и всё. И снова сутулая фигура Ивана вызывала жалостливые улыбки старух у подъезда.

Иван Рыжов. Очередная жизнь, очередное имя. Сколько было их… Он устал считать. Джон Оуэн, Пьетро Альтобелли, Хуан Родригес… Штаты, Италия, Аргентина… разные жизни, разные имена – но один человек. Человек ли? Иван закурил очередную сигарету и уставился в окно. Накрапывал мелкий дождь… Как тогда… Совсем как тогда…

***

……Под утро начался мелкий серый дождь. Легкие капли скользили по голым веткам и падали на пожелтевшую траву. Начинался еще один серый осенний день. Тишина окутала замерший мир. Такая непривычная, непуганая тишина. Редкая гостья в последнее время. Души отвыкли от тишины. Тишина пугала и завораживала.

Дитрих Майер устало протер воспаленные глаза. Как хотелось вернуться в блиндаж и уснуть. Хотя бы во сне вернуться домой. Пройти по чистенькой ухоженной улице в гражданском костюме, а не в этой осточертевшей форме. Держать в руке зонт, а не «маузер» с оптикой. Под утро он пытался посчитать – сколько дней он уже не был дома. Но уставший мозг отказывался думать. Хотелось спать. Нельзя. Пока нельзя. И снова слезящимися глазами он смотрел через цейсовскую оптику на передний край русских.

Поначалу ему нравилось его занятие. Дитрих ощущал себя вершителем судеб. В его руке было потянуть спусковой крючок и оборвать еще одну жизнь русского солдата. Или не делать этого. Он убивал с удовольствием. Ему нравилось смотреть – как очередной русский, нелепо взмахнув руками, падал лицом в землю. Майер представлял себя карающим ангелом, безжалостным и беспристрастным. Все кончилось этой весной..

Когда пуля из его винтовки пробила седую голову русского генерала, терпение русских кончилось. На этот участок фронта был переброшен знаменитый русский снайпер Номоконов. Тунгус из рода Хамнеганов. Ему дали задание любой ценой обезвредить немецкого снайпера и тунгус рьяно взялся за дело. Не знавший и не умевший ничего, кроме охоты, туземец открыл охоту. Охоту на него, гауптмана Дитриха Майера. Тунгус был отличным снайпером — «шаман» — как назвали его парни из батальонной разведки. Разведгруппа видела в бинокль – как «шаман» бил в бубен у яркого костра и бросал в огонь кусочки свежего мяса. Дитрих смеялся над этими рассказами. Но предчувствие беды тяжелой тучей легло на его душу. Ночью ему снился огромный костер из бревен и тунгус, острой финкой режущий ему горло. А вокруг хохотали огромные тени, и ветер выл раненным волком.

…Дитрих заморгал усталыми глазами. Чуть не заснул. Ничего, еще немного. В блиндаже отоспимся. Но тут он увидел приземистую фигуру, стоящую у старой ели. В оптику Майер рассмотрел раскосые глаза и темное морщинистое лицо. Улыбка сама поползла по губам немецкого снайпера. Хваленый тунгус стоял в перекрестье линий оптического прицела. Палец мягко потянул спусковой крючок «маузера»…

Перед смертью Дитрих Майер успел увидеть многое. Он увидел, как фигура тунгуса пошла рябью и распалась на клочья тумана. Он увидел, как справа от старой ели, из под поваленного ствола, мелькнул отблеск оптики русского снайпера. Он увидел вспышку выстрела и летящую пулю. Он увидел, как пуля разбила оптический прицел его « маузера» и вонзилась ему в глаз… Потом он умер. Так ему показалось…

… Дитрих поднял простреленную голову, прямо перед ним, на пригорке, сидел и курил мужчина в дорогом костюме с бриллиантовой заколкой в ярком галстуке. Мужчина равнодушно смотрел на мертвого немецкого офицера. Его гибкие холеные руки, так похожие на змей, играли золотой зажигалкой. Глаза мужчины закрывали темные очки, и Майер понял – самое страшное это увидеть взгляд, скрытый черными стеклами. Мужчина улыбнулся уголком рта и сказал –

— Хватит валяться. Вставай. Тебе повезло. Считай – выиграл в лотерею миллион рейхсмарок. Официально – ты мёртв. Номоконов не промазал, он никогда не мажет. Но ты нужен нам — и вот я здесь. Тебе лучше не знать кто я, впрочем, ты уже догадался. Умный… Ну ладно. В этом мире всегда и везде есть выбор. Так его создали, этот мир. Выбор есть и у тебя, здесь и сейчас. Умереть и пойти на последний суд — или служить мне. Ты убийца, Майер, отличный убийца. Вспомни свой восторг при виде убитого тобой русского, поляка, француза…Ты ведь убивал не только по приказу… Тебе это нравилось. Как думаешь – куда пошлют твою черную душу? Угу. Именно туда.

А я предлагаю тебе жизнь. Практически вечную жизнь. А кто победит в последней битве и будет ли она – это еще неизвестно. А ты умер прямо сейчас. Ну что? Со мной?

— что я должен буду делать – прохрипел Дитрих.

— да тоже самое, что и делал. Убивать. Убивать в своё удовольствие, убивать ради денег. И, иногда, убивать тех, кого мы тебе назовём. Тех, кто очень мешает нам в этом, уже практически выигранном нами, мире. Твой фюрер отнюдь не образец добра и любви, так что ты ничего не меняешь в своей жизни, гауптман. Давай, решай. Мне некогда и неинтересно тебя уговаривать. Идет война и таких, как ты –море. Тридцать секунд. Время пошло.

Дитрих пощупал простреленную голову. Он вспомнил свою жизнь и понял –что прощения ему не дадут. Он согласился. Мужчина выкинул окурок сигары и положил тяжелую ледяную руку на сердце Дитриха Майера, немецкого офицера… мир окутала черная вспышка и он исчез…

***
Иван Рыжов, бывший гауптман Дитрих Майер, одевался, стоя у старого трюмо. Сегодня он опять убьёт. Не по заказу «братвы», как последние десять лет… не из удовольствия – ему остохренели убийства и прежней радости уже не было. Он убьёт потому, что на своем столе он нашел черный конверт. Имя, фотография, основные данные. Такие конверты приходили редко. Но когда он находил их на своем столе, он всегда вспоминал тонкое белое лицо, черные очки, и золотую зажигалку в гибких пальцах. Страх сжимал его сердце сильными, гибкими пальцами, словно золотую зажигалку. Иван всегда выполнял задания. Выполнит и на этот раз.

А потом ему обещали долгий, долгий отпуск. Наконец – то он скинет личину придурка –интеллигента и сможет добраться до своего счета в банке Каймановых островов. А там… Иван улыбнулся. Он купит остров в тихом океане. Наймет самых дорогих шлюх и лучших в мире охранников. Завезет рабов из Азии и будет королём. Пусть и маленького острова – но всё же королём! Все это будет – но сначала последнее задание…

Кто на этот раз? Священник маленького прихода забытого русского городка. Нда… там и прихожан то всего ничего. Чем же он помешал Хозяину? Надо бы послушать этого попа… « не надо! Сразу стреляй и уходи!» — вдруг сказал, лежащий на столе, черный конверт. Иван вздрогнул и уронил расческу. « Цум бефель!» — от волнения Иван перешел на родной немецкий. Он опасливо покосился на стол и сунув под пиджак « беретту», вышел из комнаты.

Иван приехал в маленький городок, где жил и проповедовал его « заказ», на рассвете. До службы оставалось еще два часа. Попив на вокзале дерьмового чая убийца двинулся к храму. Солнце осветило маленький золотой купол невысокой церкви. Бродячие кошки вылизывались, щурясь от шаловливых лучей. Тишина звенела пением птиц и шелестом легкого ветра. На пустых дорогах не было ни машин, ни людей. Стрелять в такое утро не хотелось совсем. Но надо. Хозяин не простит малодушия. Иван двинулся к храму..

На невысоких лавочках, недалеко от церкви, словно стая серых воробьёв, сидели и тихо переговаривались старушки. Прямо на дороге к храму сидела юродивая. Перед ней стояла картонная коробка из- под обуви, где вперемешку лежали яблоки, конфеты, мелкие купюры и монеты. Иван достал из карману десятку и подошел к старухе. Он кинул деньги в коробку и вдруг юродивая подняла на него пустые глазницы..

— здравствуй, гауптман – молодым, звонким голосом сказала старуха — здравствуй, Дитрих. Вот и пришел ты. А я тут долго сижу, тебя все жду. Знаю – зачем пожаловал. Отца Дмитрия убить. Ты же любишь и умеешь убивать. Сколько ты убил? Не помнишь… А как мужа моего, Афанасия, застрелил- тоже не помнишь? Ну да, еще один русский солдат. Мало ли их. А сыночка моего, Васеньку, подо Ржевом тоже ты убил. Может мне Варвару и Анну позвать? Вон они – на лавочке сидят. Пусть посмотрят – кто их сыновей у них отнял. Нет покоя твоей черной душе. Да душа твоя все ж людская. Я то вижу.

Вспомни, Дитрих, городок на Эльбе. Вспомни маму свою — Лотту. Плачет она, видя кем ты стал. Нет покоя её душе. Вспомни отца своего, как он надрывался на работе, что б тебе учебу оплатить… Глаза его вспомни!

Ствол « береты» плясал в трясущихся руках Дитриха. Он не мог отвести глаз от пустых глазниц старой юродивой. « Убей!!» -кричал голос внутри него. Но малиновый звон колоколов маленькой церкви заглушил его напрочь. Майера била крупная дрожь, по лбу текли капли ледяного пота. За спиной старухи вдруг возникли две призрачных фигуры в светящемся ореоле.

Его отец, в вытертом пиджаке и неизменной трубкой в зубах, укоризненно качал головой. Его мать, в до боли знакомом переднике, в котором она жарила, любимые Дитрихом, картофельные оладьи, плакала, вытирая краем передника, уже почти забытые Дитрихом, глаза. « Мой мальчик, опомнись. Мы молились за тебя. Вернись к нам.» — донес шелест ветра голос матери. Дитрих упал на колени. «Берета» полетела в придорожную пыль. Из открытых дверей церкви донеслось пение клира и молитва, которую читал священник. Небо над гауптманом Дитрихом Майером озарилось ярким светом. Луч этого света коснулся груди Дитриха и исчезла ледяная тяжесть той белой, холеной руки. Исчез страх и боль. Белые облака в небе становились фигурами польских, французских и русских солдат. Фигуры улыбались Майеру, прощая его. На коленях перед русской юродивой плакал маленький немецкий мальчик из чистенького городка на Эльбе. Плакал детскими чистыми слезами..

… Когда закончилась служба, прихожане вышли из храма. На дороге лежало тело немецкого офицера с простреленной головой. Его окружали плачущие русские старухи в черных платках. Платках, одетых в знак вечного траура по убитым, на Великой войне, мужьям, братьям, сыновьям..