кукольник : Друзья

Друзья



Сложно начать с чего-то конкретного. Невыносимо, проблематично понять это вроде бы ёмкое слово (понятие). Что есть друг? Что есть настоящий друг? Может ли быть у человека больше одного настоящего друга, а больше, к примеру, пяти? Является настоящим тот, который принял на сваю голову многие удары пьяных старшаков, тебя же умаляя не трогать, как только что выписавшегося из больницы после сотрясения. Кто тебе тот, что подставил теперь уже твою репу под монтировку сумасшедшего владельца продуктового ларька, хотя водку из этого ларька пиздил не ты, но которого ты всё одно любишь и не забываешь, ведь он так рано ушёл в землю. Или те, которых ты, упавших забивал ногами, в кровь и сопли, один из них даже приобрёл эпилепсию, может благодаря тебе, ублюдок. Это твои друзья? Ты был и остался для них кумиром. Они реальные? А он, в котором ты не капли, не сомневался, но который женился на горячо любимой тобой. Конечно, сейчас ты благодарен ему за то, что он спас тебя от этой вонючей мрази, но тогда же было больно, да и сейчас жаба какая-то неуместная… Он кто теперь тебе? А тот подаривший тебе иллюзорный и незабываемый мир наркотиков, где он теперь, как, кто он для тебя? Может, те с кем ты делил одну на двоих, в пьяных и наркотических оргиях, может они остались твоими друзьями? Или они, с кем вы так и не стали культовой рок группой, но которые до сей поры рады попьянствовать с тобой и вспомнить молодость. Они друзья? Они настоящие? А художник- расист, называющий тебя «Братским Сердцем», но ведь ты, ебёныть, не очень похож на арийца. Может он истинный. Кто он, с которым вы ещё в раннем детстве клялись в вечной дружбе. Потом вы не виделись с ним около пятнадцати лет, а может и не хотели этого. Он приехал за пару месяцев до смерти, может он чувствовал что то, он подлинный? Или он, дающий тебе читать Иоанна Златоуста, и переубедивший креститься двумя перстами. Он тот, кого ты можешь назвать другом? Или она, к которой тебя совершенно не тянет как к женщине, но с которой ты, в крайне редкие встречи, рад был поболтать, пошутить друг над другом, покуражится. Она друг? Были и те, кто отдавал тебе свою любимую в надежде приобрести за неё твоё расположение. Как это понять, кто они? А этот алкоголик, который ждёт тебя как манну небесную и непременно, чтоб водки привез. Он закормивший тебя Достоевским, он кто тебе? Я НЕЗНАЮ! Были ли они мне друзьями, я даже целиком не могу понять этого слова. Если они все настоящие, то это, по крайней мере, странно и нелепо. Если же друг может быть один (по расхожему мнению), то КТО ОН! Страшновато конечно, но мысль поганейшая свербит, вкручиваясь в потерявшиеся мОзги: «А был ли мальчик?»
В детстве очень часто было одиноко, страшное ощущение. В юности оно тоже томит, но многим меньше. Чем старше, тем реже заморачиваешся на одиночестве. Хотя, хуй его знает, как будет в старости, да и будет ли старость? Но непосредственно в детстве, нет средства от него кроме как друг. А если друг не может или не хочет поддержать тебя своим обществом, то пиши, пропало. Не помогает не телевизор (по которому при Совдепе один хрен смотреть было нечего), не рисования всеразличные, не солдатики с кубиками, ни прочие досуги. И, кажется в такие минуты, что хуже может быть только смерть, потому что по твоим детским понятиям, за смертной чертой есть только ещё большее одиночество.

Александр

Это был мой ровесник с выразительными серыми глазами. С копной светлых кудрявых волос и смешно оттопыренными, большущими ушами. Познакомились мы обычным летним днём во дворе. Он немного побил меня. Я, рыдая, ушёл жаловаться матери (был я в то время труслив и кроме как с мамой и папой ни с кем не общался) и через какое-то время она уже держала Сашу за удобное ухо и настаивала, весьма грозно:
— Дай ему в морду, как он тебя…
— Я не хочу! – Рыдал и вырывался из маминой цепкой руки, я.
Но сколько я не сопротивлялся, с мамой спорить было всё же бесполезно, и в нервном припадке я ударил его со всей своей пятилетней силы по лицу. Мама убрала руку с ещё больше оттопырившегося и покрасневшего уха, что-то прошипела в него (по-моему, матом) и с каким-то нелепым достоинством удалилась, сказав напоследок:
— Теперь вы, скорее всего, крепко подружитесь.
Ребёнок стоял с красным ухом, с покрасневшей с левой стороны мордочкой, одна слезинка стекала из левого же глаза, но он не плакал. Он смотрел на меня с такой злобой и ненавистью, что мне хотелось снова бежать к матери. Длилось это, наверно с минуту, затем он стёр ту единственную слезинку, вдруг естественно и тепло улыбнулся и сказал:
— Давай дружить, меня Саша зовут. – Он протянул руку.
— А драться не будешь? – С опасением протягивая руку, прошептал я.
— Не буду, я заступаться за тебя буду. – Саша крепко пожал мне руку, пожалуй слишком крепко.
Больше мы не дрались ни когда, разве в шутку только, ну там боролись и возились. Это был мой первый друг. Мы жили в одном подъезде я в коммуналке на втором, он в
коммуналке на третьем. Жил у Шурика в квартире ещё один мальчик Олег, но о нём отдельно.
Саша был очень сильный, спортивный и главное бесстрашный человек. Даже тогда, будучи ещё ребенком, он ни кому не проигрывал не в драках не в спортивных состязаниях. Для меня он так и остался ни кем и ни когда непобеждённый. Единственным чем я мог похвастаться перед ним так это быстрым бегом (бегал я действительно быстрее всех), правда, на короткие дистанции. Когда мы пошли учиться, судьба раскидала нас в параллельные классы. Время для общения сократилось. И не только потому, что мы учились в разных классах, просто интересы у нас полярно не совпадали. Он любил хоккей, футбол и прочую атлетику. Я был домашний и предпочитал рисование лепилово и т.д. Мы были абсолютно разные, но сие не мешало нам быть друзьями, и либо он приходил, что б нарушить мой игрушечный порядок, либо я поднимался к нему побороться и пошалить. К тому же, его мать, тётя Таня, превосходно готовила оладьи и жарила макароны.
Летом или зимой мы с Александром часто ездили вместе в пионер лагеря. Самые приятные воспоминания. С Шуриком я себя чувствовал как за каменной стеной. Видимо его уверенность, и сила каким-то образом передавались и мне. А может он просто оберегал меня как младшего и слабого, скорее всего так и было. Именно в лагере, лёжа ночью и мечтая вслух о будущим, мы поклялись дружить вечно и после этого мы считали себя не много не мало братьями.
И вот, когда нам было лет так эдак двенадцать, семья Шурика получила отдельную квартиру. Было грустно, безысходно грустно. Мы ещё продолжали ездить друг к другу, но дружба затухала. Он целиком подался в спорт и даже занял первое место в Москве, по какому-то из разновидностей карате. Лет в семнадцать мы совсем перестали видеться. Уже по слухам (наши матери продолжали общаться) я узнал, что в армии он попал в морпех, был там инструктором по рукопашному бою и, побывав в нескольких горячих точках, удачно вернулся старшиной.
Мне было уже лет тридцать. Я по какой-то надобности шёл к матери, в тот самый дом, где прошло моё детство, сам я жил теперь отдельно. Подходя к подъезду меня, окликнули по имени, голосом мне не знакомым. Я обернулся. Из новенькой девяносто девятой, вышел паренёк роста не высокого, но плотного, наверное, даже квадратного телосложения. Это был Шурик. Странно, но голос у него остался прежний, как бы детский и, ничуть не подходил к его крепкой, спортивной наружности. Мы поздоровались. Сначала пожав руки, а затем крепко обнявшись.
— Ты какими судьбами. – Ещё не веря глазам спросил я.
— Да, так, ностальгия какая-то…
Мы поболтали ещё с пол часика. Выяснилось, что у него были, а может быть и есть проблемы с наркотиками (метадон), что работает он типа «братком». Ну, вот вроде бы и всё. Обменялись телефонами. Я звонил пару раз, звал в гости, раскуриться, но Саша был всегда в делах. Больше мы не виделись, ни когда. Через пол года я узнал, что он на той самой девяносто девятой на полном ходу въехал в чего-то невъебенно бетонное. Погиб, распиздошенный в ахуй. Так непобедимого Шурика победили железка и бетон.

Олег

Он был соседом выше упомянутого...
Может, когда-нибудь я закончу этот рассказик про друзей, но скорее всего, вряд ли. Сейчас мне кажется, что и не было их у меня и не будет. Один мой хороший знакомый (другом я его уж точно не смогу больше назвать) отказался крестить моего ребёнка. Блядь, как это ваще понять? Кто ты после этого, зомби ебучая?! Может, а скорее всего так оно и есть, что я сам вызываю неприятные чувства, постоянной своей раздвоенностью, я, то добр, справедлив и мудр, то опускаюсь до такой глупой гнили и подлости что ну её нахуй. Еле слышный, мудацко-добрейший голосок всё же шепчет: — «Эй, чувак, да вспомни их всех, с кем ты делился последним, кто утешал тебя в дни скорби и депрессии…» А я отвечаю: — «Да иди ты на хуй, голосок». Когда на протяжении всей жизни по душам разговариваешь только сам с собой, это говорит только об одном, что я бесконечно одинокий шизойд, которому никто не нужен и который сам на хуй не кому не нужен. Хуй знает отчего, но все друзья или приятели или как там их ещё… в общем съебались куда-то. Почему? Видимо найти настоящего друга так же сложно, как вечно жить. Жить вечно в этой поеботине? Извините. Так, что в пизду друзей, в пизду подруг. Я сам себе пиздатый друг.