Антоновский : Серая готика

Советский Союз был страной Сов. По ночам совы разлетались по всему Советскому Союзу, и страшно ухали, у них были огромные глаза и в этих глазах, чёрных блюдцах отражалась советская жизнь.
Совы не тем чем кажутся.
Совы не те которых себе представляешь.
Совы совсем не такие какие…Совсем.
В одном сером-сером городе, в одной серой-серой стране, на одной серой-серой улице, стояли серые-серые дома, ходили серые-серые люди, стоял серый-серый то ли воздух, то ли туман, серая-серая вода текла из серых-серых кранов.
Знаешь сынок …
Серый сон в серые будни.
Серый Ноктюрн, который играет Снусмумрик потерявшемуся в тумане. Ежику
Серый сериал.

Серая готика – мы были мастерами серой готики. Мы ходили в серых плащах, по останкам серой империи. Мы были мастера серой готики, мы выпускали серых котов, мы лежали на серых тротуарах, мы ловили серые троллейбусы, серые тучи дарили нам тепло. Мы бегали обезумившие и строгие. Серые строгие, под серым дождём.

Есть существа, которые выходят из серости, существа которые один за одним выходят из серости, которые постоянно растворяются в серости, как только выходят из неё, существа которых невозможно увидеть и можно только почувствовать, можно почувствовать, как твоего затылка едва касается что-то серое.

Мы выходили серой командой серых детей на серые улицы, мы вооружались серым оружием, у нас были серые самострелы, серые пакеты с серой водой которые летели на катапультах, серые велосипедные цепи. У нас были серые заклинания и серые истории, которые мы шептали на ухо людям, засыпающим в своих кроватях. Людям засыпающих в предвкушении цветных снов.

Мы камлали, когда над городом всходило солнце. Мы камлали, чтобы оно немедленно скрылась за тучи, мы камлали с завязанными глазами, не потому что не выдержим света солнца, а потому что не хотим видеть солнца. Мы выли вместе с серыми волками на серую в дыме заводских труб луну. Из нас делали серые кирпичи, чтобы построить новые дома.

Совы. Совы кружили. Бесконечно кружили совы. Серым утром в серых классах серые школьники в серой робе. Медленно танцуй на серых партах. Веки с другой стороны серые, если ты закрываешь глаза, то видишь серые сны или серые стены.

Ты помнишь сынок нашу серую деревню? Ты совсем не помнишь нашу серую деревню. Вот там серая настоящая готика. Настоящая советская готика. Там дома, конечно же, дома, дома, как дома в любой деревни, не серые, но в глубине своей, в своём чреве – глубоко серые дома. И ещё над ней возвышается замок, он на самом деле не серый, но кажется серым, кажется совершенно серым, потому что погода всегда такая. Замок на высоком склоне. Замок, в который постоянно ходили и пропадали люди. Замок с башенками в виде совиных голов. Замок, над которым постоянно летали совы.

К нам приезжала съемочная группа Юрия Нордштейна и снимала в наших пейзажах мультик “Ёжик в тумане”. Ты понимаешь, сынок, что это у нас в деревне снимали мультик “Ежик в тумане”?

Мы разговаривали с плесенью, мы понимали язык серого мха, мы понимали язык серых степей, которые на самом деле горизонтальные стены, горизонтальные стены, сквозь которые никогда не пройти.

Серая готика. Серая готика – это было чертовски сильно. Тучи были причёской, которую хотелось время от времени поправлять, поправлять серый горизонт, как поправляют серый галстук на сером костюме.

Вот так вот. Совы летали. И снусмумрик играл на губной гармошке ноктюрн.
И серый мир – серый – серый – серый – серый – мир. Превращался в памятник.
Серый мир превращался в памятник.
Сынок.
Серый мир превращался в памятник.

Мы бежали к замку. Мы все бежали к замку, хотя ступни первыми каменели. Те кто остался удивленный не могли сойти со своих мест. А мы бежали к замку каменеющими ступнями. Каменеющими по щиколотку, каменеющими по колено – ногами.

И оказавшись в замке – мы каменили там. Там был длинный серый коридор. И каменеющий ветер, и каменеющий воздух, долетал снаружи, и мы оставались скульптурами, в коридоре – не по бокам у стены, а хаотично, кто, где окаменел.

Серая готика – это было так круто. Это было, похоже чем то, знаешь на Сайлент Хилл.

Так говорил мне серый старик. Так он мне рассказывал, про сов, и про Серую готику. На какой-то свой, очень странный манер пел блюз. На какой-то свой очень странный манер.

И я думал о грусти серым днём. О серых существах, которые проникают в меня. Которые выходят из серых дней. О том, что серость всё-таки заметнее всего и если внимательно смотреть она бросается в глаза.

Я думал о серых глазах и серых кошках. О сером городе и сером воздухе. О сером времени на серых часах. А старик, который говорил мне всё это растворился в моей собственной серости, серости, которая была вокруг меня.

Теперь эти совы очень старые. Они постарели, их голоса переполнены хрипа, серые совы, которые носятся вокруг, которые пытаются донести нам какую-то устаревшую весть.

Теперь от мелодии, которую играл снусмумрик осталось только эхо, только эхо, только серое эхо и всё.

И если встать вплотную к зеркалу, когда бы то ни было в какого бы, то ни было цвета день, если встать вплотную к зеркалу, устремить глаза в бок, увидишь стену серости. Или точнее лезвие серости.

Серая щетина, серый мох, серая степь, окутанная серой плесенью. Дело ведь не в Советском Союзе, ты же понимаешь что это просто красивая метафора. Дело происходит где-то, ну где-то совсем, совсем далеко, совсем совсем. Так совсем что туда долетают только совы.

Ну вот так совсем совсем далеко, далеко там, куда мы отгоняем свою серость. Вот там вот реальная серая готика.
Серая готика. Далеко-далеко. И если она далеко-далеко. Если она далеко-далеко. То почему?

Почему я выхожу и серая готика – ну, в общем, почему она вокург меня?