Шева : Дай лапу, Джим

Евгений, Женька, Жэка, Джимми, или сокращенно — Джим.
Таков был полный перечень имен и кличек Евгения Ветвистого в этой жизни.
Сказать, что он всегда был ебанутым, или, как сейчас модно выражаться — йобнутым, было бы преувеличением.
Сам Евгений относил случившееся с ним недоразумение к одному роковому дню прошлогоднего отпуска на море. Когда сдуру, а точнее — спьяну, решил сплавать «в волнах».
Покрасоваться захотелось перед профурсетками, устроившими на пляже кастинг своих прелестей.
Как Чапаев, залихвастски, саженками, поплыл прямиком к буйкам.
Пока доплыл до них, подустал. Но – решил пару минут поплавать возле буйков, — не сразу же возвращаться. Еще подумают, – сдрейфил бушующего моря.
На беду, как раз подошла довольно высокая и злобно шипящая волна. По привычке Евгений повернулся к гребню спиной, закрыл глаза и, втянув побольше воздуха, задержал дыхание.
Привычно переждал, пока волна перекатилась через него.
И совсем непривычно получил по голове чем-то твердым.
Типа полена. Подумал сначала. Но потом врубился – его ебануло по голове обросшим зеленой морской коростой пластмассовым буйком, к которому он так опрометчиво близко подплыл.
- Нихуясебе! – сплевывая соленую воду, удивился Евгений.
И уже не думая о том, как он может выглядеть перед жарящимися на берегу русалками, жалобно всхлипнув, по-собачьи поплыл к берегу.
Именно после этого летнего, как интеллигентно говорил Евгений – недоразумения, у него начались неприятности с головой.
Нет, не в том банально-бытовом смысле, что вы могли подумать. С содержанием головы, т.е. с ее начинкой, все было в порядке. Проблема была в другом.
На необремененной растительностью голове Евгения появились странные прыщики. Которые затем быстро начали превращаться в…стыдно даже сказать, — маленькие рожки.
Сначала вырос один, потом – второй, а потом пошли, сука, как грибы.
- Ой, блядь…- чуть не заплакал Евгений, посмотрев очередной раз в зеркало, — Грибной царь, йобана…
Поход к врачу ничего не дал. Ибо приписанные им мази не то что чудодейственного, а вообще никакого эффекта не дали. Кроме мерзкого запаха.
Пришлось на работу, при выходе на улицу и в общественные места одевать на голову бандан. Благо, род работы – распиздяем на полставки позволял таким экстравагантным образом прикрывать безобразие на голове.
Что радовало – сами по себе рожки Евгения не беспокоили. Ни зуда, никаких других неприятных ощущений не было.
Наоборот, привыкнув, Евгений даже полюбил, лежа в кровати перед отходом ко сну и почитывая какое-нибудь высокоинтеллектуальное издание типа Men‘s Health или Clash, любовно почесывать правой рукой свои рожки.
Прямо как Ананий в известном фильме, — Думай, Ананий, думай…
Хотя раньше той же рукой почесывал яйца.
К содержанию журналов или к известным эпизодам в жизни каждого мужчины рожки никакого отношения не имели, в виду их полного отсутствия.
В смысле — эпизодов. Если еще можно как-то понять фразу – «В Тулу со своим самоваром», то со своими рогами это было уж совсем — ни к селу, ни к городу.
Посему в повседневной жизни Евгений был скромен, неприхотлив, непритязателен и, чего греха таить — неприветлив.
В своем гордом одиночестве изгоя. Особенно теперь почему-то он не любил, когда его называли по фамилии.
Иногда только в нем будто проскакивала какая-то искра, и он мог, причем часто невпопад, буркнуть какую-то шутку, или даже изобразить подначку.
Окружающие при этом обычно начинали перемигиваться, — мол, Женю Ветвистого опять начинает перемыкать. Кто говорил, что это из-за недостатка общения, кто – дескать, мол, из-за спермотоксикоза.
Поступки Евгения могли тогда носить вызывающий, провокационный характер с непредсказуемыми последствиями.
Очередной приступ псевдовеселья как-то его едва не погубил.


…По окончании трудового дня Евгений стоял на остановке в ожидании троллейбуса. Троллейбуса долго не было, но вокруг и так было много интересного.
Рассупонившиеся по случаю нагрянувшей весны девахи, помолодевшие, и от этого окончательно обнаглевшие бабки в сползающих от жары шерстяных зимних платках, вконец поехавший крышей молодняк с модно провисающими на жопе джинсами.
Евгения привлекла уличная картинка.
Мимо него вальяжно продефилировали двое пацанов, по прикиду – менеджеров средней руки. Из расстегнутых пальто выглядывали добротные костюмы-тройки, нарочито небрежно завязаные широкие узлы галстуков весенней расцветки.
Таких пацанов в большом городе вообще-то, хоть жопой ешь.
И Евгений не обратил бы на них внимания, если бы не свора бродячих псов, пристроившихся аккурат за этими хлопцами.
В своре бежало семь собак. Впереди, надо полагать, — сука, а за ней – шесть добрых молодцов собачьего племени. И даже если бы они вдруг начали уверять, что они все – сыновья лейтенанта Шмидта, было однозначно понятно, что папы у них были разные.
Бежали собаки строго в линию, таким себе полуклином, или, как говорят в авиации, полукрылом. Строго бежали, молча.
Двое менеджеров, увлеченно обсуждая котировки и фьючерсы и размахивая при этом руками, ясное дело, происходящего у них за спинами цирка не видели.
Густой народ, стоящий на остановке, от этой картины молча уссыкался.
- Ребята, а почему ваши псы без намордников? – с издевкой прозвучал вопрос в сторону представителей деловой элиты.
Пацаны остановились. Обернулись. Собаки тоже замерли.
Даже этим продвинутым менеджерам стала очевидной нелепость ситуации.
- Йобаныйврот! – прокомментировал первый.
- Ну, козел! – интеллигентно, на офисном сленге поддержал его второй.
- А как он догадался про мои рожки? – только и успел подумать Евгений, перед тем как очутился лежащим на асфальте после хука первого пацана. Второй почти без размаха, можно сказать — лениво, но больно ткнул Евгения ногой под ребра. И они пошли дальше.
Дела, наверное, были у ребят. Срочные. Вон — нефть поползла вверх, надо чего-то решать, некогда по мелочам размениваться.
Евгений упал неловко.
А как ты упадешь ловко, если тебе неожиданно дают по репе? При падении он задел головой угол стоявшего на остановке киоска по продаже сигарет и прочей мелочи. При этом бандан его спал, и половина, а может и больше, его рожек обломались.
Не поднимаясь, он рукой потрогал оставшиеся пеньки. Посмотрел на пальцы – они были в крови.
Из открытого окошка киоска пафосно, будто саундтреком к произошедшему эпизоду, пел Rammstein — …rote Sande, zwei Pistolen…
- Эх! Хоть бы один пистоль мне сейчас! – размечтался Евгений.
Вдруг он почувствовал, как кто-то, то ли смоченным платочком, то ли чем-то другим очень нежно и аккуратно вытирает кровь с его головы.
Евгений даже прикрыл глаза от кайфа.
- Девушка, наверное, — подумал он, — Или женщина какая сердобольная. Зато грибов теперь, может, на голове не будет…
Затем удивился, — ведь и крови-то, наверное, уже нет, но процесс почему-то продолжался.
Более того, в действе появилась еще одна составляющая.
Руку, которая так тщательно вытирала его голову, будто кто-то начал периодически подталкивать, из-за чего движения приобрели некоторый странный, дергающийся характер.
Евгений открыл глаза, чтобы воочию увидеть прекрасную Дульсинею.
Действительность превозошла самые смелые эротические ожидания.
Он увидел большие, карие, добрые глаза, с грустью смотревшие на него.
Это были глаза суки.
К сожалению, в прямом смысле этого слова.
А дергалась она потому, что не обращая внимание на ее миротворческую, а точнее, милосердную миссию по зализыванию царапин на Женькиной голове, пристроившись сзади, ее самозабвенно ебал самый здоровый и лохматый пес. Очевидно — вожак стаи. Остальные псины крутились тут же в ожидании своей очереди.
- Йобаный Экибастуз! – в сердцах вырвалась у Евгения киношная фраза.
А взявшийся непонятно откуда шкет гопнического вида, притормозив возле распластанного Евгения, гоготнув, бросил — Дай лапу, Джим!
Так и осталось непонятным — кому он это сказал?