Шэнпонзэ Настоящий : Целлюлозная любовь

Целлюлозная любовь

Я сижу на вишенке
Не могу накушаться
Дядя Ленин говорит:
- Маму надо слушаться! (с)

Серёжа с детства любил вишню. Лет, наверное, с семи. А может быть и раньше. Просто не помнил так отчётливо. Любил подолгу сиживать на толстых ветках старых вишен, в густой листве. Разглядывать тёмные прозрачные наплывы смолы на стволах, любил птичек, что присаживались на вишнёвые ветки. Птички не боялись Серёжу, принимали его за своего. Серёжа любил кушать вишню. И тёмную, спелую, и ярко-красную, не налившуюся. А вот компот вишнёвый не любил, но это – совсем другая история.
А этим летом, летом своего тринадцатилетия, Серёжа открыл для себя новую главу вишнёвой любови. Он нашёл на самой большой вишне Волшебное Дупло.
Волшебным это дупло стало не сразу. Дупло возле большой ветки было давно, возможно – всегда. Но именно этим летом Серёжа вдруг взглянул на него по-другому. А может и не вдруг. Скорее всего, поводом для иного взгляда стали порнографическая игральная карта, которая попала в руки подростка. Карта была бубновым королём, но изображён на ней был вовсе не бородатый мужчина, как принято в классических карточных колодах. На Той Самой карте красовалась развратная женщина, расставившая жирные ноги так, чтобы было хорошо видно промежность с волосатой влажной и вожделеющей пиздищщей.
Порнографическая карта, вся покоцанная, помятая, но всё же довольно отчётливая, вызвала в Серёжином мозге стойкую ассоциацию с запретным удовольствием. И томную тяжесть в чреслах. Серёжа стал ловить себя на мысли, что его хуй имеет свойство становиться твёрдым и большим не только во время подтягивания на перекладине, но и ночью, в сладкой расслабухе сна. В такие моменты Серёжа просыпался с мокрыми трусами, пугался, что написал в постель, но влажность трусов отличалась от обоссаных. Серёжа засыпал, а утром обнаруживал пятна на трусах и простынях. Странные пятна, жёсткие и желтоватые.
Волшебное Дупло вызвало в Серёжином мозгу стойкие ассоциации с волосатой пиздищщей развратной женщины на игральной карте. И вот однажды Серёжа решил выебать Волшебное Дупло. Поросшее мохом Волшебное Дупло так и манило вставший Серёжин хуй своим внешним видом. Серёжа стянул с себя шорты и трусы, подрочил чуть-чуть, и вонзился в Волшебное Дупло. Ощущения были странными, но приятными. Дупло оказалось мелковато для подросткового хуя, однако головка в нём вполне помещалась. Серёжа обхватил руками тонкий ствол старой вишни, минуту яростно ебал дупло и вдруг мощно кончил в тайную глубину моха. Впервые в жизни кончил не во сне, а наяву. Вынув обмякший хуй, вытерев его сатиновыми трусами, Серёжа ещё минут пять так и сидел на толстой ветке. И натянуть трусы с шортами не решался. А большая вишня шелестела листьями, как бы выражая Серёже благодарность за соитие.
Ночью того дня Серёже приснилась стройная девушка с каштановыми волосами, карими глазами, крупной высокой грудью. Девушка что-то говорила, но Серёжа не запомнил слов. Запомнил ощущения. Тепло, грусть, радость. Возможно – счастье. Девушка поцеловала Серёжу в губы. Проснулся он снова с засохшими желтоватыми пятнами на трусах и простыне.
С того дня Серёжа практически каждый день лазил на старую вишню к Волшебному Дуплу. Ебал его, радовался, был счастлив. И снова ночь за ночью к Серёже являлась стройная шатенка. Целовала его, ласкала, говорила красивые слова, которых утром Серёжа не помнил.
Так продолжалось до самой осени. Серёжа полюбил Волшебное Дупло той чистой безвозмездной любовью, на которую способны только юные сердца невинных подростков.
И вот как-то в начале сентября приснился Серёже другой сон. Красивый такой сон, только грустный. Пришла к нему во сне новая девушка. Стройная, светловолосая, голубоглазая. А одета она в белую ночную рубашку. Рубашка вся рваная, настоящие лохмотья, а сквозь прорехи в рубашке проглядывает загорелое девичье тело. И плачет девушка, говорит, типа, люблю я тебя, а ты другую ебёшь. Печально так говорит. Ну вот Серёжа во сне и расплакался с девушкой за кампанию. Утром, разумеется, проснулся он в негнущихся трусах.
Тёплым сентябрьским вечером того же дня, когда приснилась Серёже плачущая девушка, возвращался он из школы. И вспоминал давешний печальный сон. Пытался понять, отчего же такоё щемящее чувство грусти испытал он во сне, сюжет-то сна, собственно, ничего такого грустного в себе не нёс. Наоборот, радостный был сюжет, любят его значит, ну и так далее. И тут что-то смутил Серёжу вид берёзки, росшей неподалёку от дома. Вот просто как бы пронзило его какое-то космическое излучение, ладони вспотели, а пульс участился. Заметил Серёжа явное сходство между берёзкой и девушкой из сна в рваной ночнушке. Залез мальчик на берёзу. Невысоко залез, на самую нижнюю толстую ветку. И точно! Дупло там, на берёзке. А снизу, с земли-то его и не видно! Понял Серёжа, что сон тот вещий был, судьба ему явно подсказывала, что не берёзе есть дупло.
Дупло на берёзе оказалось более глубоким, чем на вишне. И тоже было заполнено мягким мхом. Удовольствие от ебли берёзки оказалось ничуть не меньшим, чем от вишни. Серёжа решил чередовать вишню с берёзкой.
А следующей ночью во сне снова пришла к мальчику шатенка в коричневом сарафане в малиновый горошек. И тоже плачет. «Козёл, — говорит, смотри у меня и пузико уже, на шестом месяце я, а ты, значит, других ебёшь. Изменщик!» Серёжа снова расплакался во сне.
Утром проснулся грустный, с тяжёлой думой. Как же теперь поступить? Как вишенка узнала про берёзку? Ведь не видят они друг друга. Наверное, вишенка потому расстроилась, что Серёжа не пришёл к ней этим вечером. И тогда добрый мальчик решил ежедневно посещать и вишенку, и берёзку. И так до самых холодов, пока будет возможность. А там – видно будет.
Идиллия продолжалась до ноября месяца, до первого снега. Девушки не беспокоили Серёжу во снах, а затем он научился дрочить в туалете. История как-то позабылась, иссякла. Да только по весне, где-то в середине апреля из берёзкиного дупла начали выползать странные букашки. Были они похожи на плодоносные веточки яблони, а ножек у них было не шесть, а четыре. И питались эти букашки, как клопы – человеческой кровью. Заползали по ночам в дома и пили кровь спящих жителей. И росли! Росли быстро, к середине июля они были уже с кошку. А убить букашек оказалось невозможно, панцирь, прокрывавший их тело, был прочен, как сталь. Правда, если букашку сунуть в мешок и завязать, то можно оказалось сжечь на костре.
Участковый милиционер вызвал в село бригаду учёных. Одну кровососущую букашку отловили и увезли в город на опыты. А через неделю приехал в село профессор рассказал сельчанам, что справиться с ворогом можно. Букашка погибает от попадания ей на панцирь раствора нитрата аммония в воде. Ну, с аммиачной селитрой проблем в те времена на селе не было, поэтому все жители села стали ходить с небольшими опрыскивателями, наполненными раствором нитрата аммония. А мужикам так вообще раздолье было – замеченную букашку можно было обоссать, и она погибала. Худо-бедно, с кровососущими букашками справились буквально за неделю.
А вот вишня Серёжина в это лето дала обильный урожай, но ягоды были какие-то корявые. Что за напасть сгубила вишенку, Серёжа догадывался. Ягоды кушать не стал потому как обнаружил, что косточки в этих ягодах очень напоминают человеческий череп. Маленький такой черепок. Всю вишню в то лето склевали птицы.
Вот такая вот история. А Серёжа через три года окончил школу и уехал в город. Он поступил в Сельскохозяйственный Институт, выучился на агронома и занимался потом селекцией плодовых растений. И если бы не замёрз зимой пьяным в двадцать три года, то наверняка затмил бы славу Ивана Владимировича Мичурина.