Шева : А нехуй!

Петрович не знал, кто такой Пелевин.
Аналогично, Виктор Олегович понятия не имел о существовании Петровича.
И обоим это было простительно.
Ибо Петрович, в силу своего возраста, — под семьдесят, современной литературой не интересовался. Да и несовременной тоже. Да и вообще по жизни книжками не баловался. Столярному-то делу не по книжкам обучаются.
Аналогично и Виктору Олеговичу было глубоко похуй на Петровича.
С его-то высоты.
Но, собственно, к истории, которая случилась, все вышеперечисленное не имеет никакого отношения. Почти.
Они оба не знали, что роднит их одна странная фишка – необъяснимая любовь к цифрам. Ну, насчет необъяснимая, — это, может, слишком сильно сказано. У Петровича, скорей всего, это было связано с замерами, которые ему всю жизнь приходилось делать по работе. Поэтому и уважение к цифири. И понимание, что поговорка — семь раз отмерь, один раз отрежь! не на пустом месте родилась.
Объяснение по Виктору Олеговичу отсутствует даже в Википедии.


…Петрович с женой решили съездить в гости к сыну.
Давно у сына не были, а тем более — в новой квартире. Сын три месяца назад поменялся, с доплатой. Надо взглянуть, чего он там выменял, опять же – может по дому что-то сделать. У сына-то руки как из жопы выросли. Поэтому Петрович и инструмент кой-какой прихватил.
Долго собирались, потому-что уже и забыли, когда последний раз выезжали, но, наконец, собрались.
Когда Петрович внимательно изучил два купейных билета, которые принесла жена, он аж присвистнул.
- Слышь, мать! – крикнул он жене, — Ты видела, что поезд номер шесть, и вагон шестой? Это же надо! Места, правда, девятое да одиннадцатое!
- Да я и не смотрела! – ответила та.
Петрович вдруг задумался, — Это же у кого-то и место шестое будет! А три шестерки – это не к добру…


…Когда сели в вагон, Петрович все норовил заглянуть в соседнее купе, — кто же будет этот «счастливчик» на шестом месте?
Он при этом был похож на пацана, который норовит сделать что-то запретное, но очень нужное.
Наконец появился пассажир, которого с таким нетерпением ждал Петрович.
Это был мужик, а вернее, даже парень лет тридцати-тридцати пяти.
Достаточно необычной наружности. Необычность эта заключалась в следующем.
Парень был очень толст. Но одновременно – невысок. Из-за этого был он похож на холодильник.
Причем особенно примечательным был его морозильник. В смысле — лицо. Жирные складки за щеками и под подбородком в сочетании с маленькими поросячими глазками придавали ему удивительное сходство с упомянутым животным.
Вел он себя уверенно, по-хозяйски. Сразу безапелляционно объявил проводнику, что ежели на седьмое, пока незанятое нижнее место никто не прийдет, так он перейдет на него со своего шестого.
Был он похож на начальничка средней руки, привыкшего распоряжаться и беспрекословно получать от жизни то, что ему положено. Или даже неположено. Да и весь он был — как карикатура на чиновничьи рожи, которые показывали по ящику.
- Мурло! – почему-то подумал Петрович. И вернулся в купе к жене.
Им повезло — в их купе никто не подсел.
- С комфортом поедем! – сказал довольный Петрович жене, — Считай, что в мягком!
Поужинали, попили вкусного железнодорожного чайку. Жена постелила, решили ложиться спать.
С непривычки Петрович долго ворочался, но потом таки под мерный стук колес заснул.
Но спал недолго. Проснулся, почувствовав, что что-то мешает.
Из-за стенки, из соседнего купе раздавался могучий храп. Как говорил у них Федька-агроном — чисто конкретно.
Петрович повернулся к стенке спиной и попытался заснуть. Не получалось.
Попробовал считать. Сбился.
Начал считать по-новой. Досчитал до двухсот. Тот же эффект.
Вспомнил, как жена внука присыпала, заставляя того считать то овечек, то слоников.
- Слоников только мне не хватало! – с тоской подумал Петрович.
Не выдержал и пару раз стукнул кулаком по стенке.
Безрезультатно.
Жена, которая к старости стала глуховата, безмятежно спала на соседней полке.
- Блядь! — неизвестно с кем начал диалог Петрович.
Помучился еще минут двадцать. Почему-то вспомнил начальство, с которым по жизни приходилось сталкиваться.
- Власть, ебиегомать! – продолжил он диалог.
Кряхтя, поднялся, поднял полку, достал сумку. Копался в ней недолго. Потому-что сам складывал, и что-где лежит помнил хорошо. Тем более, что молоток и самая длинная отвертка – не иголки.
Сначала профессионально все вымерял. С учетом примерного расположения. Там – за перегородкой. Затем уверенно поставил отвертку на уровне своей подушки жалом к стенке, сделал небольшой замах и резко въебал молотком по торцу отвертки.
За перегородкой вроде как кто-то всхлипнул.
Или крякнул.
Или хрюкнул.
И наступила тишина. Если не считать стук колес на стыках.
Петрович умиротворенно ощутил — по телу растекается, как говорили в давешние времена, чувство глубокого удовлетворения. Он аккуратно вытер лезвие отвертки тряпочкой, которую всегда носил в кармане. Сложил инструмент обратно в сумку. Лег на полку, натянул на себя одеяло.
И только тогда негромко сказал, — А нехуй!
Перед тем как заснуть, в голове лениво пробежала мысль, — Хорошо, что взял плоскую! «Крестом» могло б и не получиться!