Шизоff : банальное

У доброй половины мужчин начинаются проблемы оттого, что они не вовремя развелись.
У второй половины – оттого, что не развелись вовремя.
Мой случай – симбиоз обеих ситуаций.
Первыми издыхают растения. Лимон в последний раз дал плоды, и окончательно умер. Затем начали скоропостижно вянуть цветы, те, что дарил именно я. В горшках. Экзотические цветы. Наверное, это была фальшивая экзотика. Как и в моём способе выражать мысли. В один прекрасный момент жена взорвалась: «Вот только не надо красивых слов!». Я изумился. Никогда не мог предположить что «любящие ушами» ненавидят красочные метафоры. Только через некоторое после развода время я осознал, что опротивел ей до того, что именно связанное с моими отличительными признаками, вызывало в ней чувство отторжения. Цветы сдохли от невысказанного. Их погубило ежедневное опасливое враньё.
Спору нет: во мне кое-что может раздражать. Как и в любом человеке, вероятно. Только недостатки безразличных тебе людей легко прощаются, а ущербность близких становится отчаянно неприятной, заметной и выпуклой. Вроде горба, бородавки, хромоты. Она стала часто смотреть на моё сломанное ухо. Пристально и с неудовольствием. Мне тоже не нравилось, что она тяжело ступает на пятки. У Апдайка в романе «Кентавр» так ходит уборщик Геллер. Торжественная поступь мусорщика. Самоутверждающая походь говночиста. «Я иду!». Всесильные боги двигаются неслышно: кто деликатно, кто просто таясь, — и только ассенизатор Гадес лупит с деревянным стуком. Он так незатейлив, что просто не имеет повода выделиться. Чтобы заявить о своём присутствии в мире, он топает: «Я – есть».
С этого всё и началось. Сначала она топала, затем морщилась от языковых красот, а однажды заявила, что всё кончено. Она больше ТАК не может. Дешифровке это «так» не поддавалось. Оно было глубоко субъективно и физиологично. Разумеется, я услышал, что «сам во всём виноват». Это, редкостное по внутренней мощи заявление, я слышал от всех своих женщин, независимо от возраста, статуса и уровня развития. С их точки зрения оно является истиной в последней инстанции.
Через некоторое время после нашего разрыва, довольно продолжительное, стоит заметить, и насыщенное всякими интимными разностями, я удостоился обвинения в том, что «не захотел бороться за любовь». Не знаю уж, в каких тёмных лабиринтах блуждало сознание этой передовой женщины, но мне кажется ей очень хотелось, чтобы я кого-нибудь убил…. «Ну сделай же что-нибудь!» — так обычно восклицает героиня, после чего герой, не подумав – делает, и благополучно отправляется на тот свет или в тюрьму пожизненно. «Он сам виноват» — замечает мать или близкая подруга, стремясь подбодрить безутешную женщину. И правильно: чем её, бедную, утешишь?
Короче, я ничего делать не стал. Жена выбросила мне вслед последний горшок с фуцелярией. Спасти несчастное растение не удалось, так как, судя по всему, она нарочно пытала его жаждой. Геноцида не выдержали даже привычные к засухе африканские корни. Думаю, что семейство гусманий, симпатичных растительных детёнышей родом из амазонской сельвы, она затравила столь же изощренным способом. В моих глазах всплыли кадры из «Семнадцати мгновений весны»: гадкий немчин в резиновом пальто разоблачает младенца перед распахнутым зимним окном…. Бр-р! Моя жена восторгалась Германией. Я Германию ненавидел.
С тех пор мы не встречалмсь, но однажды она позвонила и обвинила меня в том, что я никогда не любил детей. Я осторожно заметил, что у нас их, вроде как, и не было. «Потому и не было, –отрезала она. – Ты сам во всём….»
Я повесил трубку навсегда.